Ирония

С. Кьеркегор  вдиссертации “О понятии иронии...” (Ombegrabet ironi med tatigt hensyn til Socrates, 1841) впервые  дал исторический анализ иронии -- как  сократовской, так и романтической. Однако сам Кьеркегор склонялся  к своего рода ироническому экзистенциализму, утверждая, что “ирония бывает здоровьем, когда освобождает душу от пут всего относительного, и бывает болезнью, если способна выносить абсолютное лишь в облике ничто” (Über den Begriff der Ironie, 1976, S. 83—84). Вообще, “ирония как негативное начало — не истина, но путь” (ibid., S. 231).     

На рубеже 19—20 вв. в литературе возникают концепции, отражающие сложность взаимоотношений  художественной личности и мира, напр. у Т. Манна: субъект, наделенный полнотой переживания и ищущий истину, ощущает трагическую связь и раскол с миром, чувствует свою принадлежность к такому миру ценностей, который в то же время подвергается глубокому сомнению и пребывает в состоянии кризиса.     

Маркс и Энгельс  неоднократно обращались к понятию  иронии. В подготовительных материалах к диссертации “Различие между  натурфилософией Демокрита и  натурфилософией Эпикура” (1841) Маркс  рассматривал иронию (сократовскую) как необходимую позицию, присущую философии “в ее отношении к обыденному сознанию”: “всякий философ, отстаивающий имманентность против эмпирической личности, прибегает к иронии”; сократовскую иронию “необходимо понимать... в качестве диалектической ловушки, при посредстве которой обыденный здравый смысл оказывается вынужденным выйти из всяческого своего окостенения и дойти... до имманентной ему самому истины” {Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 40, с. 112). Энгельс писал об “иронии истории”, заключающейся в противоречии между замыслом и его воплощением, между реальной ролью исторических деятелей и их претензиями, шире — в противоречии между объективными закономерностями исторического развития и стремлениями людей, между исторической тенденцией и ее конечным итогом. Так, анализируя опыт буржуазных революций, он отмечал: “Люди, хвалившиеся тем, что сделали революцию, всегда убеждались на другой день, что они не знали, что делали,— что сделанная революция совсем не похожа на ту, которую они хотели сделать. Это то, что Гегель называл иронией истории, той иронией, которой избежали немногие исторические деятели” (там же, т. 36, с. 263; см. также т. 19, с. 497; т. 31,с.198).    

Лит.: Лосев А. Ф. Ирония античная и романтическая. — В кн.: Эстетика и искусство. М., 1966, с. 54—84; Гулыга А. В. Читая Канта. — В кн.: Эстетика и жизнь, в. 4. М., 1975, с. 27—50; Thomson J. А. К., Irony,    

an historical introduction. Cambr. (Mass.), 1927; Knox N. The word irony and its context, 1500—1755. Durham, 1961; Strohschneider Kohrs t. Die Romantische Ironie in Theorie und Gestaltung. Tub., 1977; Prang H. Die Romantische Ironie. Darmstadt, 1980; Behler E. Klassische Ironie, romantische Ironie, tragische Ironie. Darmstadt, 1981; läpp U. Theorie der Ironie. Fr. /M., 1983.    

Ал. В. Михайлов

Новая философская энциклопедия: В 4 тт. М.: Мысль. Под редакцией В. С. Стёпина. 2001.

Словарь иностр слов

ИРОНИЯ

ИРОНИЯ

(греч. - притворство). Насмешливое выражение, состоящее  в приписывании лицу или предмету  качеств прямо противоположных тем, какими он обладает; насмешка в виде похвалы.

Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка.- Чудинов А.Н., 1910.

ИРОНИЯ

[гр. eironeia] - 1) тонкая насмешка, выраженная в скрытой форме; 2) употребление слова или целого выражения в противоположном смысле с целью высмеивания.

Словарь иностранных слов.- Комлев Н.Г., 2006.

ИРОНИЯ

греч. eironeia, от eironeuma, насмешливое слово, или вопрос. Насмешка, употребляющая для выражения себя почтительные и похвальные слова.

Объяснение 25000 иностранных слов, вошедших в употребление в русский язык, с означением их корней.- Михельсон А.Д., 1865.

ИРОНИЯ

ехидство, тонкая насмешка, выражающаяся в таких словах, настоящий смысл которых противоположен их буквальному смыслу. Угадывается  чаще всего только по тону, каким произносится фраза или речь.

Полный словарь иностранных слов, вошедших в употребление в русском языке.- Попов М., 1907.

ИРОНИЯ

тонкая и вместе несколько колкая насмешка, прибегающая  для своего выражения к таким  сопоставлениям, которые имеют противоположное значение. Так, назвать труса храбрецом или злодея ангелом - значит иронизировать.

Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка.- Павленков Ф., 1907.

иро́ния

(гр. eironeia)

1) тонкая, скрытая  насмешка;

2) стилистический прием контраста видимого и скрытого смысла высказывания, создающий эффект насмешки; чаще всего - заведомое несоответствие положительного значения и отрицательного подтекста, напр.: блажен в златом кругу вельмож ii пиит, внимаемый царями (Пушкин).

Новый словарь иностранных слов.- by EdwART, , 2009.

ирония

иронии, ж. [греч. eironeia] (книжн.). Риторическая фигура, в к-рой слова употребляются в смысле, обратном буквальному, с целью насмешки (лит.), напр. слова лисицы ослу: “Откуда, умная, бредешь ты, голова?” Крылов. || Тонкая насмешка, прикрытая серьезной формой выражения или внешне положительной оценкой. В его похвалах чувствовалась злая ирония. Сказать что-н. с иронией. І Ирония судьбы (книжн.) – насмешка судьбы, непонятная случайность.

Большой словарь иностранных слов.- Издательство «ИДДК», 2007.

ирония

и, мн. нет, ж. (фр. ironie < греч. eirōneia притворное самоуничижение).  
1. Тонкая насмешка, выраженная в скрытой форме. Злая и. И. судьбы (перен.: странная случайность).  
|| Ср. сарказм. юмор.  
2. лит. Стилистический прием контраста видимого и скрытого смысла высказывания, создающий эффект насмешки.

Толковый словарь иностранных слов Л. П. Крысина.- М: Русский язык, 1998.

 

Историч словарь

ирония

ирония

ИРОНИЯ и, ж. ironie f., <, ironia, гр. eironeia. Стилистический прием, состоящий в употреблении слова или выражения в противоположном их значении с целью насмешки. Сл. 18. ИрОния, есть насмевание (глумление, глузность), иное словесы, иное разумом являет, иное же и противное что познавается. Риторика. Ирония есть, когда чрез то, что сказывают, противное разумеваем. Ломон. СС 2 134. || Тонкая насмешка. Ирония, или лукавое притворство, есть для человеческаго общества весьма опасной порок. Приб. МВ 1784 460. Приятность разговора его < Клопштока> состоит в Аттических шутках и в тонкой иронии. МЖ 1792 6 95. Ирония не иссушает: она сжигает лишь сорную траву. Ж. Ренар. ♦ Ironie en action. Ирони ан аксьон. Ирония в действии. Умение проводить свою мысль ловким названием статьи, удачным посвящением именно тем лицам, которым это более всего неприятно, и т. д. и т. п., что выводя иронию из чисто литературной сферы, как продолжает ее в действительную жизнь, - прием, весьма верно характеризуемый французским выражением ironie en action. Так своих "Французов времен упадка"он посвятил комиссии разностной <так> продажи (comission de colportage), без котораго ни одна книга и ни один нумер газеты воФранции не могут продаваться вразнос. Книгу свою он посвятил этой комиссии именно потому, что она весьма часто отказывала в приложении штемпеля к тем нумерам газет, где были статьи Рошфора. К такому приему, к такой ironie en action, Рошфор прибегает и в своем "Фонаре", да и весь "Фонарь", пожалуй, есть ловкое и блестящее приложение ironie en action к современной политике. ОЗ 1868 10 2 242. - Лекс. САР 1792: иро/ния; Сл. 18: ирония 1757, ирони/а 1710-е гг.

 

Исторический словарь галлицизмов русского языка. Епишкин Н. И.. 2010.

Лермонтовская энц

Ирония

Ирония

ИР́́ОНИЯ, вид тропа, иносказания и — шире — элемент мироощущения художника, предполагающий насмешливо-критич. отношение к действительности. Как средство худож. выразительности (стилистич. прием) и как эстетич. категория И. находится на периферии творчества Л.-поэта: ею окрашены нек-рые ранние стихи [«Примите дивное посланье» (1832), «На серебряные шпоры» (1833), «Юнкерская молитва» (1833)] и лермонт. эпиграммы (см. "Новогодние мадригалы и эпиграммы"), показывающие, что Л. владел всеми видами И., от легкой насмешки до едкого сарказма, но в сферу серьезной исповеди его лирич. героя иронич. интонация не проникала (см. Комическое). Иронич. обыгрывание трагического в ранней лирике Л. встречается едва ли не единств. раз: «Потом вас чинно в гроб положат, / И черви ваш скелет обгложут, / А там наследник в добрый час / Придавит монументом вас» («Что толку жить!..»). Уже самой «периферийностью» И. в поэзии Л. заметно отличается от И. нем. романтиков, к-рые «романтическую иронию» осознавали как ведущий принцип их филос. эстетики. У Л. отрицающая сила И. выразилась с максимальной полнотой в стих. «Благодарность» (1840). Богоборч. отрицание жизни выступает здесь под маской благодарности богу за эту жизнь (ср. частые в христ. молитвах обращения: «Благодарю тебя, господи»). Благодаря бога за перенесенные страдания, Л. не принимает христ. этику всепрощения, а финал стих. выворачивает смысл «благодарности» наизнанку, явственно обнажая неприятие мира. Но это — трагич. И., связанная с серьезными, «конечными» проблемами бытия, и здесь Л. совпадает с нем. романтиками (хотя его И., в отличие от них, никогда не бывает, по выражению П. Гайденко, «самоудовлетворяющейся»). В этом аспекте сопоставима ирония Л. и Г. Гейне. О трагич. И. можно говорить и в связи со стих. «Пленный рыцарь» (1840), где И. не стилистич. прием, и не общая иронич. позиция: трагич. И. неуловимо присутствует в самом совмещении высокого символич. иносказания — «Быстрое время — мой конь неизменный, / Шлема забрало — решетка бойницы, / Каменный панцырь — высокие стены, / Щит мой — чугунные двери темницы» — с эмпирически описанной, «бытовой» (1-я строфа) ситуацией неволи. Стремление к свободе разбивается не только о двери темницы; препятствием служит ставшая необратимой внутренняя неотделимость узника от заточения (ср. мотив цветка, выросшего в неволе, в поэме «Мцыри»). И., как правило, возникает при острокритич. и скептич. отношении к миру и людям; но свойств. Л. ироничность ума (ср., напр., Письма) не «перешла» в сферу поэтич. сознания: И. не стала доминирующей интонацией ни в его ранней, ни в поздней лирике. Иронич. взгляду на мир Л. предпочитает серьезные, прямые отношения с ним; даже враждебную ему «ничтожную» «толпу», «свет» он обличает со всей серьезностью и откровенностью, а не «возвышается» над ними с помощью иронич., т.е. принципиально непрямого, не тождественного себе высказывания. В отличие от нем. романтиков, Л. не использует И. как средство для снятия противоречий между искусством и жизнью. Так, в «Не верь себе», где поэтич. вдохновение сравнивается с «язвой», поэзия — с «отравленным напитком», элемент трагич. И. возникает в связи с невозможностью адекватного высказывания в искусстве (постоянная тема иенских романтиков), но в еще большей степени — с сомнением в нравственной природе самого вдохновения: «в искусстве, в жизни художника Лермонтов усматривает искусством же порождаемый соблазн» [Асмус (1), с. 125]. Возможно, благодаря такой творческой позиции «романтич.» Л. избежал мн. опасностей концепции романтич. иронии с ее гипертрофией эстетич. игры в искусстве (в т.ч. игры противоположностями), принципиальной установкой на «двусмысленность», свободным парением над добром и злом, обратимостью (для художника) «священного» и «порочного». И. становится существенно необходима Л. в осмыслении демонич. темы, причем именно на сломе ее, когда поэт решил «отделаться» от «волшебной и могучей красоты» преследующего его Демона (поэма «Сказка для детей», 1840), от «несвязного и оглушающего» (стих. «Из альбома С. Н. Карамзиной») языка страстей. Наиболее наглядна И. в оценке демонизма — в 3-й строфе «Сказки для детей»: «Герой известен, и не нов предмет; / Тем лучше: устарело все, что ново! / Кипя огнем и силой юных лет, / Я прежде пел про демона иного: / То был безумный, страстный детский бред... Но этот черт совсем иного сорта — / Аристократ и не похож на черта». Мн. строфы «иронических поэм» Л. — «Сашки» (1835—36) и «Сказки для детей» — оцениваются как отрицание романтизма еще в недрах самого романтизма (Л. Гинзбург). Тем не менее «классич.» лермонт. Демон (в поэме «Демон») лишен И. — как в структуре самого образа, так и в авторском освещении его. В «иронич. поэмах» И. ведет к игре лит. формой, к осознанной «литературности» произв.; отсюда прямое ученичество у А. С. Пушкина — воспроизведение иронич. интонации «Графа Нулина», «Домика в Коломне». Аналогично в «Тамбовской казначейше»: известный в романтич. лит-ре сюжет проигрыша в карты (ср. «Счастье игрока» Э. Т. А. Гофмана) заземляется, осмысливается как комический, а литературность демонстрируется в «Посвящении»: «Пишу Онегина размером; / Пою, друзья, на старый лад». При том, что декларация новой, иронич. позиции была провозглашена именно в «иронич. поэмах» («Осталось сердцу вместо слез, бурь тех / Один лишь отзыв — звучный горький смех» — «Сашка»), органичность и худож. значимость иронич. интонация приобретает у Л. в прозе. Еще в незаверш. романе «Княгиня Лиговская» появляется ироничный Печорин. В драме «Маскарад» и «Герое нашего времени» И. — важный элемент мироощущения героев и структуры худож. целого: саркастичен Арбенин в его метких характеристиках светского общества, последовательно ироничны Печорин и доктор Вернер. В «Герое...» ирония Печорина, осознающего свое превосходство над средой, становится обоюдоострой: она направлена не только на окружение (Грушницкого, «водяное общество»), но и на самого себя (самоирония). Больше того, И. проникает в голос самого автора: два предисловия романа — авторское и рассказчика (предисловие к «Журналу Печорина») — насквозь ироничны. Объект И. в них — «простодушная» публика, к-рая «не угадывает шутки, не чувствует иронии» и не способна понять скрытого (истинного) смысла произв., поверить в реальность неаффектированного героя (ср. понятие о «гармонических пошляках» у Ф. Шлегеля). Авторская И., однако, не распространяется на «носителя иронии», Печорина: Л. не скрывает «пороков» своего героя, но само отношение к нему остается неизменно серьезным. Вообще, при выражении свойственной позднему Л. неоднозначности в оценке сложных социальных и нравств. проблем он или не прибегает к И. (напр., «Дума», «Спор») или «погашает» ее внутри самого произв. («Журналист, читатель и писатель»). Показательно в этом смысле многозначит. окончание предисловия к «Журналу Печорина»: «Может быть, некоторые читатели захотят узнать мое мнение о характере Печорина? — Мой ответ — заглавие этой книги. — «Да это злая ирония!» — скажут они. — Не знаю» (VI, 249). И. присутствует в обрисовке типа кавказца в одноим. очерке (1841) и отчасти Максима Максимыча в Герое...» — при сохранении и подчеркивании уважения к нему автора. Интересно, что трагич. И. может проникать и в душу «простого человека» (термин Д. Максимова; разумеется, она качественно отлична от И. «демонич.» Печорина). Таков герой стих. «Завещание» (1840). Внешне спокойный, прозаич. монолог на пороге смерти внутренне «зажат», напряжен. Паузы «говорного» ямба, обилие служебных, «незначащих» слов, два «как» в одной строке («как вспомню, как давно...»), резкие enjambements — все это создает образ человека, достигшего стоической И. во взгляде на трагизм собств. судьбы (позиция, близкая лирич. герою Гейне). И. в творчестве Л. выступает, таким образом, в разных аспектах, разных смысловых наполнениях. Дальнейшая разработка этой малоизученной в лермонтоведении проблемы важна и для выявления особых черт лермонтовского романтизма, и для понимания общей эволюции Л.

Лит.: Лит. теория нем. романтизма, Л., 1934; Асмус (1); Гинзбург (1), с. 127—60; Лосев А. Ф., Ирония античная и романтич., в кн.: Эстетика и искусство, М., 1966, с. 54—84; Габитова Р. М., Философия нем. романтизма, М., 1978, с. 74—107; Ирония, [П. И.Шпагин], в кн.: Краткая лит. энциклопедия, т. 3, М., 1966; Юмор [Л. Е. Пинский], там же, т. 8, 1975; Эйхенбаум Б., О поэзии, Л., 1969, с. 200—205; Гайденко П. П., Трагедия эстетизма, М., 1970, с. 50—84; Берковский Н. Я., Романтизм в Германии, Л., 1973, с. 58, 84—85, 150, 156; Манн Ю. В., Поэтика рус. романтизма, М., 1976, с. 338, 348, 350—65; Strohschneider-Kohrs I., Die romantische Ironie in Theorie und Gestaltung, Tübingen, 1960 (2 Aufl., 1977); Muecke D. C., The compass of irony, L., 1969.

А. С. Немзер, Л. М. Щемелёва Лермонтовская энциклопедия / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом); Науч.-ред. совет изд-ва "Сов. Энцикл."; Гл. ред. Мануйлов В. А., Редкол.: Андроников И. Л., Базанов В. Г., Бушмин А. С., Вацуро В. Э., Жданов В. В., Храпченко М. Б. — М.: Сов. Энцикл., 1981

 

Словарь литер термин

Ирония

Перевод

Ирония     

ИРОНИЯ — вид насмешки, отличительными чертами которого следует признать: спокойствие и сдержанность, нередко даже оттенок холодного презрения, а, главное, личина вполне серьезного утверждения, под которой таится отрицание достоинства того предмета или лица, к которому относится И. и которая сообщает ей особую, подчас уничтожающую силу: необходимо догадаться о подлинном, ловко прикрытом смысле, чтобы не остаться в смешном положении. Так, напр., на глупые слова иронически замечают: «Как это умно!», а о дурном деле отзываются: «Очень хороший поступок!» Именно так и понята И. у Бергсона, когда он в своей работе «Смех», говоря о юморе, бросает следующее противопоставление ему И.: «Иногда высказывают то, что должно быть, притворяясь, что верят, будто оно действительно существует: в этом состоит ирония. Иногда напротив, кропотливо и робко описывают то, что есть, делая вид, будто верят, что именно так должно быть: к этому приему часто прибегает юмор». К этому следует прибавить то, что И. часто вовсе не смешит и иронист не скрывает того, что его слова — только личина, за которою кроется его подлинное отношение к делу; тогда как юмор всегда смешит, и юморист так глубоко скрывает свое подлинное отношение к делу, что недостаточно чуткие люди считают его просто за весельчака. Ирония — не смех, а усмешка, и иронист внешне может быть серьезен; юмор — смех, хотя и сквозь слезы, и юморист высказывается весело. Простодушно высказанная И. переходит в шутку, злая ирония есть сарказм.    

Как вид насмешки, И. принадлежит к области комического и находит себе применение во всех его родах: комедии, фарсе, сатире, юмористике, остротах и пр. Интересны случаи сочетания И. с переживаниями иного, некомического характера. Так, Шлегель указал и выяснил особый род И., встречающийся в романтических произведениях. Это — романтическая или трансцедентальная ирония, состоящая в том, что сквозь образы произведения просвечивает сознание того, что все это не совсем то, за что принимается, но как бы только пляшущие тени, которые дают предчувствовать смутное прозрение чего-то иного. В нашей литературе едва-ли не единственные и прекрасные образцы такой романтической иронии даны Блоком, главным образом в его пиесах для театра: «Балаганчик» и «Незнакомка». Исключительно своеобразное слияние И. с лиризмом дает поэзия Гейне. Моменты глубокой и мрачной иронии входят в поэзию Лермонтова, давшего единственную в своем роде ироническую молитву, в которой под видом благодарности богу, посылает ему свое возмущение («За все, за все тебя благодарю я...»). В общем, чистая лирика чуждается И., которая для лирической стихии является чем-то слишком сознательным и отрезвляющим. И. разрывает туманы лирических снов и опьянений, и потому, за исключением творчества нескольких ярко-индивидуальных поэтов, давших волшебное слияние этих двух противодействующих начал, И. редко встречается в лирической поэзии. В беллетристике же И. находит себе гораздо большее применение. Так, проникнутая духом скептицизма, французская литература легко допускает И. и дает многочисленные образцы ее.    

Поразительно сочетание  И. с эпизмом в «Войне и мире»  Л. Толстого. Ряд лиц в этом произведении охарактеризован одним приемом. Именно, дается обстоятельнейшая картина  действий и слов лица. Однако, за всем этим кроется совершенно иная характеристика; например, важный и всеми уважаемый вельможа есть на делеловкий и своекорыстный делец, не гнушающийся низким поступком. Все изображение кн. Василия проведено с эпической полнотой и жизненностью, но отдельные замечания вскрывают такие тайные пружины его действий и слов, например, по отношению к Пьеру в делезавещания умирающего старика Безухого, что все изображение становится ироническим. То, что должно бы быть и что так эпически изложено, как действительное, оказывается вовсе не тем, что есть на самом деле. Тот же князь Василий, трогательно и прослезившись благословляющий на брак свою дочь Элен и Пьера, в действительности озабочен единственно лишь видами на богатство Пьера, — о чем подробно говорится в предшествующей сцене и таким образом вся сцена нежного родительского благословения получает иронический характер. Смелой И. звучат и слова автора о том, что мать Элен завидовала счастью дочери, внешне выражая, конечно, одну только радость за нее. И даже бедная Соня, написавшая любимому ею Николаю Ростову отказ от брака с ним и освобождающая его от данного ей слова и потому умиленная своим самопожертвованием ради покоя матери Николая и его собственной судьбы, в действительности, по замечанию автора, сделала это только потому, что, была уверена в выздоровлении кн. Андрея и его женитьбе на Наташе, сестре Николая, и полагала, что брак Марии, сестры Андрея, ее соперницы, окажется в таком случае невозможным. Но кн. Андрей умер, и ложная святость поступка Сони оказалась не разоблаченной даже для нее самой. Также и в описании супругов Бергов в их семейной жизни и в период их сватовства с глубокой И. изображается их счастливая, удачная жизнь. У них все, как следует, — как принято в самом высшем обществе, но все это благополучие показано автором лишь для того, чтобы иронически обнаружить тупую ограниченность Берга, — а от умных и справедливых самих по себе суждений его невесты и потом жены — Веры всем становилось неприятно и неловко, и мать ее думает: откуда она у нас такая? Но ярче всего, конечно, проявлена И. в изображении Наполеона. Все его величие оказывается лишь ловко разыгранной ролью. Вообще, постоянный прием И. у Л. Толстого состоит в следующем: он поступил так-то и, казалось бы, с такими намерениями, а на самом деле его намерения были обратные и вовсе не хорошие; он сказал то-то, а подумал в то же время совсем другое, так что он гораздо хуже. Глубина И. сближает Толстого с Лермонтовым, у которого также постоянна И. и также отмечена серьезностью и едкостью, редко когда бывая легкой и смешной. От эпической наивности и цельности не остается и следа, все у Толстого полно рефлексии и тончайшей И., основанной на проникновенной психологической интуиции.