Я. Корчак и его концепция любви к детям

Первый пункт несколько пугает, может быть это какая-то ошибка. Может быть, такое отношение было приемлемым тогда, в начале ХХ века. Но сейчас это звучит кощунственно. Каким образом слово «смерть» может соседствовать с такими понятиями как уважение, право и тем более любовь?

Корчак терпеливо обосновывает свою позицию. Он вынужден применить такой жестокий термин, потому что не может смягчить суровую правду жизни, должен быть до конца честным с читателем. Право ребёнка на смерть ни в коем случае не подразумевает право на суицид. Дело в том, что наш родительский страх потерять ребёнка иногда приводит к патологическим последствиям. И как раз сегодня, когда многие семьи имеют всего одного ребёнка, эта проблема особенно актуальна. Стоит привести в пример такую губительную, извращённую «любовь» бабушки, замечательно показанную в повести П. Санаева «Похороните меня за плинтусом». Именно об этом предупреждает Корчак. Руководимый таким страхом родитель, заслоняя своего ребёнка от опасностей окружающего мира, одновременно закрывает этот мир от ребёнка. Не давая ему возможность стать самостоятельной личностью, научиться на собственных ошибках и тем самым, подвергая его ещё большей опасности и риску гибели в будущем. «В страхе, как бы смерть не отобрала у нас ребёнка, мы отбираем ребёнка у жизни; оберегая от смерти, мы не даём ему жить».[2] В те времена, ещё не было никакой законодательной базы о правах ребёнка, никто не представлял даже возможности существования детской милиции, комитетов по защите прав ребёнка. Но Корчак уже тогда видит всю опасность такой неразумной любви и призывает закон взять ребёнка под свою защиту.

И ещё, Корчак видит причину этого страха в нашем отношении к ребёнку, как к ещё не состоявшемуся человеку, который будто ещё и не живёт, а только готовиться к жизни, только ещё будет жить. Корчак же постоянно подчёркивает, что нам нужно понять, что ребёнок, не смотря на свой возраст и социальные предрассудки, укоренившиеся в мире, уже человек, что он имеет право на сегодня, как и любой другой член общества. Это утверждение проходит красной нитью через всё произведение и это второй пункт в его Великом Кодексе Свободы о правах ребёнка.

«Ты говоришь:

Он должен… Я хочу, чтоб он…

И ищешь примера, которому он должен быть подобен, моделируешь жизнь достойную его».[2]

«Вместо того чтобы наблюдать, чтобы видеть и понимать, берется первый пришедший в голову пример "удачного ребенка" и перед собственным ребенком ставится требование: вот образец, на который ты должен равняться».[2]

Любить ребёнка (любовь по Корчаку) - это, прежде всего, принимать его таким, какой он есть. А разве это не истинное понимание любви вообще, не только родительской, но и в любом её проявлении: супружеской, дружеской, просто любви к ближнему. Корчак очень много говорит об этом, приводя многочисленные примеры из своего педиатрического опыта и опыта наблюдения за приютскими детьми. Он постоянно подчеркивает, что если дети разные, то это не означает, что одни хорошие, а другие плохие. Они просто разные. Отличительные черты характера ребёнка можно наблюдать с самого рождения. Новорожденные бывают от рождения наделены большей или меньшей терпимостью. Один сонный, медлительный, ленивый, сосёт слабо, крик тихий неэнергичный. Другой, напротив, легковозбудим, подвижен, спит чутко, сосёт взахлёб, кричит до посинения. Порой такое состояние доходит до болезни, ребёнка приходиться с трудом возвращать к жизни. Однако, замечает Корчак, эта болезнь не мешает младенцу вырасти во взрослого человека, наделённого сильной волей, сокрушительным упорством и гениальным умом и приводит в пример Наполеона, который в младенчестве заходился криком. Корчак предостерегает нас не путать «хорошего» ребёнка с «удобным».

«Современное воспитание требует, чтобы ребенок был удобен. Шаг за шагом оно ведет к тому, чтобы его нейтрализовать, задавить, уничтожить все, что есть воля и свобода ребенка, закалка его духа, сила его требований и стремлений».[2]

И что в большей мере влияет на будущий характер и личные качества ребёнка - среда или наследственность? Корчак не отвергает не то и не другое, он просто подчёркивает, что недопустимо подходить к ребёнку шаблонно, ставить крест на его будущем по причине неудачной наследственности или плохой воспитательной среды.

«Скажи мне, кто твои родители, и я скажу тебе, кто ты - это верно не всегда. Скажи мне, кто тебя воспитал, и я скажу тебе, кто ты - и это не всегда верно».[2]

Здесь Корчак ставит много провокационных вопросов и приводит множество примеров, когда из добропорядочной семьи может выйти сын-преступник, а в рядовой семье может вырасти ребёнок-гений или выдающаяся личность. И как определить границы между наследственностью и воспитательной средой? Беспутный, развращённый родитель передаёт свои качества по наследству или воспитывает в ребёнке отрицательные качества своим примером. У отца-алкоголика сын, скорее всего тоже будет предрасположен к пьянству, но может и наоборот возненавидеть этот порок и всю жизнь не прикасаться к бутылке.

Любовь по Корчаку - это наблюдение. Для того чтобы не применять к ребёнку шаблонные методы воспитания, для того чтобы найти к нему индивидуальный подход, мы должны сначала определить его индивидуальность, его наклонности, черты его характера. И сделать это можно только путём кропотливого, внимательного наблюдения. Как профессиональный психолог, Корчак, кроме ежедневного обычного наблюдения за жизнью ребёнка, подсказывает и другой, более эффективный путь. Более эффективно и качественно можно определить характер, узнать чувственные и умственные наклонности ребёнка и, следовательно, определить направление, в котором нужно прикладывать воспитательные усилия, можно в игре. Сейчас это может звучит не ново, но тогда в начале ХХ века мало кто относился серьёзно к детским играм. И Корчак, вместе с другими выдающимися воспитателями того времени: такими как А. С. Макаренко, В. А. Сухомлинским, были первооткрывателями в этом направлении. Для начала, следует разобраться, что понимает Корчак под игрой. Детская игра, по определению педагога-исследователя, это, прежде всего коллективное действие, игра для ребёнка это как работа для взрослого.

«Когда они вчетвером строят шалаш, копают куском железа, стекла, гвоздем, вбивают столбики, связывают их, покрывают крышей из веток, выстилают внутри мхом, работая молча, напряженно или лениво, не всегда совершенствуя, развивая дальнейшие планы, делясь результатами наблюдений - это не игра, это работа, пусть без достаточного навыка, несовершенными орудиями, с недостаточными материалами и потому малоэффективная и невыразительная по результатам, но зато организованная так, что каждый вкладывает в нее столько, сколько может, в зависимости от возраста, силы, умения».[2]

Игра для ребёнка, это не просто развлечение, не просто способ времяпрепровождения, несерьезного, по мнению многих взрослых, но и, пожалуй, единственная область, в которой ребёнок может самовыражаться, проявлять инициативу в самом широком диапазоне. Наблюдая за игрой ребенка, мы понимаем какой он в жизни, в действии, какого поведения в обществе от него ожидать в будущем, каков на него будет «спрос» на рынке труда.

А что делать, если ребёнок в играх пассивен, если бежит детского веселья и шума, теряется в коллективе, замыкается в себе. Как нам найти подход к такому малышу, как правильно «любить» такого ребёнка? Как часто такие дети и без того страдающие от неприятия общества, от жестокого равнодушия, вынуждены дополнительно страдать от непонимания родителей. От постоянных подталкиваний, от осуждающих нареканий от попыток насильно заставить их активно играть и веселиться с остальными детьми.

«Вместо того чтобы понять, матери и здесь жаждут переделать, силой навязать то, что лишь неспешно и осторожно можно выработать в постоянном усилии на пути, усеянном опытом множества неудач, несостоявшихся попыток и болезненных унижений. Всякий бездумный приказ только ухудшает положение вещей. Слова "иди поиграй с детьми" наносят ему не меньший вред, чем "хватит тебе играть с ними"».[2]

И снова пан Доктор на стороне ребёнка и ставит высокую планку для родителей и воспитателей. Нам хочется быстро и удобно, а он предлагает трудный, неспешный и осторожный путь. Предсказывает множество неудачных попыток и болезненных унижений и приоткрывает перед нами завесу, чтобы в очередной раз показать какая это трудная и ответственная работа - любить ребёнка.

Любить ребёнка по Корчаку - это значит, не относится к нему с пренебрежением. Отсутствие предвзятого отношения позволит воспитателю лучше понять его чувства, стремления, желания, а, следовательно, и к детским играм он будет относиться с большим пониманием. Следует признать правоту ребёнка, когда он выбирает с кем и в какие игры играть. Смириться с той истинной, что если дети не хотят играть по предлагаемому им сценарию, если они не активны, не проявляют интереса, то это не их вина, а непрофессионализм педагога.

Любить по Корчаку - это, прежде всего, быть с детьми честными. «Мы с упоением играем роль бескорыстных опекунов, умиляемся при мысли о принесенных нами жертвах,…»[2] Но обмануть ребёнка невозможно и он без труда раскусывает эти наши роли. Вначале они пробуют бороться с ложью, но потом, увидев всю бессмысленность борьбы, сами начинают водить нас за нос, подкупать, обманывать.

«Они подкупают нас просьбой, благодарной улыбкой, поцелуем, шуткой, послушанием, подкупают сделанными нам уступками, редко и тактично дают нам понять, что и у них есть кое-какие права, иной раз берут нас измором, а иной раз открыто спрашивают: "А что я за это буду иметь?"».[2]

Наше нечестное отношение к ребёнку, служит первопричиной возникновения потаённой детской ненависти к деспотичной и, следовательно, несправедливой власти сильных и поэтому безответственных.

И здесь Корчак приводит неутешительный психологический портрет взрослого глазами ребёнка доподросткового возраста, который складывается благодаря такому отношению.

Взрослые не умны.

В этом возрасте ребёнок уже уходит от иллюзий о всезнающем взрослом. Он начинает догадываться, что когда мы на их вопросы отвечаем излюбленным «отстань, мне некогда», на самом деле не так уж заняты, мы просто не знаем ответа. Но не это главная причина, по которой дети считают взрослых глупцами. Ребёнок дошкольного возраста, может быть даже доподросткового возраста, имеет другое мировоззрение, которое можно смело определить как «правильное». Не имея ещё того жизненного опыта, не обладая ещё тем багажом знаний, которым располагаем мы, взрослые, ребёнок постигает этот мир скорее с помощью чувств, чем разума. Корчак, обозначая такое мировоззрение, цитирует слова двенадцатилетнего мальчика: « - Я понимаю, что вы говорите, но не чувствую».[2] «Правильным» такое мировоззрение мы определили не по собственной прихоти, но исходя из библейского принципа. Именно на таких детей Иисус указал своим ученикам со словами: «… истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное; итак, кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном; (От Матфея 18:3-4)». Дети умеют ценить каждый день, каждое мгновение этой жизни, как великий подарок, искренне радоваться восходящему солнцу, журчащему ручью, пению птиц, новой игрушке. Они думают, если бы у нас было столько возможностей, как у взрослых, насколько более интересным и радостным мы могли бы сделать каждое мгновение этой жизни. А взрослые, обладая такой свободой и возможностями, совершенно не умеют ими пользоваться. Вместо того чтобы быть счастливыми, они постоянно чем-то озабочены, раздражены, на что-то злятся, кричат по пустякам. Вот почему взрослые в глазах детей выглядят патологическими глупцами.

Взрослые не добрые.

Дети начинают замечать что, окунувшись в суету этого мира, взрослым не хватает времени и на доброту. Да, они заботятся о ребёнке, одевают и кормят его, но дети начинают подозревать, что взрослые скорее вынуждены это делать, иначе ребёнок просто умрёт. И всё это на фоне постоянных запретов, часто не справедливых наказаний, унизительных насмешек и подшучиваний. Какой ещё вывод может сделать ребёнок, если, как мы уже сказали, постигает мир чувствами, а не умом. Рано дети начинают замечать нашу несправедливость, наше лицеприятие, нашу эгоцентричность. Взрослые не верят, когда им говоришь правду, а когда их обманываешь, верят, если это им удобно. Не это ли первые уроки вранья, так успешно нами преподаваемые.

Взрослые лгут.

Ребёнка не столько уже беспокоит та мелкая ложь, что если не заснёшь, то ночью тебя утащит серый волчок. К такому типу обмана они уже научились относиться с юмором. Детей скорее настораживает и отталкивает двуличие взрослых. Они велят говорить правду, а когда говоришь, злятся или обижаются. Ребёнок замечает, что взрослые в глаза говорят одно, а за глаза другое. Такая неискренность обескураживает детей. Как часто нам приходится попадать в неловкую ситуацию, или наблюдать её со стороны, когда ребёнок простодушно выдаёт такие секреты. Здесь Корчак обращает внимание на вредное влияние непоследовательного воспитания. Когда мы сначала говорим одно, а затем другое, когда за один и тот же проступок сначала следует строгое наказание, а в другой раз просто не обращается внимание, то такое отношение взрослых ребёнок оценивает несправедливым, а значит лживым.

Ребёнок страдает от того, что взрослые, занятые своими делами не хотят понять и выслушать его, что порой в ответ на радостную новость он получает упрёки и одёргивания. Этот опыт нескольких неуместных вопросов, неудавшихся шуток, неосторожно выданных тайн учит ребёнка относиться ребёнка к взрослым настороженно, «как к приручённым, но диким зверям, на которых никогда нельзя целиком положиться».[2]

В результате многолетнего изучения психики ребёнка, Корчак отмечает, что кроме пренебрежения и антипатии, проявляемых в отношении детей к взрослым можно заметить некоторое отвращение. Здесь поражает умение Корчака понять детскую душу, перевоплотиться в ребёнка, чтобы заметить то, что взрослым кажется увидеть просто невозможно. Сквозь призму детского зрения взрослые действительно выглядят противно: толстые, красные, сопящие, кашляющие, беззубые, с колючей бородой, с отталкивающим запахом сигар. Сильный аромат духов вызывает у ребёнка такое же отвращение, как и запах пота, и ему нужно много раз объяснять, что духи не воняют, а пахнут очень хорошо. Противны детям принудительные ласки, объятия, поцелуи, похлопывания. Большинство детей терпеть не могут, когда их берут на колени, а если возьмёшь его за руку - он осторожно высвобождает её. Корчак отмечает, что такое поведение заметил у деревенских детей, и описал в своих педагогических произведениях ещё раньше знаменитый русский писатель и педагог Лев Толстой.[2] Взрослые позволяют себе фамильярность, бессмысленные вопросы, обидные насмешливые замечания.

«Ребенок чувствует себя более чистым, лучше воспитанным, более достойным уважения. Иногда он это и сам говорит.

Он боится есть, боится сырости. Трус. Я вот совсем ничего не боюсь.

Раз они боятся, пускай сами и сидят на печи, нам-то почему они все запрещают?».[2]

С сожалением Корчак констатирует, что едва ли не единственное доброе чувство, которое ребёнок постоянно к нам питает, это жалость.