Православное и светское образование. Соотношение светского и православного в образовании

Православное и светское образование. Соотношение светского и православного  в образовании.

Понятие «светское», возникнув в России в XVII веке, приобретает  особый смысл спустя два столетия, став синонимом латинского saecularis. Секуляризация понимается как высвобождение от религиозного влияния всех сфер жизнедеятельности общества и личности [Филос.э.сл., с. 599]. «Светское» принято рассматривать в смысле «безрелигиозное».

Так определяя светское (классическое и академическое) в образовании, мы не стремимся доказать его ненужность или несовместимость с православным образованием, а ищем условия, при  которых светское стало бы органической частью православного, если это принципиально  возможно. Теоретический поиск этих условий рано или поздно приведет нас к проблеме знания и веры.

Попытаемся перенести  наши рассуждения в область практического  бытия. За отправную точку примем рассмотрение нашей познавательной установки. В основе всякого познания лежит направленность взора на неизвестное. В отношении к неизвестному, не теоретическому, а практическому  осмыслению бытия и лежит граница, разделяющая светское и православное.

Неизвестное мы рассматриваем  как незнаемое человеком, и не открытое человеку Богом. Незнание преодолевается обучением и занятиями, а откровение – дар Божий за доброе житие  и веру.

Русский философ С.Л. Франк  писал: «Рассуждая отвлеченно, мы все, конечно, знаем, что мир не исчерпывается  тем, что нам в нем уже известно и знакомо, что познано нами, а  напротив, он бесконечно шире и содержательнее всего, нам уже известного. Но на практике нашего познавательного отношения  к миру и, более того, нашей общей  установки к бытию мы все склонны  жить в «привычном», то есть уже известном, жить так, как если бы мир им и  кончился. То, что мы переживаем как  «окружающий нас мир», то, в связи с чем протекает наша жизнь и познание чего определено нашими жизненными интересами, фактически переживается как совпадение с миром вообще. Наша господствующая установка такова, что мир нам известен и что известное, знакомое, привычное нам есть весь мир» [Франк–Соч., с. 203].

В известных пределах такая  ограниченность сознания рассматривается  как определенная «трезвость» и  практическая годность. Но это справедливо  в весьма ограниченных пределах.

Раскрытость сознания, его способность расширяться в безграничные просторы вокруг познанного, привычного, уже знакомого есть условие нормального и практического функционирования нашего сознания и познания.

По мысли С.Л. Франка, замкнутость  сознания в своем пределе есть не что иное, как основной признак  помешательства, она образует существо мании. Мания предполагает осознание  человеком себя как центра мира, что основано на превратном восприятии мира. Человек не учитывает тех  его сторон и областей, которые  не имеют отношения к его собственной  личности, не воспринимает мира, запредельного  его собственному.

Парадоксальность заключается  в том, что «нормальное», «трезвое», «обыденное» сознание в известной  мере близко к маниакальности, а  кажущееся «романтическим» осознание  широты бытия за пределами уже  «известного» и «знакомого» как  раз и является необходимым условием подлинного, непредвзятого, соответствующего самой реальности отношения к бытию [Франк–Соч., с. 205].

Полноценное светское и академическое  образование неизбежно приводит человека к пониманию предела  своего знания, открывает сознанию величие и мудрость мироздания, открывает  неведомое как неизъяснимое логически  и рационально.

Переход от ограниченности сознания к его раскрытости и есть переход от светского к православному. Мы не можем оценивать «привычное» познавательное отношение к миру в каких-либо категориях, так как противоестественно и ненормально не оно, а упование на него как на единственное и сохранительное. «Душа обезумела, возмечтав, будто бы сама достаточно может помышлять о себе силою своего ведения», – пишет преподобный Исаак Сирин [Ис.Сир.–Слова подв., с. 118].

Преодоление естественных законов  бытия, то есть «отречение мира», требует  не теоретических рассуждений, а  практических действий, связанных с  преодолением не только замкнутого сознания, но и естественных защитных реакций.

По словам преподобного Исаака Сирина, «ведение* есть предел естества и охраняет его во всех стезях его. А вера совершает свое шествие выше естества. Ведение не отваживается допустить до себя что-либо разрушительное для естества, но удаляется от этого, а вера без труда дозволяет и говорит: «на аспида и василиска наступиши, и попереши льва и змия» (Пс. 90, 13). Ведение сопровождается страхом, вера – надеждою» [Ис.Сир.–Слова под., с. 119].

Можно утверждать, что светское образование ограничивает широту сознания. В основе этого процесса лежит  – по незнанию или по отъятию – отрицание благодати, Промысла Божия о человеке. «Когда увеличивается в человеке оскудение благодати… тогда… ведение бывает больше веры, и упование на Бога имеется не во всяком уме, и Промысел Божий о человеке отрицается» [Ис.Сир.–Слова под., с. 3].

Преподобный Исаак Сирин  говорит о трех степенях ведения. «Ведение, которое занимается видимым  или чувствами, воспринимает порядок  оного, называется естественным. Ведение  же, которое пребывает в области  мысленного и своего собственного, силою постигает природу бесплотного, именуется духовным, потому что оно  приемлет ощущение духом, а не чувствами, и рождение сих двух привходит  в душу отвне, и она разумевает их. А ведение, достигшее Божественного, именуется сверхъестественным, и оно нам неведомо, и выше всякого ведения… Первое ведение рождается от непрестанного занятия и рачительного обучения; второе же – от доброго жития и разумной веры, а третье наследуется одной верой, потому что ею упраздняется ведение, дела приемлют конец и чувства делаются излишними для употребления» [Ис.Сир.–Слова под., с. 132].

Путь от светского к  православному есть путь от самосохранения к упованию на Промысел Божий, от образованности – к благочестию, от нравственности – к святости, от бытия – к  инобытию.

Называя человека православным, мы не о нравственности говорим, а  указываем на его своеобразные силы и деятельность, качественно не сравнимые  с присущими миру, говорим о  его вышемирности, его пребывании в сферах, не доступных обычному разумению [Осип.–Св.как знак, с. 17].

Душевный строй человека перерождается очень медленно, и  мы находимся в начале этого пути. Реальностью нашего положения является наличие двух систем образования  – государственной светской и  церковной православной*. Исходя из этой реальности, необходимо ясно высказать православное отношение к светскому образованию.

Проблема, которую мы пытаемся рассмотреть, насущна для нашего времени, но она не нова в исторической жизни Православной Церкви. Наиболее исторически похожим на наше время  является IV век, когда Церковь выходит  из своего вынужденного затвора и  приемлет под свои священные своды  взыскующий античный мир. «Но мир  приносит, – писал Г.В. Флоровский, – и великую тоску и великую  гордыню. Эту тоску Церковь должна была насытить и эту гордыню смирить… Мир все еще оставался «внешним» для Церкви. Сразу же за церковной оградой продолжалась прежняя языческая жизнь. Еще были открыты языческие храмы. Еще учили языческие учителя и полемизировали с христианством. Вся культура оставалась еще языческой, она была насыщена языческими пережитками и воспоминаниями. Это чувствовалось во всем, начиная от домашнего быта» [Флоровск.–Вост.отц., с. 7].

IV век считается классическим  веком церковного красноречия,  а слова, беседы и речи знаменитых  проповедников этого столетия  являются образцовыми, поражают  внешним блеском слова и сильным  внутренним духом. Конечно, Дух  Божий избрал достойных деятелей  на высокое служение святой  истине, укрепляя и освящая их  естественные силы, но, кроме того, важны и естественные условия,  от которых зависело высокое  достоинство проповеди.

Объяснить такое высокое  совершенство отеческой проповеди  возможно, если рассмотреть образование, которое получали святые отцы в то время. Это образование двоякого рода. Они обогащали себя христианскими  знаниями, получали особое воспитание в духе веры и благочестия. С другой стороны, они получали и классическое образование в языческих учебных  заведениях.

Отцы IV века признавали высокое  значение общего классического и  гуманного образования, считая его  лучшим благом, высшим украшением человека. Святитель Григорий Богослов в надгробном слове святителю Василию Великому в особенную заслугу вменяет  ему то, что он в совершенстве овладел всей полнотою современного ему образования, и резко отзывается о невежестве тех, которые думали, что христианам не нужна и даже опасна внешняя (нехристианская) ученость. «Полагаю, – читаем мы у него, – что всякий имеющий ум, признает первым для нас благом ученость, и не только сию благороднейшую и нашу ученость, которая, презирая все украшения и плодовитость речи, емлется за единое спасение и за красоту умосозерцаемую, но и ученость внешнюю, которою многие из христиан, по худому разумению, гнушаются, как злохудожною, опасною и удаляющей от Бога. Небо, землю, воздух и все, что на них, не должно презирать за то, что некоторые худо уразумели, и вместо Бога воздали им божеское поклонение… В науках мы заимствовали исследования и умозрения, но отринули все то, что ведет к демонам, к заблуждению и во глубину погибели. Мы извлекали из них полезное даже для самого благочестия, чрез худшее научившись лучшему и немощь их обратив в твердость нашего учения. Посему не должно унижать ученость, как рассуждают о сем некоторые; а, напротив того, надобно признать глупыми и невеждами тех, которые, держась такого мнения, желали бы всех видеть подобными себе, чтобы в общем недостатке скрыть свой собственный недостаток и избежать обличения в невежестве» [Григ.Бог.–Собр.твор.т.1, с. 609].

В этом же слове святитель  Григорий говорит: «Нам известны были две дороги: одна – это первая и превосходнейшая, вела к нашим  священным храмам и к тамошним учителям; другая – это вторая и не равного достоинства с первою, вела к наставникам наук внешних» [Григ.Бог.–Собр.твор.т.1, с. 616].

Среди творений святителя  Василия Великого есть беседа «К юношам, о том, как пользоваться языческими сочинениями». Изучение Священного Писания  он считает, конечно, важнее изучения светских языческих сочинений. Полное разумение Писания, по представлению святителя, требует ума зрелого, твердого и испытанного, «но пока, по возрасту, не можем изучать глубину смысла их, мы и в других писаниях, не вовсе от них далеких, упражняем на время духовное око, как в некоторых тенях и зерцалах, подражая упражняющимся в деле ратном, которые, приобретя опытность в ловком движении рук и ног, выгодами этой игры пользуются в самих битвах» [Вас.Вел.–Твор.ч.4, с. 346].

Святитель образно дает понять, что светское знание и само по себе, без отношения к знанию Божественного, заслуживает внимания и похвалы. «Конечно, – говорит он, – собственное  превосходство дерева – изобиловать  зрелыми плодами; но оно носит  на себе и некоторое украшение  – листы, колеблющиеся на ветвях: так  и в душе истина есть преимущественный плод, но не лишено приятности и то, если облечена душа внешнею мудростию, как листьями, которые служат покровом плоду и производят не неприличный вид… Почему говорится, что и тот славный Моисей, которого имя за мудрость у всех людей было весьма велико, сперва упражнял ум египетскими науками, а потом приступил к созерцанию Сущаго. А подобно ему, и в позднейшие времена о премудром Данииле повествуется, что он в Вавилоне изучил халдейскую мудрость и тогда же коснулся Божественных уроков» [Вас.Вел.–Твор.ч.4, с. 347].

По мнению святых отцов, образование  служителей Церкви способствовало возвышению авторитета Церкви в глазах общества, не только христианского, но и внешнего языческого. Святитель Иоанн Златоуст говорил в одной беседе: «Если  кто (в христианской Церкви) блестит  своим красноречием, язычники славят не только его, но и всю Церковь. Они  говорят не только то: это удивительный муж, – но и то: христиане имеют  удивительных учителей» [Певниц.–Обр.отц., с. 10].

Образование помогало в деле защиты истины христианской пред врагами  ее – язычниками, еретиками. Достаточно вспомнить, что IV век проходит в богословских спорах, и прежде всего в борьбе с арианством. «Арианство, – говорил  Г.В. Флоровский, – поставило перед  богословским сознанием философскую  задачу. И в философских понятиях и словах ответила Церковь на арианский соблазн. Уже святитель Александр Александрийский в обличении Ария, по выражению Сократа, «богословствовал по-философски». В философских определениях отвергает арианство и Никейский собор» [Флоровск.–Вост.отц., с. 12‑13].

Святитель Григорий Богослов говорил: «Если ум не просвещен, или  слово слабо, или слух не очищен, и потому не вмещает слова; от одной  из сих причин так же, как и  от всех, необходимо храмлет истина» [Григ.Бог.–Собр.твор.т.1, с. 38].

Практика христианской жизни IV века показывает, что юноши христианских семейств стремились в светские учебные заведения. Все стоявшие во главе христианской Церкви того времени были люди широко образованные и в совершенстве владели средствами современной им науки.

Внешнее совершенство слова  и художественность формы, идущие от светского образования, не являются главным достоинством проповеди  святых отцов. Главное – это сила христианского разумения и убеждения, тот высокий дух веры и благочестия, который вдохновлял их и придавал особую энергию мысли и слову. Это могло дать только христианское образование и воспитание.

*Понятие «ведение» можно  определить как процесс и результат  познания, проявляемые в практической  области бытия.

*Кроме того, существует  небольшое количество инославных  конфессиональных учебных заведений.