Людвиг ван Бетховен (Ludwig van Beethoven) (1770–1827)

Той зимой пианисту однажды пришлось играть в обстановке не обычной даже для сурового блокадного времени: «Было это утром. Я увидел, что мне навстречу поднялась  высокая женская фигура. «Александр Данилович…» – «Вы ко мне?» – я остановился. Смотрю на нее в упор. Молодая женщина. Впрочем, возраст определить трудно. Обычное ленинградское лицо, вылепленное блокадой, нашим общим безжалостным скульптором. Кожа – пергамент, натянутый на неожиданно выступившие скулы. Трагически напряженный взгляд запавших, почти бесцветных глаз. Сухие, посиневшие губы. Женщина заговорила. Голос у нее был очень тихий, чуть хрипловатый. «Выслушайте меня, прошу вас, – начала она и как-то беспомощно всплеснула руками. – Мы живем в таких невероятных условиях, когда стерлась грань между возможным и невозможным, не правда ли? Поэтому вас не может удивить моя просьба». Она говорила торопясь, немного захлебываясь, но довольно внятно. В общем, выяснилось, что у нее от дистрофии умирает мать и ее предсмертное желание – послушать музыку, которую она всегда любила. А так как я сейчас единственный в городе концертирующий пианист, то вот дочь и бросилась ко мне в надежде, что я исполню ее просьбу.

Я спросил: «Идти  далеко?» Она назвала одну из улиц, пересекающих Литейный проспект, и мы пошли.

…В комнату, куда она меня ввела, проникал дневной свет. Фанера была вставлена только в одну половину окна, и первое, что бросилось мне в глаза, был висевший на стене прелестный, написанный пастелью женский портрет в овальной раме. Комната показалась мне сплошь заставленной мебелью. В глубине, слева от двери, нечто вроде алькова, и там, в полумраке, низкое ложе – подушки, одеяла и даже, как мне показалось, что-то меховое, может быть и шубка. Я старался туда не смотреть и только в ту сторону поклонился. «Мамочка, пришел Александр Данилович Каменский. Он сейчас для тебя поиграет». И другой голос, очень похожий на первый, но уже совсем беззвучный и обесцвеченный, ответил неестественно медленно и раздельно: «Это во сне?» – «Где рояль?» – спросил я. Он оказался тут же, почти на середине комнаты – бесформенная глыба, обложенная подушками, укутанная в ватные одеяла, теплые платки и покрытая сверху тяжелым ковром. Когда все это с величайшим трудом было сброшено на пол, выступила идеально полированная, без единой царапины крышка черного дерева и на ней две тонкие тетради нот: партиты Баха и вариации Бетховена. Я сыграл хорал, затем прелюдию и фугу Баха – Листа. Закончил и посидел несколько секунд в раздумье. Женщин не было слышно. Они точно затаили дыхание. Потом кто-то из них прошептал еле слышно: «Еще…» и я радостно, с особым настроением – уж очень мне понравился рояль – сыграл бетховенскую «Лунную сонату». Сыграл, не колеблясь, всю – все три части. И когда кончил, услышал глубокий, почти освобождающийся от непосильной тяжести вздох, и тот же бескрасочный, уже почти призрачный голос прошептал ясно и даже как-то восторженно: «Какое счастье!» и через секунду опять, но уже тише и точно выдохнул: «Счастье…»

Я встал, но молодая  женщина, сидевшая у материнского изголовья, умоляюще всплеснула руками и кивнула в сторону рояля. И тогда я снова обратился к этому чудесному, такому послушному, так чутко отвечающему мне инструменту. Потом опустил крышку над клавиатурой и встал. Молодая женщина тем же автоматическим движением, на которое я обратил внимание, поднялась с низкого ложа, на котором покоилась ее мать, и, прежде чем я смог помешать этому, поклонилась мне до самой земли. «Нет слов, – прошептала она, – нет слов, чтобы выразить вам благодарность. Мама уснула… Счастливая… С улыбкой…»

Лет десять назад  весть о «Лунной сонате» пришла из маленького украинского городка  Малина. Здесь в период фашистской оккупации действовала подпольная комсомольская организация, подобная краснодонской «Молодой гвардии». Ядром ее была семья местного врача Соснина. В этой семье все любили музыку. Отец играл на скрипке, мать на гитаре, а дети – дочь Нина и сын Валентин – отлично играли на фортепиано. Любимым композитором был Бетховен, а самым дорогим сочинением «Лунная соната». В кабинете врача стояло старенькое пианино; летними вечерами жители обычно задерживались у докторской половины домика, чтобы послушать доносившуюся оттуда музыку.

Часто, когда  собирались юные антифашисты, игралась «Лунная соната»; музыка немецкого классика помогала советским людям бороться, была оружием в антигитлеровской борьбе молодежи.

С музыкой «Лунной  сонаты» оказался связанным и  последний день героической жизни  доктора Соснина и его дочери. В этот день, 31 августа 1943 года, хирург Соснин должен был выполнить ответственное задание. На окраине городка в хатке учительницы-подпольщицы Евгении Федоровны Дорошок Ивану Ивановичу Соснину предстояло сделать сложную операцию тайно привезенному сюда Ниной раненому партизану.

Валентин Соснин вспоминает, что тяжкое предчувствие охватило в то утро и его, и отца. Отец попросил сына: «Сыграй, пожалуйста, «Лунную сонату».

Утром, в необычное  время семья собралась у пианино. Юноша, которого немцы заставляли играть пошлые танцы, играл «Лунную сонату»  так взволнованно, так страстно, как, быть может, никто и никогда не исполнял ни в одном самом блестящем концертном зале. Он не знал, что играет «Лунную сонату» отцу и сестре последний раз, что играет их реквием.

Когда доктор Соснин делал операцию, а дочь помогала ему, гитлеровцы окружили домик учительницы.

Не желая  сдаваться, Евгения Федоровна застрелилась. Нина до последнего патрона вела пулеметный огонь по фашистам. Враги подожгли дом. Герои-партизаны сгорели заживо.

Немногие из малинских подпольщиков остались в  живых до наших дней. В их сознании борьба и смерть Героя Советского Союза Нины Ивановны Сосниной и ее отца неразрывно связались с великой музыкой Бетховена.

Рождается новое  поколение, и детям поют колыбельную  молодые матери и сочиняют стихи, вспоминая поэзию «Лунной». Такую колыбельную под названием «Лунная соната» сочинила для своей маленькой дочки советская литовская поэтесса Мара Гриезане:

Спит моя  большая синяя страна.

Над ее снегами – синяя луна…

Словно кто-то с нами вдруг заговорит:

«Лунная соната»  сердце озарит,–

Будто сам Бетховен в синеве ночной

встанет лунной тенью здесь, передо мной…

«Лунная соната»  говорит со мной.

«Лунная соната», синяя страна…

«Лунная соната», синяя луна…

Мара Гриезане «перевела» музыку на язык стихов. А  знаменитые фигуристы на льду Людмила Белоусова и Олег Протопопов «перевели» сонату на язык одухотворенного движения. Обратившись к музыке «Лунной сонаты», они создали концертный номер – прекрасную «ледовую» поэму сердечных человеческих чувств.

Иногда отзвуки  «Лунной» возникают совсем необычно, неожиданно.

В старинном  русском городе Ростове, славящемся памятниками древнего зодчества, сохранились  удивительные колокола, звон которых  собирает людей со всей округи. И  из поколения в поколение передается мастерство звонарей, владеющих искусством музыки колоколов.

Среди колокольных  мелодий самая знаменитая – «егорьевский звон» – воспроизводит начало «Лунной сонаты». «Лунная» звучит в колоколах так красиво, что этот «егорьевский звон» специально приезжал слушать великий певец Федор Иванович Шаляпин. Приезжал в Ростов и просил всегда: «Сыграйте егорьевскую «Лунную».

Когда и как  проникла соната в старинный город, к звонарям, не знакомым с нотной грамотой, никто не знает. Сила искусства  такова, что не существует для него препятствий, времени, границ…

Жизнь – борьба и возможность победы; в этом черпает человек счастье.

Гордая сила не сгибается, не знает покорности и  слабости, – этому учит «Лунная соната» Бетховена, выразившая с необыкновенной глубиной трагические переживания человека и его мужество. «Человек обязан жить, пока может совершать что-либо хорошее», – утверждал Бетховен.

Ромен Роллан назвал Бетховена героической силой  современности: «Если мы печалимся  о мирских страданиях, он приходит к нам, словно садясь за рояль перед  тоскующей матерью, и без слов утешает плачущую песней просветленной печали. И когда мы устаем от вечной бесполезной борьбы с заурядным в пороке и в добродетели, какое невыразимое благодеяние снова окунуться в этот чистый океан воли и веры! От него исходит заразительная сила бодрости, счастье борьбы, опьянение совести, ощущающей в себе бога. Какая победа равна подобной, какая битва… могут сравниться со славой такого сверхчеловеческого напряжения, с этим ярчайшим торжеством духа на земле, когда несчастный, обездоленный, больной, одинокий человек, олицетворение горя, человек, которого жизнь лишила всякой радости, сам творит радость и озаряет ею мир? Он ее чеканит из своего несчастья, как он сам сказал в гордом слове, которое подводит итог его жизни и становится девизом всякой героической души: «Радость через страдание».

«Можно ли рассказать «Лунную сонату»?» – спрашивает ленинградская школьница Таня Зазорина, отрывком из письма которой мы начали этот очерк.

Нет, «Лунную» рассказать нельзя; никакие слова не заменяют музыки. Они только помогают понять ее и почувствовать, подсказать ее смысл, иногда направляют воображение.

Такова цель нашего рассказа.

«Вернитесь  теперь мысленно к этой музыке. Вслушайтесь  в нее не только своим слухом, но и всем своим сердцем! И, может  быть, вы услышите в ее первой части такую скорбь, какой никогда раньше не слышали; во второй части – такую светлую и в то же время такую печальную улыбку, какой раньше и не замечали; и, наконец, в финале – такое буйное стремление вырваться из оков страданий и печали, о котором можно сказать только словами самого Бетховена: «Я схвачу судьбу за глотку, совсем согнуть меня ей не удастся…». – Композитор Дмитрий Борисович Кабалевский о «Лунной сонате».

Лунная соната Бетховена – отзывы

 

Кто-то сказал: «Если бы прилетели на Землю жители иной планеты, и дан им был всего час на знакомство с ней, надо было бы сыграть им «Лунную сонату»…

Но можно  ли рассказать «Лунную сонату»?

Из письма школьницы  Тани Зазориной в ленинградскую  комсомольскую газету «Смена»: «Искусство Бетховена не ведает границ: ни во времени, ни в земном пространстве, ни в гигантской силе воздействия на человека. Чем дальше отходим мы по времени от эпохи, когда жил и творил Бетховен, тем ярче вырисовывается перед нами бессмертная красота его творения, мощь его творческого духа.

Для всех поколений  русских и советских музыкантов Бетховен является примером вдохновенного  и преданного служения большому искусству… Бетховен был в числе любимейших композиторов Владимира Ильича Ленина. И в молодости, и в годы эмиграции, и в революционной Москве Ленин не раз посещал концерты, в которых звучала музыка Бетховена.

Наследие Бетховена  неисчерпаемо. Многие поколения талантливейших музыкантов, крупных музыкальных  ученых-исследователей успешно работали и продолжают работать над истолкованием бетховенской музыки, человеческого и творческого облика композитора. И все же, несмотря на замечательные достижения этих мастеров, никому еще полностью не удалось разгадать тайну его поразительных художественных открытий… И мы знаем, пронесутся годы и столетия, но ни один музыкант будущего не пройдет мимо Бетховена, ни один истинный любитель музыки никогда не останется равнодушным к его творениям». Так говорил композитор Дмитрий Дмитриевич Шостакович на торжественном вечере, посвященном двухсотлетию со дня рождения Бетховена. На этом вечере присутствовали руководители Правительства Советского Союза. Весь советский народ чествовал память гения музыкального искусства, чье творчество продолжает волновать человечество.

Этот очерк рассказывает об одном из самых популярных сочинений Бетховена – фортепианной сонате №14, или, как ее принято называть, «Лунной сонате».

Жизнь творца и его произведения неотделимы.

Все сочинения Бетховена  в той или иной степени связаны  с его биографией. Но ни одно из них  не носит столь автобиографического характера, как «Лунная соната».

Из очерка вы узнаете, когда  и как была написана «Лунная», кто  ее исполнял, с какими событиями, литературными  произведениями она связана.

Опера «Фиделио» (Fidelio) содержание

 

Опера в двух действиях; либретто И.Ф. Зоннлейтнера и Г.Ф. Трейчке по драме «Леонора, или Супружеская любовь» Ж.Н. Буйи.

Первая постановка: Вена, театр «Ан дер Вин», 20 ноября 1805 года; в окончательной версии: Вена, «Кернтнертор театр», 23 мая 1814 года.

Действующие лица: Дон Фернандо, министр (бас), Дон Пизарро, смотритель тюрьмы (бас), Флорестан, арестант (тенор), Леонора, его жена, скрывающаяся под именем Фиделио (сопрано), Рокко, тюремщик (бас), Марцелина, его дочь (сопрано), Жакино, привратник (тенор), первый и второй узники (тенор и бас), узники, офицеры, стражники, народ.

Действие происходит в  одной из тюрем близ Севильи (около  XVII века).

Действие первое. Тюремный двор. Марцелина, дочь тюремщика, кокетничает со своим женихом Жакино, привратником, который требует поскорее назначить день свадьбы. Марцелина любит красивого юношу Фиделио, поступившего в услужение к её отцу, сама не подозревая, что этот Фиделио – переодетая женщина по имени Леонора. Жакино уходит и возвращается с Рокко, отцом Марцелины. Последний уверен в том, что Фиделио поступил к нему в услужение ради Марцелины. Он ничего не имеет против Фиделио, и когда Фиделио возвращается из города с покупками для Рокко, тюремщик предлагает устроить этот брак, только советует Фиделио сначала разбогатеть. Марцелина в восторге от предложения отца и не обращает внимания на мрачное настроение Жакино. Затем появляется смотритель тюрьмы Пизарро. Рокко подаёт ему письмо от приятеля, который предупреждает его о намерении министра ревизовать тюрьму. Совесть Пизарро нечиста: он самовольно заключил в тюрьму своего личного врага Флорестана, супруга Леоноры. Теперь он решается его убить. Он просит всех, кроме Рокко, удалиться. Оставшись наедине с Рокко, Пизарро предлагает ему принять участие в преступлении, но старик соглашается лишь вырыть яму для Флорестана, которого Пизарро заколет самолично. Они уходят. Появляется Леонора, которая подслушала весь этот разговор. Когда приходит Рокко, Леонора обращается к нему с просьбой выпустить ради неё заключённых на прогулку. Рокко уступает ей и выпускает арестантов. Возвратившийся Пизарро делает Рокко строгий выговор за то, что он выпустил арестантов, и велит снова заточить их в тюрьму. Леонора в отчаянии: среди арестантов она не нашла своего мужа Флорестана; ради освобождения его из тюрьмы она переоделась в мужское платье и поступила сюда. Пока она мечтает о Флорестане, арестанты, прощаясь с солнечным светом, медленно и неохотно возвращаются в тюрьму.