Романтический образ Владимира Ленского в романе А.С. Пушкина «Евгений Онегин»

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

1.4. Возможности в судьбе

Пушкин находит и другие приемы изображения Ленского. Здесь и легкая ирония: контраст взволнованного состояния юноши и обычного поведения Ольги при встрече (,,... как и прежде, На встречу бедного певца Прыгнула Оленька с крыльца); и шуточное разрешение остроты положения введением разговорно-бытового оборота речи; «И молча он повесил нос»; и авторское заключение: «Все это значило, друзья: С приятелем стреляюсь я». Пушкин переводит содержание монолога Ленского на обычный, естественный разговорный язык. Введена авторская оценка всего происходящего как нелепости (дуэль с приятелем).

Ленский предчувствует трагический для него исход поединка. По мере приближения рокового часа усиливается тоскливое настроение («Сжалось В нем сердце, полное тоской; Прощаясь с девой молодой, Оно как будто разрывалось»). Первая фраза его элегии:

Куда, куда вы удалились,

Весны моей златые дни?

-типично романтический  мотив жалобы на раннюю утрату  молодости.

И вот уже, «кипя враждой нетерпеливой» к своему вчерашнему другу, становится под пулю холодного и равнодушного Онегина.

Свой пистолет тогда Евгений,

Не преставая наступать,

Стал первый тихо подымать.

Вот пять шагов ещё ступили,

И Ленский, жмуря левый глаз,

Стал также целить – но как раз

Онегин выстрелил…

 

Тревожное напряжение, нараставшее с начала подготовки к дуэли до выстрела Онегина, сменяется разрядкой отчаяния. Действие замедляется, наступает страшная тишина:

...поэт

Роняет, молча пистолет,

На грудь кладет тихонько руку

И падает…

Далее следуют строки, в которых самый подбор существительных, сравнений, метафор переносит нас в мир поэзии Ленского:

…младой певец

Нашёл безвременный конец!

Дохнула буря, цвет прекрасный

Увял на утренней заре,

Потух огонь на алтаре!..

Потух огонь на алтаре!..

Но это уже не ирония, не пародия. Слова, напоминающие нам звуки «умолкнувшей лиры» Ленского,- это своеобразный способ усилить воспоминание, воскресить в памяти читателя образ юного поэта-романтика. Глядя в лицо убитого им друга, Евгений внутренним взором видит живого Ленского, слышит его восторженные речи, вспоминает его романтические стихи. В ином стиле дается следующая строфа, где о смерти говорится простыми, точными словами:

Недвижим он лежал, и странен

Был томный мир его чела.

Под грудь он был навылет ранен;

Дымясь из раны кровь, текла.

Последующее развернутое сравнение отличается поразительной простотой. Пожалуй, не было ещё в мировой поэзии стихов, где трагическая тема смерти была бы воплощена в таких обыденных словах: дом, ставни, окна, хозяйка и так далее:

Тому назад одно мгновенье

В сем сердце билось вдохновенье,

Вражда, надежда и любовь,

Играла жизнь, кипела кровь;

Теперь, как в доме опустелом,

Всё в нем и тихо и темно;

Замолкло навсегда оно.

Закрыты ставни, окны мелом

Забелены. Хозяйки нет.

А где, бог весть. Пропал и след.

Смерть героя символична, она невольно приводит к мысли о том, что романтик, мечтатель, не сведущий реальности, должен погибнуть при столкновении с жизнью. Для самого же поэта смерть — это избавление от жизни среди обывателей, выход из той моральной пустоты, которая царит в светском обществе.

Он привлекателен нам своей чистой юностью, непосредственностью и неподдельностью своих чувств, им всегда и во всем руководит «ко благу чистая любовь». Мы по-доброму иронизируем над тем, что Ленский верит, по-видимому, в невозможное. А самим почему-то грустно соглашаться, что это – невозможное. И прав был Белинский, который в свое время о Ленском написал: «В нем было много хорошего, но лучше всего то, что он был молод… Это не была одна из тех натур, для которых жить – значит развиваться и идти вперед. Это был романтик и больше ничего».

Размышляя о несостоявшемся будущем Ленского, Пушкин предполагает два варианта: либо слава великого поэта или обыкновенный удел прозаического существования:

Быть может, он для блага мира

Или хоть для славы был рожден;

Его умолкнувшая лира

Гремучий, непрерывный звон

В веках поднять могла…

А может быть и то: поэта

Обыкновенный ждал удел.

Прошли бы юношества лета:

В нем пыл души бы охладел.

Во многом он бы изменился,

Расстался б с музами, женился…

И Владимир Ленский стал бы таким же помещиком, как его родители, одним из тех, кого искренне презирал, в юности.

Оба эти варианта исторически возможны, потому что Пушкин ведь говорит не только о своем герое. Ленский – социальный тип своего времени, типический характер.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

2. Значение образа романтического поэта

Описав раннюю гибель Ленского, Пушкин говорит нам: «Друзья мои, вам жаль поэта». Поэт не спрашивает, он уверен, что читатель имен так и думает. И действительно, как бы ни был иногда странен и даже порой смешон Ленский, он всегда нам одновременно и трогателен. И если относимся к нему отчасти с иронией, но эта добрая ирония. В нем много хорошего, положительного. Талантливый поэт – лирик, самые благородные убеждения, самые «вольнолюбивые мечты».

Но последствия романтического воображения, основанного не на реальной действительности, а на горячих чувствах, при столкновении с жизнью могут быть грустными, тяжелыми и даже трагическими как для самого человека, так и для окружающих. Так случилось и с Ленским.

Приведенные примеры свидетельствуют о том, что «Ленский сразу был задуман как типичный образ русского поэта – романтика на рубеже 10-20-х годов XIX века».1

Владимир – порывистый, безмятежный, исполненный вольнолюбия, готовый принести себя в жертву дружбе и уверенный в ответных чувствах друзей, оптимист, верящий, что главное назначение человека – служение отечеству.

Ленский – поэт-романтик. Иначе и быть не могло: страстная, порывистая натура искала выход своей неиссякаемой энергии, а юные мечты питали его стихи.

Счастливец, он не постыдил:

Он в песнях гордо сохранил

Всегда возвышенные чувства,

Порывы девственной мечты

И прелесть важной простоты…

Он пел любовь, любви послушной,

И песнь его была ясна,

Как мысли девы простодушной,

Как сон младенца, как луна

В пустынях неба безмятежных.

«Отметим, что понятия «простоты» и «ясности» в поэзии романтика Ленского не совпадает с требованием простоты и ясности, свойственными реалисту Пушкину. У Ленского они идут от незнания жизни, от устремленности в мир мечты, они порождены поэтическими предрассудками души». 2

Ленский изображен всего лишь в нескольких главах романа, поэтому анализ этого образа позволяет легче разглядеть ту новаторскую особенность реализма Пушкина, которая выражается в неоднозначности оценок, данных автором своему герою. В этих оценках применительно к образу Ленского выражается и сочувствие, и ирония, и печаль, и шутка, и скорбь. Взятые во взаимосвязи, они помогают правильнее понять значение образа Ленского, полнее ощутить его жизненность. В образе юного поэта нет никакой заданности. «Дальнейшее развитие Ленского, если бы он остался жив, не исключало возможности его превращения в поэта-романтика декабристской ориентации (могбыть повешен, как Рылеев) при соответствующих обстоятельствах».3

 

 

 

 

 

 

 

Список использованной литературы

1. Белинский В.Г. Статья Восьмая «Евгений Онегин». В.Г.Белинский. Избранные произведения – Минск, Государственное учебно-педагогическое издательство СССР, 1954 - 440с.
2. Богомолова Е.И., Жаров Т.К., Клочихина М.М. Методическое пособие для преподавателей литературы подготовительных отделений вузов – Мю: Высшая школа,1873 - 382 с.
3. Бурсов Б. Судьба Пушкина: Роман-исследование. - Л.: Сов.писатель, 1986. - 512 с.
4. Долинина Н. Прочитаем Онегина вместе. Л., 1968. – 305 с.
5. Пушкин А.С. Евгений Онегин - Учебно-методическое пособие по работе с романом. – М: Айрис – пресс, 2005 – 400 с.
6. Пушкин А.С. Избранные сочинения в двух томах. Т.І. М.: Худож. Лит., 1978. - 751  с.
7. Соловей Н.Я. Образ Ленского и его Элегия в романе «Евгений Онегин»- Литература в школе, 1979 – №2.

 

 

 

 

1  Русская литература 19 века: Большой учебный справочник. М.:Дрофа, 2004. – С. 69.

2 Соловей Н.Я. Роман А.С.Пушкина «Евгений Онегин». – М.: Просвещение, 2000. – С. 122.

3 Долинина Н. Прочитаем Онегина вместе. Л., 1968. – С. 142.