Пейзаж души в лирике Муравьева М.Н.

 

 

 

КОНТРОЛЬНАЯ РАБОТА

ПО РУССКОЙ  ЛИТЕРАТУРЕ

НА ТЕМУ:

 

«ПЕЙЗАЖ ДУШИ»  В ЛИРИКЕ М.Н. МУРАВЬЕВА

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Исполнитель: Солодовникова  К.К.

Группа ФЛ-ЛБZ-11

Преподаватель: Рябцева Н.Е.

 

 

 

 

 

Волгоград 2013г.

 

План работы:

1. Подготовка  романтизма и реализма.

2. Своеобразие лирического «я» поэта, раскрытие в образе автора, в характере его восприятия романтический культ мечты, уединения и меланхолии.

3. Осмысление роли времени и образа «мгновенья бытия» в структуре стихотворения.

4. Связь художественных открытий Муравьева с преодолением метафизического взгляда на мир, с интересом к движению, к динамике.

5. Соотнесение смен картин природы в его стихах с течением человеческих чувств.

6. Особенности поэтического словаря элегии «Ночь».

7. Связь исканий Муравьева с традицией изображения природы, которая позднее сложилась в лирике В.А. Жуковского.

8. Выводы.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Михаил Никитич Муравьев (1757-1807)

 

Последние десятилетия XVIII века отмечены стремительной подготовкой романтизма и реализма. Если ранние романтические веяния лишь готовили почву для русского романтизма, то рост сентиментальных тенденций привел к возникновению в последнем десятилетии XVIII века нового литературного направления – сентиментализма. Его главой принято считать Н.М. Карамзина, а само направление нередко определяется как русский «дворянский» сентиментализм. Если для классицистов главной задачей искусства было прославление государства, то в центре внимания сентименталистов находится человек, притом не человек вообще, а данный, конкретный, частный человек, во всем своеобразии индивидуальной личности. Ценность его обусловлена не принадлежностью к высшим классам, а личными достоинствами, положительными героями большинства сентименталистских произведений являются, поэтому, представители средних и низших классов.

 Внутренний  мир человека, его психология, оттенки  всевозможных настроений – доминирующая  тема большинства произведений; новое содержание влечет за  собой соответственно и появление  новых форм: ведущими становятся  жанры семейного психологического романа, дневника, исповеди, путевых записок. Слог становится чувствительным, подчеркнуто эмоциональным.

Зарождение  русского сентиментализма в 60-е годы объясняется в значительной степени  тем, что в общественной жизни  начинают играть немаловажную роль люди «третьего чина». Их настроения находят выражение в произведениях Ф.А. Эммина («Письма Эрнеста и Доравры»), Лукина, Веревкина («Торжество дружбы»), в стихотворениях М.Н. Муравьева, писавшихся, как заявлял автор, «во знак чувствительной души». (8, стр. 183-185)

Муравьев воспитывался как писатель в кругу В. Майкова, Хераскова, а потом дружил с И.П. Тургеневым и даже Новиковым – масоном. И вот эти именно молодые ученики классиков и дворянских либералов, начиная с середины 1770-х годов, отказываются от традиций своих учителей, ищут новых путей в отходе от политики, от классицизма, от объективного мировоззрения. Теоретиком этого идейного сдвига явился Михаил Никитич Муравьев (1757-1807), писавший лирические стихотворения неопределенных жанров и часто столь же лирические статьи и очерки. В пору крушения «основ» он утерял ощущение социального зла, он готов был не замечать его на практике, сохраняя уже лишь в отвлеченном виде идеалы своих предшественников, болезненно и остро реагировавших на эту практику. (1, стр. 264)

Отчаявшись  в возможности освободить людей, Муравьев стремится только к «освобождению» человеческих добродетелей. Он считает, что только это и важно, поскольку  моральная, душевная и духовная жизнь  куда реальнее внешних человеческих отношений. Трагизм реального бытия он сам преодолевает в моралистических мечтах: эту же способность он видит и в крепостном рабе и тем самым «снимает» проблему социального неравенства.

Главная мысль  Муравьева: не ищи счастья в земных благах, не стремись ни к чему, ибо  счастья нет, ищи блаженства лишь в своем субъективном переживании. Розовая умиленность Муравьева всеми порядками в жизни и в России оборачивается своей изнанкой – глубоким пессимизмом и разочарованием. Субъективный мир как реальность – как бы в укор катастрофическому и иллюзорному объективному миру – эта уже романтическая тема вырисовывается из лирических исканий Муравьева.

Вместе с  новым пониманием жизни и искусства, ведущим в дальнейшем к Карамзину  и Жуковскому, Муравьев создавал и  новый стиль поэзии и прозы, закладывал основы того стиля, который станет общим для всего круга литераторов, объединенных именем и авторитетом Карамзина. В творчестве Муравьева не только как мыслителя, но и как практического художника слова происходила коренная ломка самого принципа стиля, самой сути отношения к слову, к языку. Муравьев осуществляет первые подступы к созданию особого специфически-поэтического языка, суть которого не в адекватном отражении объективной для поэта истины, а в эмоциональном намеке на внутреннее состояние человека-поэта. Поэтический словарь начинает ужаться, стремясь ориентироваться на особые поэтические слова «сладостного» эмоционального характера, нужные в контексте не для уточнения смысла, а для создания настроения прекрасного самозабвения в искусстве. Замечательно в этом стихотворение Муравьева «Ночь». Здесь эмоциональная лексика сладостного скопляет слова определенного, заданного настроением типа, и само лексическое определение этих слов образует подлинную лирическую тему стихов более, чем предметное содержание описания.

«Приятная тишина», «мгновенья», «сладкий покой», «прохлада», «стелясь», «туманы», «кудрявая роща», «виется», «освежает», «уединение, молчанье и любовь», «тихи сени», «помавают», «согласны тени», «воображение» ( его  «полет»), «мечтает», «тихость», «опочив», «утомясь», «блистает», «кроткий луч» - вот лейтмотивное сочетание слов-символов эмоции, которые строят лирическую волну, составляющую основу стихотворения.

Таким образом, Муравьев стремится построить поэзию «чистого» чувства, оторванного от объективной реальности, стремится увести читателя в построенный им мир эстетической, умилительной и изящной мечты. (1, стр. 264 – 266)

В романтической  поэзии изображение героя меняется за счет особого угла зрения на человеческую личность. Так, русский романтизм рубежа XVIII– XIX веков и первой трети XIX века утверждал высокое достоинство отдельной личности, ее свободу, ее права на индивидуальные проявления чувства, мысли, поведения. Лирический герой романтиков разъединен с окружающей его косной средой. Он выше ее, он ей противопоставлен. Высокий мир души и сердца – та реальность, которая для него важнее дисгармоничного объективного мира. Немецкий философ Гегель считал субъективизм отличительной чертой романтического метода. И замечал, что у романтиков «мир души торжествует победу над внешним миром».

Легко заметить, что романтизм имеет точки  соприкосновения с предшествующим методом сентиментализма. Он продолжает линию сентиментализма на изображение  человека как субъективно значимой личности. Но романтизм делает это шире, мощнее, многограннее. Философское осмысление места человека в окружающем мире положено в основу одного из направлений романтической поэзии. Элегию-размышление, которая наиболее полно представляет это направление, находим в разных жанровых вариантах в творчестве Муравьева. Стихотворения отмечены особой стилистикой, призванной передать духовные богатства личностных устремлений человека. Сами эти устремления – целый мир, многокрасочный, изменчивый, сложный. Потому и поэтический язык неизбежно усложняется. «Все чувствования, радость, печаль, надежда, страх, желание, зависть, человеколюбие, – имеют свой особливый язык», – утверждает Муравьев. С помощью этого «особливого языка» поэту важно уловить не только индивидуальные приметы разнообразных чувств, но сам характер протекания этих чувств во времени.

Физическая  смерть человека и бессмертие его  души, его духовный след на оставшейся земной стезе – еще один мотив, разрабатываемый Муравьевым. Он перейдет затем в лирику Жуковского. Вообще мотив двоемирия («здесь – и там») сделается постоянным у романтиков. Муравьев оказывается и в этом предтечей нового метода. Проведем опыт сравнительного анализа двух стихотворений: «Ночи» (1785) Муравьева и «Вечера» (1806) Жуковского. Подобное сравнение позволит ощутить преемственность традиций поэзии XVIII века поэтами века XIX.

Муравьев не обозначал жанра своих элегических  стихотворений. Возможно, делал это  сознательно. И это было необычно и ново. Классицистическая поэтика, как помним, предполагала строгое  соответствие смыслового содержания стиха его жанровой и даже метрической форме. Муравьев же соотносит и содержание, и форму стиха не столько с жанровым или метрическим каноном, сколько с субъективно-эмоциональным настроением, «состоянием души». И в этом он, конечно же, предвосхищает поэтическую манеру Жуковского. И в теории, и на практике в качестве главного принципа он утверждал индивидуальность поэтического слога: творец-художник начинается, по его словам, тогда, когда он создает нечто, «что одному ему принадлежит». Муравьев стремился к индивидуальности выражения мысли и чувства, к неповторимости формы произведения. И это роднит его с романтиками. Особенно характерно элегическое стихотворение поэта «Ночь».

Ночь

К приятной тишине склонилась мысль моя,

          Медлительней текут мгновенья бытия.

Умолкли голоса, и свет, покрытый тьмою,

Зовет живущих  всех ко сладкому покою.

Прохлада, что  из недр пространныя земли

Восходит вверх, стелясь, и видима в дали

Туманов и ручьев и близ кудрявой рощи

Виется в  воздухе за колесницей нощи,

Касается до жил и освежает кровь!

Уединение, молчанье и любовь

Владычеством  своим объемлют тихи сени,

И помавают им согласны с ними тени.

Воображение, полет  свой отложив,

Мечтает тихость  сцен, со зноем опочив.

Так солнце, утомясь, пред западом блистает,

Пускает кроткий  луч и блеск свой отметает.

Ах! чтоб вечерних зреть пришествие теней,

Что может лучше  быть обширности полей?

Приятно мне  уйти из кровов позлащенных

В пространство тихое лесов невозмущенных,

Оставив пышный град, где честолюбье бдит,

Где скользкий  счастья путь, где ров цветами  скрыт.

Здесь буду странствовать  в кустарниках цветущих

И слушать соловьев, в полночный час поющих;

Или облокочусь на мшистый камень сей,

Что частью в  землю врос и частию над ней.

Мне сей цветущий дерн свое представит ложе.

Журчанье ручейка, бесперестанно то же,

Однообразием своим приманет сон.

Стопами тихими ко мне приидет  он

И распростет свои над утомленным крилы,

Живитель естества, лиющий в чувства силы.

Не сходят ли уже с сих тонких облаков

Обманчивы мечты и между  резвых снов

Надежды и любви, невинности подруги?

 

Уже смыкаются зениц усталых  круги.

Носися с плавностью, стыдливая  луна:

Я преселяюся во темну область  сна.

Уже язык тяжел и косен  становится.

Еще кидаю взор – и все бежит и тьмится.

Стихотворение написано шестистопным ямбом, не разделено  на строфы, выделена лишь финальная  часть в пять строк. Парные чередующиеся рифмы (мужская – женская –  мужская – женская…) способствуют впечатлению свободно льющегося  монолога, задушевной исповеди. Шестистопным ямбом в русской лирической поэзии написано подавляющее большинство элегий. В более поздних стихах поэт перейдет на четырехстопный ямб, с ломоносовских времен ассоциирующийся с жанром оды. Однако особая ритмика, особая мелодическая интонация, сделает и их совершенно не похожими ни на ломоносовские, ни на державинские оды.

Элегический характер «Ночи» легко ощутим. Он проявляется  в авторской позиции не просто созерцательности, присущей, например, и идиллии, но именно самоуглубленности, погруженности в свои мысли и чувства. Выбрано то «мгновенье бытия», в которое, считает поэт, можно полнее понять и выразить смысл существования человека на земле. Это вечернее время суток, когда тишина и прохлада, сменив шумную дневную суету, зной и блеск солнца, успокаивает мысли, «освежает кровь». Но чтобы вполне обрести покой и гармонический строй мыслей, лирическому герою необходимо остаться на лоне природы наедине с самим собой:

уйти из кровов позлащенных

В пространство тихое лесов невозмущенных,

Оставив пышный град, где честолюбье бдит,

Где скользкий  счастья путь, где ров цветами  скрыт.

Трижды повторенная  интонационно-синтаксическая конструкция  с «где» обращает на себя внимание. Она заставляет увидеть в двух строчках с этим «где» смысловую  антитезу (противопоставление) тем ценностям, которые прежде в стихотворении были заявлены как главные. Эти ценности: «уединение, молчанье и любовь». Вновь перед нами – ритмическая подсказка. Настойчивый и неожиданный ритмический повтор с «где» меняет интонационную мелодику стиха, а вместе с ней и сюжетную картину. Первые двадцать строк стихотворения имели спокойное и плавное ритмическое движение, и в них описывалось то, что способствует гармонии и умиротворенному состоянию души. Тихо опускающийся на поле и лес вечер благотворно действует и на человека, и на окружающую его природу. На самую середину этого фрагмента из двадцати строк приходится десятая строка – смысловой центр, те самые «уединение, молчанье и любовь». Вверх и вниз от этой строки расходятся волны умиротворенности. Налицо ритмическая симметрия.