Образ Дон Кихота и тема «мудрого безумия»

Московский государственный университет им.М.Ю.Ломоносова

Факультет журналистики

 

 

 

 

 

 

 

 

РЕФЕРАТ

На тему «Образ Дон Кихота и тема «мудрого безумия»»

По «Зарубежной литературе»

 

 

 

 

 

 

 

Подготовила студентка

1 курса 108 группы

Поваренкина Полина

Научный руководитель

Шишкин Алексей Петрович

 

2014 г. 
Введение

 

 

Дон Кихот – главный герой романа испанского писателя Мигеля де Сервантеса Сааведра «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский». Роман состоит из двух томов.

В 1592 Сервантеса заключили в тюрьму за совершение недозволенной закупки, а потом в 1597 за растрату казенных денег. Во время одного из заточений по словам самого писателя у него и родился образ человека, лишившегося рассудка от чтения рыцарских романов и провозгласившего себя странствующим рыцарем, подражая героям любимых книг. Первоначально произведение, повествующее о Дон Кихоте, замышлялось как новелла, но в процессе оно выросло в двух-томный роман.

Автор писал «Дон Кихота» много лет. Первоначально «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский» был издан в Вальядолиде в конце 1604 года небольшим тиражом, на котором стола дата издания «1605». Затем уже на следующий год вышел второй тираж в Мадриде, значительно расхожий с первым, что вызвало гораздо больший успех издания.

Во время работы Сервантеса над вторым томом в свет выходит подложный том, написанный неким «Алонсо Фернандес де Авельянеда». В прологе ложного второго тома содержатся грубые слова в адрес настоящего автора «Дон Кихота», на которые Мигель де Сервантес ответил в своем личном сочинении. Некоторые события из «Лже-Дон-Кихота» перекликаются с настоящим сочинением Сервантеса, что, возможно, свидетельствует о том, что настоящий автор включил эти сюжеты для того, чтобы показать свою возможность любое низкосортное произведение превратить в достойное (как он это сделал с самой идеей рыцарских романов).

Второй том был издан 1615 году в Мадриде, в той же типографии, что и первый.

 

Образ Дон Кихота

 

 

В самом начале романа Сервантес нам дает такое описание внешности Дон Кихота: «Возраст нашего идальго приближался к пятидесяти годам; был он крепкого сложения, телом сухопар, лицом худощав». Плюс, за время странствий можно представить, что герой еще больше похудел, у него были выбиты зубы, переломаны бока что делало его образ еще более комичным и в то же время печальным.

На протяжении всего романа у Дон Кихота сменяется много имен. В первой главе автор пишет: «иные утверждают, что он носил фамилию Кихада, иные Кесада. В сем случае авторы, писавшие о нем, расходятся; однако ж у нас есть все основания полагать, что фамилия его была Кехана. Впрочем, для нашего рассказа это не имеет существенного значения». После помешательства герой придумывает себе новое имя – «назвался наконец Дон Кихотом, - отсюда, повторяем, и сделали вывод  авторы правдивой этой истории, что настоящая его фамилия, вне всякого сомнения, была  Кихада, а вовсе не Кесада, как уверяли иные», а так как некоторые рыцари добавляли к своему имени название своего отечества, герой присовокупил еще и название своей родины и стал Дон Кихотом Ламанчским. В конце же второго тома герой, избавившись от пут безумия, сообщает, что на самом деле зовут его Алонсо Кихана по прозвищу Добрый.

Как отмечает сам автор, имя Дон Кихота было «приятное для слуха, изысканное и глубокомысленное, как и все ранее придуманные им имена». Однако интересно, что «Кихот» произошло от испанского quijote – набедренник, часть рыцарских доспехов. Дон в Испании – приставка, обозначающая почтение к лицу, к которому обращаются, а так же указывает на дворянский титул.

Благородное имя своему коню Дон Кихот выбирал около недели. «Остроумное изобретение! – пишет Красноглазов, автор одного из жизнеописаний Сервантеса. – Испанское rocinante – сложное слово, состоящие из rocin – кляча и ante – перед, прежде, впереди, что вместе означает нечто, бывшее когда-то клячей, или кляча, идущая впереди всех остальных – первая из кляч».

Таким образом, получается, что имя главного героя «дворянин Набедренник из Кастильи ла Манчи верхом на первой из кляч».

Титулы, «завоеванные» героем, не менее интересны. Первый: Рыцарь Печального Образа. Интересно то, что получил это имя Дон Кихот вовсе не в бою, как должно быть у рыцарей. Санчо Панса объяснил это так: «Потому я вам дал это название, что когда я взглянул на вас при свете факела, который увез с собой этот горемыка, то у вас был такой жалкий вид, какого я что-то ни у кого не замечал. Верно, вас утомило сражение, а может, это оттого, что вам выбили коренные и передние зубы». Более высоких успехов герой достиг во втором томе во время воображаемой схватки со львом, который даже не выходил из клетки – Дон Кихот стал Рыцарем Львов. Немного напоминает отсылку к произведению Кретьена де Труа, написанное за несколько столетий до романа Сервантеса: «Ивэйн, или рыцарь со львом».

Очень часто на протяжении романа, к имени Дон Кихота прибавляются и некие качества: «Подлинный же Дон Кихот Ламанчский, славный, отважный, благоразумный влюбленный, искоренитель неправды, оплот малолетних и сирых, прибежище вдовиц, покоритель девичьих сердец, знающий только одну владычицу, Дульсинею Тобосскую». Когда эти «титулы» произносит Дон Кихот или его оруженосец, они звучат с благородством, а когда другие персонажи – то очень часто с насмешкой. Однако же они будто смеются не над Дон Кихотом, а над самими себя, обличая собственные пороки и пороки общества в целом – проблемы сирот, вдов и т.д.

Облачение героя тоже заслуживает особого внимания. Фамильное копье и древний щит, некогда сваленные как попало в угол и покрывшихся ржавчиной и плесенью, за чистку которых первым делом принялся идальго, у него имелись, однако шлем пришлось делать самостоятельно. «Вместо шлема с забралом он обнаружил обыкновенный шишак, но тут ему пришла на выручку его изобретательность: смастерив из картона полушлем, он прикрепил его к шишаку и получилось нечто вроде закрытого шлема. Не скроем, однако ж, что когда он, намереваясь испытать его на прочность и устойчивость, выхватил меч и нанес два удара, то первым же ударом в одно мгновение уничтожил труд целой недели». Однако после того, как он подложил внутрь железные пластинки, то хитроумный идальго «признал его вполне годным к употреблению и решил, что это настоящий шлем с забралом удивительно тонкой работы».

Однако главный герой сам для себя оправдывает свой внешний вид: ««Я бы не удивился, если б вашу милость удивила моя наружность тою необычайностью и своеобразием, какими она отличается, однако же ваша милость перестанет удивляться, как скоро я вам скажу, что я из числа тех рыцарей, что стяжали вечную славу поисками приключений».

 

 

 

Тема «мудрого безумия»

 

 

В самой первой главе читателю представляют обезумевшего героя. «Надобно знать, что вышеупомянутый идальго в часы досуга, - а досуг длился у него чуть ли не весь год, - отдавался чтению рыцарских романов с таким жаром и увлечением, что почти совсем забросил не только свое хозяйство; и так далеко зашли его любознательность и его помешательство на этих книгах, что, дабы приобрести их, он продал несколько десятин пахотной земли и таким образом собрал у себя все романы, какие только ему удалось достать». «Одним словом, идальго наш с головой ушел в чтение, и сидел он над книгами с утра до ночи и с ночи до утра; и вот оттого, что он мало спал и много читал, мозг у него стал иссыхать, так что в конце концов он и вовсе потерял рассудок. Воображение его было поглощено всем тем, о чем он читал в книгах <…> и до того прочно засела у него в голове мысль, будто все это нагромождение вздорных небылиц – истинная правда, что для него в целом мире не было уже ничего более достоверного.

На протяжении всего романа мы сталкиваемся с тем, что хотя Дон Кихот и был помешанным из-за рыцарских романов, автор пишет о том, что ум его был незаурядным. Если снова возвратится к его имени, что приставка «дон» обозначает еще и тех, кто подтвердил свою ученость степенью бакалавра. Возможно, эта приставка имела смысл наличия острого ума у героя.

Мы видим, как автор, через других персонажей, раскрывает ум речей хитроумного идальго. «Должен признаться, сеньор Дон Кихот, – заговорил дон Дьего, – что все слова и поступки вашей милости взвешены на весах самого разума, и мне думается, что если бы установления и законы странствующего рыцарства были утрачены, то их можно было бы сыскать в сердце вашей милости, будто в нарочно для этого созданном хранилище и архиве».

«Уж верно, ваша милость, сеньор дон Дьего де Миранда, почитает меня за человека вздорного и помешанного? Впрочем, в этом не было бы ничего удивительного, ибо поступки мои дают к тому довольно оснований. Но со всем тем я бы хотел, чтобы ваша милость признала, что я не такой помешанный и полоумный, каким, должно думать, кажусь», - говорит Дон Кихот. И ведь правда, хотя поступки его могут казаться сумасбродными, однако же речи являются мудрыми, а причины этих поступков направлены во благо.

Постоянно видно это противоборствование мудрости идальго и его «схождения с ума»: «дон Дьего де Миранда не проронил ни звука, он лишь со вниманием слушал и замечал, как поступает и что говорит Дон Кихот, и казалось ему, что это – здравомыслие сумасшедшего или же сумасшествие, переходящее в здравомыслие. До него еще не дошла первая часть истории Дон Кихота; прочитав ее, он перестал бы удивляться Дон-Кихотовым словам и поступкам, – тогда ему было бы известно, какой именно вид умственного расстройства овладел Дон Кихотом, но он этого не знал и по сему обстоятельству принимал его то за здорового, то за сумасшедшего, ибо говорил Дон Кихот связно, красиво и вразумительно, меж тем как действовал нелепо, безрассудно и неумно».

Вот что говорит о безумстве идальго Белинский: «Дон Кихот глубоко понимает требования истинного рыцарства, рассуждает о нем справедливо и поэтически, а действует, в качестве рыцаря, нелепо и глупо, когда же рассуждает о предметах вне рыцарства, то является истинным мудрецом. Благородная личность, деятельность которой рассчитана на почве фантазии».

Сервантес трансформирует мотив карнавальной «свихнутости» героя в некое сакральное безумие, направленное во благо окружающим.

Через уста главного обезумевшего героя, автор показывает развращенность современного ему века: «Однако же наш развращенный век недостоин наслаждаться тем великим счастьем, каким наслаждались в те века, когда странствующие рыцари вменяли себе в обязанность и брали на себя оборону королевства, охрану девственниц, помощь сирым и малолетним, наказание гордецов и награждение смиренных. Большинство же рыцарей, подвизающихся ныне, предпочитают шуршать шелками, парчою и прочими дорогими тканями, нежели звенеть кольчугою».

Отдельной темой в романе является мотив розыгрыша. Герцог с женой, принимая Дон Кихота у себя в замке, подстраивают ему множество ситуаций, всячески разыгрывая его – начиная с убранства в доме и именованием идальго «светочем странствующего рыцарства», заканчивая бородами дуэний и последней выходкой со смертью и чудесном излечении Альтисидоры. Розыгрыши – обычное дело на карнавалах, где все до единого в своем роде становятся помешанными. Они устраиваются ради смеха – ради него в том числе написан и роман Сервантеса. Смех, звучащий на страницах романа, — это не злой, издевательский хохот толпы, а праздничный ритуальный смех, развенчивающий и утверждающий одновременно.

Для Дон Кихота нет перехода из реального мира в иллюзию, так как нет для него такого различия и такого противопоставления. Тургенев писал: «…Что выражает собой Дон Кихот? — Веру, прежде всего; веру в нечто вечное, незыблемое, в истину». У героя своя истина. У него все происходит здесь и сейчас – всему виной его помешательства. Для героя нет сравнительных степеней – только превосходные, например, он не желает сравнивать свою несравненную Дульсинею с какой-либо еще дамой: «всякие сравнения неприятны... несравненная Дульсинея Тобосская - сама по себе, а синьора донья Белерма - тоже сама по себе была; сама по себе и останется..."

После эпизода в Сьерре Морене герой начинает сам подсознательно играть безумца, соответствовать своей роли, он выбирает, какому из странствующих рыцарей он будет подражать – Роланду или Амадису, выбрав второго, который, по его словам, был «путеводной звездою, ярким светилом, солнцем отважных и влюбленных рыцарей». Безумец, играющий безумца, сумасшествие в квадрате. Он сам творец своего романа, своего безумия, своей роли в жизни. В этом и заключается его помешательство – он не различает реальности с игрой, для него все едино, что проявляется в его речи и поступках, и потому окружающие его люди говорят, что он «здравомыслящий безумец». На протяжении первого тома герой еще как-то балансирует между реальностью и вымыслом, однако все меняется, когда появляются розыгрыши семьи герцогини и герцога – там героя словно помещают в один из его романов, разыгрывают театр под называнием «жизнь». И тогда ум за разум у героя заходит окончательно, даже Санчо Панса начинает верить в возможность отмены заклятья над Дульсинеей, хотя он же сам и придумал этот обман.

Белинский писал: «Каждый человек есть немножко Дон Кихот; но более всего бывают Дон Кихотами люди с пламенным воображением, любящие душою, благородным сердцем, даже сильною волею и с умом, но без рассудка и такта действительности».

Один из самых примечательных эпизодов в романе – смертный одр Дон Кихота и его прозрение. «Разум мой прояснился, теперь он уже свободен от густого мрака невежества, в который его погрузило злополучное и постоянное чтение мерзких рыцарских романов», - говорит умирающий Дон Кихот. В этом заключается «закольцовка» композиции всего романа – в первой главе мы видим зарождение безумства, а в последней – его конец. Примечательно так же и завещание героя, особенно по отношению к племяннице – он говорит о том, что ежели она выйдет замуж за человека, который читал рыцарские романы, то она лишается всего его наследства. Прозревший Дон Кихот, а, вернее, Алонсо Кихана, предостерегает родную душу от повторения истории.