Автор работы: Пользователь скрыл имя, 13 Января 2013 в 13:35, доклад
Женские образы в творчестве Гончарова очень разнообразны, тщательно выписаны как внешне, так и внутренне, поэтому в мастерстве женского портретирования его ставят на один уровень с И.С. Тургеневым и Л.Н.Толстым… существует известная трилогия женских образов Гончарова, исследованием которой занимаются до сих пор – Лизавета Александровна Адуева, Ольга Ильинская, и Вера.
Женские образы в творчестве Гончарова очень разнообразны, тщательно выписаны как внешне, так и внутренне, поэтому в мастерстве женского портретирования его ставят на один уровень с И.С. Тургеневым и Л.Н.Толстым… существует известная трилогия женских образов Гончарова, исследованием которой занимаются до сих пор – Лизавета Александровна Адуева, Ольга Ильинская, и Вера. В образе Ольги Ильинской воплотились не только лучшие черты русской женщины, но и все лучшее, что видел писатель в русском, Ольга Сергеевна «не была красавица, т.е. не было ни белизны в ней, ни яркого колорита щек и губ, и глаза не горели лучами внутреннего огня; ни кораллов на губах, ни жемчугу во рту не было…. Но если бы её обратить в статую, она была бы статуя гармонии и грации» Богатое знание человеческих чувств позволяет Гончарову фиксировать на бумаге тончайшие душевные переживания героинь через выражение лица , вот как Гончаров описывает лицо Ольги: «Нос образовал чуть заметно выпуклую, грациозную линию; губы тонкие и большею частью сжатые: признак непрерывно устремленной на что-нибудь мысли. То же присутствие говорящей мысли светилось в зорком, всегда бодром, ничего не пропускающем взгляде темных, серо-голубых глаз, брови придавали особенную красоту глазам: они не были дугообразны, не округляли глаз двумя тоненькими, нащипанными пальцем ниточками – нет, это были две русые, пушистые, почти прямые полоски, которые редко лежали симметрично: одна на линию была выше другой, от этого над бровью лежала маленькая складка, в которой как будто что-то говорило, будто там покоилась мысль…» , но больше всего для автора важен взгляд, он придает ему многоплановую функциональность, вспомним, сколько раз «любопытно-вопросительный» взгляд героини заставлял Обломова поежиться, испугаться, спрятаться и даже пересмотреть свои жизненные позиции. Любовь Ольги отличалась от чувств героя, она ценит в нем ум, простоту, доверчивость, отсутствие всех тех светских условностей, которые так же чужды ей : «у тебя были крылья, да ты их отвязал». Гончаров особенно дорожил в женщине умом, Ольга постоянно размышляет о своем чувстве , о своем влиянии на Обломова, о своей «миссии», поэтому, на мой взгляд, любовь Ольги – рассудочная, в которой много от чувства долга, героиня говорит : «жизнь – это обязанность, любовь – тоже долг», Рассудок одерживает верх над страстью: «Тебе хотелось бы узнать, пожертвовала ли бы я своим спокойствием, пошла ли бы я с тобой по этому пути?.... Никогда, ни за что!» на мой взгляд это является еще одной особенностью женских образов Гончарова. Ольга размышляет умом, рационально – и решает в пользу спокойствия. Осознав, что ей не спасти Обломова, Ольга рассталась с ним и пошла на сознательное замужество со Штольцем.
Но в романе присутствует и
другой не менее важный
Появляется Агафья Матвеевна
еще в конце первой части
под безликим определением «
Вначале создается образ простой, ограниченной женщины, но примечательна динамика описания внешности: от негативного противопоставления Ольге к постепенному сближению с ней, первый портрет здоровой, белой, полной., простодушной женщины – контрастен поэтическому образу Ольги. Одна деталь даже нарочита: после целой поэмы о пушистых, говорящих бровях Ольги читаем: «Бровей у нее почти совсем не было, а были на их местах две немного будто припухлые, лоснящиеся полосы, с редкими светлыми волосами», заданный контраст развивается и далее: грудь «высокая, крепкая, как подушка дивана» крупные, полные ноги, наконец, локти с ямочками. «Он смотрел на нее с таким же удовольствием, с каким утром смотрел на горячую ватрушку», - пишет Гончаров, прямо связывая этот образ с метафорой фамилии героини, призванной подчеркнуть мягкий, бытовой образ героини. Но Гончаров не был бы Гончаровым, если бы не дал ей раскрыться в дальнейшем. Мастерство автора проявляется в том, что именно Агафье он дает умение оценить в «барстве» лучшие черты Обломова – доброту, внутреннее достоинство, независимость: «… Илья Ильич ходит не так, как ходил ее покойный муж, мелкой деловой прытью… <…> не трясется от страху, что опоздает в должность, не глядит на всякого так, как буд-то просит оседлать его и поехать, а глядит он на всех и на все так смело и свободно…» А оценив, посвятила себя преданному служению: «Все ее хозяйство получило новый, живой смысл: покой, и удобство Ильи Ильича…Она стала жить по своему полно и разнообразно..» Таким образом, Гончаров показывает нам всю глубину образа женщины, любовь которой граничит с обожанием.
Здесь мы уже перешли на
отношения Обломова с
И в конце нельзя не заметить, , что Обломов в отношениях с Агафьей выглядит иначе чем с Ольгой. Застенчивость и скованность хозяйки заставляют Илью быть смелее, решительнее и самоувереннее. На Выборгской стороне он не напоминает провинившегося школьника. Агафья принимает его, каков он есть, и он ведет себя вольно – как человек, позволяющий по праву себя обожать и за собой ухаживать.
В третий и последний раз Штольц навещает своего друга. Под заботливым оком
Пшеницыной Обломов почти осуществил свой идеал: «Грезится ему, что он достиг той обетованной земли, где текут реки меду и молока, где едят незаработанный хлеб, ходят в золоте и серебре…», и Агафья Матвеевна оборачивается сказочной Миликтрисой Кирбитьевной... Домик на Выборгской стороне напоминает сельское приволье.
В домике на Выборгской Обломов опустился. То, что было свободным сном, сделалось галлюцинацией – «настоящее и прошлое слились и перемешались». В первый приезд Штольцу удалось поднять Обломова с дивана. Во второй он помог другу в решении практических дел. И вот теперь с ужасом понимает, что бессилен что-либо изменить: «Вон из этой ямы, из болота, на свет, на простор, где есть здоровая, нормальная жизнь!» – настаивал Штольц…
«Не поминай, не тревожь прошлого: не воротишь! – говорил Обломов. – Я прирос к этой яме больным местом: попробуй оторвать – будет смерть… Я все чувствую, все понимаю: мне давно совестно жить на свете! Но не могу идти с тобой твоей дорогой, если б даже захотел… Может быть, в последний раз было еще возможно. Теперь... теперь поздно...»
Описанию болезни и смерти своего героя Гончаров уделяет сравнительно немного места. И. Анненский обобщает читательские впечатления, говоря, что «мы прочли о нем 600 страниц, мы не знаем человека в русской литературе так полно, так живо изображенного. А между тем его смерть действует на нас меньше, чем смерть дерева у Толстого…» Почему? Критики «серебряного века» единодушны, потому что самое страшное с Обломовым уже произошло. Духовная смерть опередила физическую. «Он умер потому, что кончился…» (И. Анненский). «“Пошлость” окончательно “восторжествовала над чистотой сердца, любовью, идеалами”». (Д. Мережковский).
Прощается Гончаров со своим героем взволнованным лирическим реквиемом: «Что же стало с Обломовым? Где он? Где? – На ближайшем кладбище под скромной урной покоится тело его <…>. Ветви сирени, посаженные дружеской рукой, дремлют над могилой, да безмятежно пахнет полынь. Кажется, сам ангел тишины охраняет сон его».
Казалось бы, здесь неоспоримое противоречие. Высокая надгробная речь опустившемуся герою! Но жизнь не может считаться бесполезной, когда кто-то вспоминает о тебе. Светлая печаль наполнила высшим смыслом жизнь Агафьи Матвеевны: «Она поняла, что <…> Бог вложил в ее жизнь душу и вынул опять; что засветилось в ней солнце и померкло навсегда… Навсегда, правда; но зато навсегда осмыслилась и жизнь ее: теперь уж она знала, зачем жила и что жила не напрасно».
Его уход свершился органично и безболезненно, еще один шаг в привычном направлении: «вечный покой, вечная тишина и ленивое переползание изо дня в день тихо остановили машину жизни. «Илья Ильич скончался, по-видимому, без боли, без мучений, как будто остановились часы, которые забыли завести» Обычно конец героя именуется благословленным Богом (смерть во сне!), такого ухода из жизни удостаиваются невинные младенцы и праведники. Забывается такая фраза: «Он предчувствовал близкую смерть и боялся ее» Но эта фраза отнюдь не проходная, она — в логике ведущей темы всей истории Обломова: детские страхи, пугающие фантазии — порождение несвободной, монотонной, стоячей жизни — разрушительны. Возможно, философский подход к смерти, который Илья культивировал в себе последние годы, изменил ему под самый конец, и обнажилась душа маленького мальчика, которая, никогда не покидая его существа, не переставала трепетать от всего неизвестного, подобного мрачному оврагу или густому темному лесу в Обломовке. Робость, боязнь... что родились в затхлой обстановке детства, окрасили и самые последние дни пребывания этого героя на земле.
Информация о работе Обломов - Ильинская, Обломов - Пшеницына