Автор работы: Пользователь скрыл имя, 17 Декабря 2013 в 21:22, доклад
Многочисленные статьи, фельетоны, корреспонденции, на примере которых можно проследить эволюционный путь профессионального журналиста и блестящего публициста, не были написаны в остро разоблачительном ключе. Полемические выпады в статьях раннего периода чаще всего завершались добродушным авторским смехом. Однако с течением времени сатирическое перо М. Булгакова крепло, документально-художественная проза становилась все более зрелой, приобретая порой черты политического сарказма. Как справедливо отмечали исследователи, ранние рассказы и небольшие по объему повести писателя были незлобивы, окрашены мягким юмором и еще далеки от того страстного обличения пороков тоталитарного строя, которые мы наблюдаем в его последующих произведениях.
Сатира Булгакова прошла
через определенные этапы. Его многочисленные
статьи, фельетоны, корреспонденции, на примере которых
можно проследить эволюционный путь профессионального
журналиста и блестящего публициста, не
были написаны в остро разоблачительном
ключе. Полемические выпады в статьях
раннего периода чаще всего завершались
добродушным авторским смехом. Однако
с течением времени сатирическое перо
М. Булгакова крепло, документально-художественная
проза становилась все более зрелой, приобретая
порой черты политического сарказма.
Как справедливо отмечали исследователи,
ранние рассказы и небольшие по объему
повести писателя были незлобивы, окрашены
мягким юмором и еще далеки от того страстного
обличения пороков тоталитарного строя,
которые мы наблюдаем в его последующих
произведениях. Во многом это объяснялось
тем, что, во-первых, на заре советской
власти эти пороки не были достаточно
очевидными, а, во-вторых, сам Булгаков
еще не сложился как профессиональный
сатирик. Да и последующей его литературной
деятельности сатира не стала определяющим
пафосом творчества, хотя и заняла значительное
место. Колыбелью подлинного булгаковского
таланта была прежде всего классическая
русская литература 19 века.
Влияние сатирического творчества
Н.В. Гоголя на сатиру М.А. Булгакова
Н.В. Гоголь как образец для
творческого подражания М. А. Булгакова
М. Шолохов писал: «Мы все связаны преемственностью
художественного мышления и литературными
традициями». Опираясь на биографические
данные, мы можем предположить, что подобным
творческим образцом для М.А. Булгакова
был Н.В. Гоголь. Об этом свидетельствуют
данные П.С. Попова, первого биографа М.А.
Булгакова: «Михаил Афанасьевич с младенческих
лет отдавался чтению и писательству.
Первый рассказ «Похождение Светлана»
был им написан, когда автору исполнилось
всего семь лет. Девяти лет Булгаков зачитывался
Гоголем, - писателем, которого он неизменно
ставил себе за образец и любил наибольше
из всех классиков русской литературы».
Применительно к М.А. Булгакову точными
являются оценки Б. Соколова: «…есть очень
точная формула булгаковского творчества
– его жизненным опытом становилось то,
что он читал. Даже события реальной жизни,
совершавшиеся на его глазах, Булгаков
впоследствии пропускал сквозь призму
литературной традиции, а старые литературные
образы преображались и начинали новую
жизнь в булгаковских произведениях, освещенные
новым светом его гения». Беремся утверждать,
что именно Н.В. Гоголь был для М.А. Булгакова
тем “идеальным образцом” профессионала,
который необходим любому творчески одаренному
человеку для подражания на начальной
стадии становления своего собственного
творческого потенциала.
Действительно, Гоголь - мыслитель, Гоголь
- художник играет основную роль в формировании
и эволюции Булгакова, он живет в письмах
писателя, беседах с близкими, друзьями.
Вся проза Булгакова заставляет вспоминать
гоголевскую формулу: "человек такое
дивное существо, что никогда не может
исчислить вдруг всех его достоинств,
и чем более всматриваешься, тем более
является новых особенностей, и описание
их было бы бесконечно"[2].
В письмах Булгаков называет Гоголя "хорошо
знакомым человеком" и "великим учителем".
Отношение к великому русскому писателю
не было у Булгакова однозначным. Его волновали
различные стороны гоголевского наследия.
Определить характер и масштаб воздействия
Гоголя на Булгакова, значит понять многое
в видении Булгаковым окружающей его действительности,
уяснить некоторые существенные черты
его творчества. Гоголь для Булгакова
- "факт личной биографии". Гоголь
оставался для него писателем современным
и злободневным, Булгаков чувствовал в
нем своего союзника в борьбе с пошлостью,
мещанской ограниченностью, с возродившейся
из праха старого мира бюрократической
рутиной. "Из писателей предпочитаю
Гоголя, с моей точки зрения, никто не может
с ним сравняться..." Так отвечал М.А.
Булгаков на вопрос своего друга и будущего
биографа Павла Сергеевича Попова. Эти
чувства М.А. Булгаков пронес через всю
свою жизнь, через все свои произведения.
И даже в последние годы жизни, когда Михаил
Афанасьевич ощущает себя затравленным,
психически нездоровым, и начинает писать
одно за другим письма в адрес советского
правительства с просьбой разрешить ему
выезд за границу, даже в этот тяжелый
для себя момент М.А. Булгаков обращается
к Гоголю и использует в одном из подобных
писем ряд фрагментов из гоголевской «Авторской
исповеди» (развернутый эпиграф): "Чем
далее, тем более усиливалось во мне желание
быть писателем современным. Но я видел
в то же время, что изображая современность,
нельзя находиться в то высоко настроенном
и спокойном состоянии, какое необходимо
для произведения большого и стройного
труда. Настоящее слишком живо, слишком шевелит,
слишком раздражает; перо писателя нечувствительно
переходит в сатиру»
Обратимся непосредственно к булгаковскому
творчеству и попытаемся выявить те элементы
поэтики, стиля, языка, которые М.А. Булгаков
заимствовал у своего учителя, то есть
то, что мы называем гоголевскими «корнями».
Первые же из известных нам произведений
Булгакова показывают, что это предпочтение
Гоголя не было независимым от собственной
его творческой работы - напротив, в ней-то
настойчивей всего оно и утверждалось,
становилось фактом литературным. Его
ранние повести и рассказы открыто ориентированы
на Гоголя. В первое десятилетие творчества
Булгакова увлекала фантастика украинских
и петербургских повестей Гоголя, присущий
ему романтический и реалистический гротеск.
В 1922-1924 годах, работая в редакции газеты
"Накануне", Булгаков выступает как
бытописатель Москвы. Из номера в номер
с продолжением печатались очерки и фельетоны,
где ирония и сарказм нередко уступали
место лирике и оптимизму.
В сентябре 1922 года в "Накануне" Булгаков
опубликовал рассказ "Похождения Чичикова".
Родился рассказ как острая непосредственная
реакция писателя на странные, с его точки
зрения, для революционной страны контрасты:
с одной стороны, вконец обнищавший, истерзанный
недавней войной и только что пережитым
голодом трудовой люд, в том числе и трудовая
интеллигенция, с другой - сытые, довольные
жизнью, частью, быть может, и нужные республике
деловые люди, а частью явные мошенники
и проходимцы. Булгаков строит фельетон,
раскрывая знакомые уже качества гоголевских
героев в новой обстановке. Он рисует сатирическую
картину "деятельности" частных предпринимателей,
обкрадывающих молодое государство, только
становящееся на ноги после гражданской
войны. Писатель создает комические ситуации,
вызванные новыми сокращенными названиями
учреждений, к которым еще не привыкли
москвичи, да и сам автор относится с некоторым
сомнением. Так, Чичиков берет в аренду
предприятие "Пампуш на Твербуле"
и наживает на нем миллиарды. Впоследствии
выяснилось, что такого предприятия не
существовало, а аббревиатура означает
"Памятник Пушкину на Тверском бульваре".
Определяющим у обоих писателей является
сатирический пафос (оба проявили себя
как талантливые сатирики в рассказах,
повестях, пьесах). Поэтому их произведения
представляют собой определенный интерес
с точки зрения своеобразия сатирического
изображения, присущего этим писателем.
И в конечном итоге сатира Н.В. Гоголя и
М. Булгакова через осмеяние и отрицание
определенных общественных пороков несла
в себе утверждение непреходящих нравственных
ценностей.
Важным средством в раскрытии сатирического
содержания произведений у обоих авторов
является язык. Им было свойственно серьезное,
вдумчивое, глубоко осознанное отношение
к этой стороне своих произведений. Они
широко применяют и различные приемы сатирического
изображения: гротеск и гиперболу, юмор,
иронию, пародию. Особое место среди них
принадлежит иронии, так как она выступает
в качестве средства выражения авторской
оценки.
Итак, традиции, заложенные русской сатирой
XIX века, были блестяще развиты писателями
начала XX века.
3.2 Ранняя сатирическая проза
М. Булгакова
Ранняя проза Булгакова М. создавалась
в середине 20-х годов («Дьяволиада», «Роковые
яйца», «Собачье сердце») с небольшим временным
промежутком и отразила мировоззренческую
позицию писателя тех лет, его отношение
к революции и к общественным проблемам
послереволюционного времени. Он принял
революцию, на которую возлагал немалые
надежды, полагая, что социальные потрясения
такого грандиозного масштаба возродит
человеческую личность, вернет простым
людям их веками попранное достоинство.
Однако уже в 20-е годы писатель осознал,
что этим благим и радужным надеждам не
суждено сбыться. Он был ошеломлен, по
его собственному признанию, «разрухой
в умах», бесхозяйственностью и бескультурьем,
приобретавшими в первые годы восстановления
народного хозяйства массовый характер.
Писатель осознавал, что любые социальные
потрясения, катаклизмы на первых приносят
много лишений. Зачастую их спутником
становится бюрократизм, и художник подвергал
его непримиримой критике. Однако это
произошло не сразу. Первые документальные
и художественные произведения носили,
по большей части, развлекательный характер.
3.3. Сатира-предупреждение в
К середине 20-х годов, после опубликования
повестей «Записки на манжетах», «Дьяволиада»,
романа «Белая гвардия, писатель уже сложился
как блестящий художник слова с остро-отточенным
сатирическим пером. К созданию повестей
«Роковые яйца» и «Собачье сердце» он,
таким образом, подходит с богатым литературным
багажом. Смело можно утверждать, что выход
в свет эти повестей свидетельствовал
о том, что Булгаков успешно работал в
жанре сатирической научно-фантастической
повести, что в те годы было новым явлением
в литературе. Это была фантастика, не
оторванная от жизни, в ней сочетался строгий
реализм с фантазией ученого. Сама сатира,
ставшая постоянной спутницей Булгакова-художника,
в повестях «Роковые яйца» и «Собачье
сердце» приобрела глубокий и социально-философский
смысл.
Обращает на себя внимание характерный
для Булгакова прием задавать вопросы
самому себе. В этом плане автор «Роковых
яиц» и «Собачьего сердца» - один из самых
«вопрошающих» русских писателей первой
половины 20 столетия. Поисками ответов
на вопросы о сущности правды, истины,
о смысле человеческого существования
по существу пронизаны почти все произведения
Булгакова.
«Роковые яйца» и «Собачье сердце» - это
своеобразные повести-предупреждения,
автор которых предостерегает об опасности
любого научного эксперимента, связанного
насильственной попыткой изменить человеческую
природу, ее биологический облик.
Главные действующие лица «Роковых яиц»
и «Собачьего сердца» - талантливые представители
научной интеллигенции, ученые-изобретатели,
попытавшиеся своими научными открытиями
проникнуть в «святая святых» физиологии
человека. По-разному складываются судьбы
профессоров Персикова, героя «Роковых
яиц» и Преображенского, героя «Собачьего
сердца». Неадекватна их реакция на результаты
опытов, в ходе которых они сталкиваются
с представителями различных социальных
слоев. В то же время между ними и много
общего. Прежде всего, они – честные ученые,
приносящие свои силы на алтарь науки.
Булгаков был одним из первых писателей,
кто смог правдиво показать, как недопустимо
использовать новейшие достижения науки
для порабощения человеческого духа. Эта
мысль красной нитью проходит в «Роковых
яйцах», где автор предупреждает современников
о страшном эксперименте.
Тему ответственности ученого перед жизнью
Булгаков по-новому повернул в «Собачьем
сердце». Автор предупреждает – нельзя
давать власть неграмотным шариковым,
которые могут привести ее к полной деградации.
Для реализации замысла в обеих повестях
Булгаковым был избран научно-фантастический
сюжет, где важная роль отведена изобретателям.
По своему пафосу повести являются сатирическими,
но в то же время носят и открыто обличительный
характер. На смену юмору пришла хлесткая
сатира.
В повести «Собачье сердце» отвратительное
создание человеческого гения во что бы
то ни стало пытается выбиться в люди.
Злобному существу непонятно, что для
этого необходимо проделать длительный
путь духовного развития. Свою никчемность,
безграмотность и неприспособленность
Шариков пытается компенсировать естественными
приемами. В частности, он обновляет свой
гардероб, надевает лакированные ботинки
и ядовитого цвета галстук, но во всем
остальном его костюм грязен, безвкусен.
Весь внешний облик одежда не способна
изменить. Дело не в его внешнем облике,
в самой внутренней сущности. Он – человек
с собачьим нраовм и животными повадками.
В доме профессора он чувствует себя хозяином
жизни. Возникает неизбежный конфликт
со всеми обитателями квартиры. Жизнь
становится сущим адом.
В советское время многие чиновники, обласканные
властью вышестоящих, полагали, что «на
все имеют свое законное право».
Таким образом, созданное профессором
человекообразное существо не только
приживается при новой власти, но совершает
головокружительный прыжок: из дворовой
собаки превращается в санитара по очистке
города от бродячих животных.
Дьяволиада в «Дьяволиаде»
В булгаковских произведениях сатира очень тесно переплетается с какими-то сверхъестественными силами, часто переходящими даже в фантасмагорию. Наглядным тому подтверждением служит рассказ «Дьяволиада». Содержание «Дьяволиады» – судьба маленького человека, рядового винтика бюрократической машины, который в какой-то момент выпал из своего гнезда, потерялся среди ее шестеренок и приводов и метался среди них, пытаясь вновь зацепиться за общий ход, пока не сошел с ума. В сущности даже не этот маленький чиновник, хоть он и центральная фигура, а сама машина, ничего не производящая и только энергично жующая свою бумажную жвачку, и есть главное действующее лицо повести. Ее кипучая утробная жизнь, смысл которой не поддается разгадке, словно в ускоренных кадрах какого-то сумасшедшего фильма проносится перед глазами читателя.
«Дьяволиада» не была в полной мере оценена ни друзьями, ни недругами Булгакова. Ее заметил и, в общем, похвалил один из крупнейших мастеров литературы Е. Замятин. Но в целом она показалась ему неглубокой и «очень какой-то бездумной». Вопреки мнению Е. Замятина, меня завораживает рассказ «Дьяволиада». Есть в нем нечто такое, чего уж нынешний-то читатель не может не оценить по самому высокому счету. Во-первых, история героя, «нежного тихого блондина» Короткова позволяет увидеть и едва ли не физически ощутить беззащитность и бессилие обыкновенного человека перед могуществом самородящегося и самонастраивающегося бюрократического аппарата. Во-вторых, она приводит к очень важной и, безусловно, верной мысли, что опасно для общества не столько существование этого аппарата, сколько то, что люди привыкают к системе отношений, которые им насаждаются, и начинают считать их естественными, какие бы фантастически уродливые формы они ни принимали.
В «Дьяволиаде» много молодого увлечения литературой, самозабвенной игры в фантастику, экспериментов со словом и сюжетом, следования за гоголевскими «Записками сумасшедшего», откуда взята сама тема безумия маленького чиновника, смятого колесами бюрократического механизма. И здесь же есть неповторимый стиль, точно найденные подробности (вроде слетевшей шляпы извозчика, из-под которой разлетаются припрятанные денежные бумажки), предвещающие роман «Мастер и Маргарита» фразы типа: «Черная крылатка соткалась из воздуха»; появляется черный кот с фосфорическими глазами, в которого превращается Кальсонер. В «Дьяволиаде уже виден самобытный прозаик с даром замечательного рассказчика-сатирика, и не случайно Булгакова заметили после этой повести. Отсюда начинается путь писателя к роману «Белая гвардия» и повестям «Роковые яйца» и «Собачье сердце»[5] .Надо также сказать несколько слов о языке «Дьяволиады». Замятин справедливо хвалил «Дьяволиаду» за «быстрое» кинематографичное повествование и точные короткие остроумные фразы. Да, здесь я полностью согласна с критиком, Булгаков сознательно стремился к «быстрой» прозе и вместе с тем понимал, что ритм нового повествования на одних коротких фразах не построишь. Еще тогда споря в московской редакции газеты «Гудок» с писателем Юрием Олешей и другими любителями краткости, он прочел им длинную фразу из «Шинели» и пояснил: «Гоголевская фраза в двести слов - это тоже идеал, причем идеал бесспорный, только с другого полюса» «. Поэтому фразы из «гоголевских пленительных фантасмагорий» мы встречаем уже в «Не обыкновенных приключениях доктора», «Похождениях Чичикова» и «Записках на манжетах» и уж конечно в «Дьяволиаде». Тогда-то и формируется тот булгаковский язык, который мы встречаем на страницах его более поздних произведениях.
Повесть М. А. Булгакова «Дьяволиада», написанную в 1923 г., относят к ранним произведениям писателя, в которых обывательщина и бюрократизм представлены угнетателями человеческой личности. Интересно, что сам Булгаков понимал невозможность её публикации в силу остро выраженной в ней критики политического строя страны. Так, 31 августа 1923 г. он сообщал в письме своему другу писателю Юрию Слезкину: "Дьяволиаду" я кончил, но вряд ли она где-нибудь пройдет. Лежнев (редактор журнала "Россия" И. Г. Лежнев (Альтшулер) отказался ее взять". Тем не менее, "Дьяволиада" была принята к печати в 1924 г. издательством "Недра", возглавлявшимся Николаем Семеновичем Ангарским (Клестовым) (1873-1941), старым большевиком, отличавшимся неплохим литературным вкусом, ориентированным на русскую классику XIX в. В этой связи логично обратить внимание на влияние литературы XIX в. на повесть – в частности, это влияние сатирического гротеска, идущего от М. Е. Салтыкова-Щедрина, и, прежде всего, проблемы «маленького человека», развиваемой Н. В. Гоголем.
Критик И.М. Нусинов в 1929 г. в 4-й книге журнала "Печать и революция" так передавал содержание "Дьяволиады": "Мелкий чиновник, который затерялся в советской государственной машине - символе "Дьяволиады"... Новый государственный организм - "Дьяволиада", новый быт - такая "гадость", о которой Гоголь даже понятия не имел".
Варфоломей Коротков, подобно гоголевскому Акакию Акакиевичу, на протяжении всей повести стремится если не добиться справедливости, то выхлопотать себе её: его непрекращающиеся мытарства по различным учреждениям, носящим почти магические названия, – начиная с его родного Главцентрбазспимата и заканчивая Центрснабом и Начканцуправделснабом – направлены на то, чтобы вернуть законное место делопроизводителя, отнятое у него загадочным новым заведующим базой Кальсонером.
Так же, как и у Гоголя, герой «Дьяволиады» теряет смысл жизни и покой, всё более погружаясь в абсурдность собственного мировосприятия. Происходящее главный герой воспринимает словно в наркотическом бреду. Тут Булгаков, как и в своем раннем рассказе "Морфий", клинически точно воспроизвел последствия употребления наркотика. Действительно, немыслимые галлюцинации Короткова представлены его бредовым состоянием, трансформирующим окружающее и окружающих в нелепые статуи, летающие по воздуху...
Фантасмагорическая
Мрачность у Булгакова рисуется с помощью механистичности образов, рисуемых больным воображением Короткова. Прежде всего, это его видение Кальсонера, который представляется ему предметизированным подобием демона. Достаточно обратить внимание на описание Кальсонера при их первой встрече: «Этот неизвестный был настолько маленького роста, что достигал высокому Короткову только до талии. Недостаток роста искупался чрезвычайной шириной плеч неизвестного. Квадратное туловище сидело на искривленных ногах, причем левая была хромая. Но примечательнее всего была голова. Она представляла собой точную гигантскую модель яйца, насаженного на шею, горизонтально и острым концом вперед. Лысой она была тоже, как яйцо, и настолько блестящей, что на темени у неизвестного, не угасая, горели электрические лампочки. Крохотное лицо неизвестного было выбрито до синевы, и зеленые маленькие, как булавочные головки, глаза сидели в глубоких впадинах». Последняя характеристика головы и лица Кальсонера отсылает ко сну Короткова накануне этой встречи – ему снился бильярдный шар с ногами. В этой связи становится более оправданным бред главного героя. Но лишь ненадолго. Потому что дальнейшие визуальные воплощения Короткова всё более демонстрируют его душевную несостоятельность, подогреваемую всё новыми неудачами в поисках справедливости. Герой запутался, и весь окружающий его мир стал похож на продолжительный кошмарный сон, в котором находится место и «люстриновым старичкам», и «белому пятну», и ходящей по комнате мути. Все эти образы настолько наполнили всё естество Короткова, что он даже не пытается разуверить самого себя в нереальности происходящего.
Коротков упрямо идёт
к своей цели, которая всё больше
размывается в его
Наконец, финальная погоня за Коротковым, вооружившимся бильярдными шарами, – верх абсурда, символизирующего невозможность существования человеческой личности в пределах бюрократической машины государства, поглощающей индивидуальность. Автор не скрывает раздвоения личности героя. Напротив, он говорит об этом как о само собой разумеющемся явлении: «Зеркальная кабина стала падать вниз, и двое Коротковых упали вниз. Второго Короткова первый и главный забыл в зеркале кабины и вышел один в прохладный вестибюль». Каждую деталь окружающего героя быта и интерьера Булгаков превращает в олицетворение помешательства героя – зеркальная кабина как символ раздвоения Короткова, например.