Гуманизм в произведениях Томаса Мора “Утопия” и Евгения Замятина “Мы”

Гуманистическое мировоззрение автора "Утопии" привело  его к выводам большой социальной остроты и значимости,  особенно в первой части этого произведения. Проницательность автора отнюдь не ограничивалась констатацией ужасной картины социальных бедствий, подчеркнув в самом конце своего  произведения,  что  при  внимательном наблюдении жизни не только Англии,  но и "всех государств",  они не представляют собой "ничего,  кроме некоего  заговора  богатых,  под предлогом и под именем государства думающих о своих выгодах".

Уже эти глубокие констатации подсказали Мору основное направление проектов и мечтаний во второй части "Утопии". Многочисленные исследователи этого произведения констатировали не только  прямые,  но и косвенные ссылки на тексты и идеи Библии (прежде всего евангельские),  в особенности же античных и раннехристианских авторов.  Из  всех  произведений,  оказавших  на  Мора  наибольшее воздействие,  выделяется  "Государство" Платона. Многие гуманисты видели в "Утопии" долгожданную соперницу этого величайшего творения политической мысли, произведения, существовавшего к тому времени почти два тысячелетия.

В русле гуманистических исканий, творчески синтезировавших идейное наследие античности и средневековья и смело рационалистически сопоставлявших политические и этнические теории  с  общественным развитием тогдашней эпохи, возникает "Утопия" Мора,  отразившая и оригинально осмыслившая всю глубину  социально-политических конфликтов эпохи разложения феодализма и первоначального накопления капитала.

Прочитав книгу Мора, сильно удивляешься тому, насколько же сильно изменилось со времен Мора представление о том, что хорошо для человека, а что плохо. Рядовому жителю XXI века, книга Мора, положившая началу целому «жанру утопий», вовсе не кажется уже моделью идеального государства. Скорее даже наоборот. Жить в обществе, описанном Мором, очень не хотелось бы. Эвтаназия для больных и дряхлых, принудительная трудовая повинность, по которой вы должны, как минимум 2 года отработать земледельцем, да и после этого вас могут во время уборки урожая отправлять на поля. «У всех мужчин и женщин есть одно общее занятие — земледелие, от которого никто не избавлен». Но с другой стороны, работают утопийцы строго по 6 часов в день, а всю грязную, тяжелую и опасную работу выполняют рабы. Упоминание рабства заставляет задуматься, а так ли утопично данное произведение? Так ли равны в нем обыватели?

Идеи о всеобщем равенстве слегка преувеличены. Впрочем, рабы в “Утопии” трудятся не на благо господина, а для всего общества в целом (то же самое, кстати, было и при Сталине, когда миллионы заключенных бесплатно работали на благо Родины). Чтобы стать рабом, нужно совершить тяжкое преступление (в том числе измену или распутство). Рабы до конца дней своих занимаются тяжелой физической работой, однако в случае прилежного труда могут быть даже помилованы.

Утопия Мора — это даже не государство в привычном значении этого слова, а человеческий муравейник. Жить вы будете в стандартных домах, причем спустя десять лет, вы будете меняться жильем с другими семьями по жребию. Это даже не дом, а скорее общежитие, в котором живут много семей - небольших первичных ячеек местного самоуправления, возглавляемых выборными руководителемя, сифогрантами или филархами. Ведется, естественно, общее хозяйство, кушают вместе, все дела решаются совместно. Существуют жесткие ограничения на свободу передвижений, в случае неоднократной самовольной отлучки вас накажут — сделав рабом.

Реализована в Утопии и идея железного занавеса: она живет в полной изоляции от окружающего мира.

Отношение к тунеядцам здесь очень строгое — каждый гражданин или работает на земле или должен овладеть неким ремеслом (причем, полезным ремеслом). Только избранные, выказавшие особые способности, освобождены от физического труда и могут стать учеными или философами. Все носят одинаковую, самую простую, одежду из грубого сукна, причем, занимаясь делом, человек снимает одежду, дабы не износить ее, и надевает грубые шкуры или кожи. Нет никаких излишеств, все только самое необходимое. Пищу все делят поровну, причем все излишки отдают другим, а лучшие продукты передают в госпитали. Денег нет, а накопленные государством богатства, держат в виде долговых обязательств в других странах. Те же запасы золота и серебра, которые есть в самой Утопии, пускают на изготовление ночных горшков, помойных лоханей, а также для создания позорных цепей и обручей, которые навешивают на преступников в виде наказания. Все это, по мысли Мора, должно уничтожить у граждан тягу к стяжательству.

Как мне кажется, остров, описанный Мором — это какое-то доведенное до исступления понятие колхозов.

Бросается в глаза рассудительность и практичность взгляда автора. Во-многом, к социальным отношениям в придуманном им обществе он подходит как инженер, создающий наиболее эффективный механизм. Например, то, что утопийцы предпочитают не воевать, а подкупать своих противников. Или, например, обычай, когда люди, выбирающие себе пару для брака, обязаны рассматривать его или ее обнаженными.

Какой-либо прогресс в жизни Утопии не имеет смысла. В обществе не существует факторов, заставляющих развиваться науку и технологии, менять отношение к каким-то вещам. Жизнь, какая есть, устраивает граждан и какое-то отклонение просто не нужно.

Общество Утопии ограничено со всех сторон. Свободы нет практически ни в чем. Власть равных над равными не является равенством. Государства, в котором нет власти быть не может - иначе это анархия. Ну а раз есть власть,то равенства быть уже не может. Человек, распоряжающийся жизнями других, всегда находится в 
привилегированном положении.

На острове буквально построен коммунизм: от каждого по способностям, каждому по потребностям. Все обязаны трудиться, занимаясь сельским хозяйством и ремеслом. Семья – базовая ячейка общества. Ее работа контролируется государством, а произведенное сдаётся в общую копилку. Семья считается общественной мастерской, притом не обязательно основанная на кровном родстве. Если детям не нравится ремесло их родителей, они могут перейти в другую семью. Несложно представить, в какие волнения это на практике выльется.

Утопийцы живут скучно и однообразно. Вся их жизнь с самого начала регламентирована. Обедать, правда, позволяется не только в общественной столовой, но и в семье. Образование общедоступно и основано на сочетании теории с практическим трудом. То есть детям дают стандартный набор знаний, а параллельно учат работать.

Социалисты-теоретики особенно хвалили Мора за отсутствие на Утопии частной собственности. По словам самого Мора, "повсюду, где есть частная собственность, где все измеряют деньгами, там едва ли когда-нибудь возможно, чтобы государство управлялось справедливо или счастливо". И вообще, "для общественного благополучия имеется единственный путь - объявить во всем равенство".

Утопийцы решительно осуждают войну. Но и здесь этот принцип не соблюдается до конца. Естественно, что утопийцы воюют, когда защищают свои пределы. Но они воюют также и в том случае, "когда жалеют какой-нибудь народ, угнетенный тиранией”. Кроме того, "утопийцы считают наисправедливейшей 
причиной войны, когда какой-нибудь народ сам своей землей не пользуется, но владеет ею как бы попусту и напрасно”. Изучив эти причины войны, можно сделать вывод, что утопийцы должны воевать постоянно, пока не построят коммунизм и «мир во всем мире». Ибо повод всегда найдется. Более того, “Утопия”, по сути, должна быть вечным агрессором, ведь если рациональные, не идейные государства ведут войну, когда им это выгодно, то утопийцы – всегда, если на это есть причины. Ведь оставаться безучастными они по идейным соображениям не могут.

Все эти факты так или иначе наталкивают на мысль: а была ли Утопия утопией в полном смысле этого слова? Была ли она той идеальной системой, к которой хотелось бы стремиться?

На этой ноте мне хочется обратиться к произведению Е.Замятина “Мы”.

Следует отметить, что Евгений Иванович Замятин (1884—1937) по натуре и миросозерцанию являющийся бунтарем, не был современником Томаса Мора, а застал время создания СССР. Автор почти не известен широкому кругу российских читателей, так как произведения, написанные им еще в 20-е годы, были напечатаны лишь в конце 80-х. Последние годы жизни писатель провел во Франции, где и скончался в 1937 году, но сам себя он никогда не считал эмигрантом — жил в Париже с советским паспортом.

Творчество Е. Замятина чрезвычайно многообразно. Им написано большое количество повестей и романов, среди которых антиутопия “Мы” занимает особое место.  Антиутопия — жанр, который еще называют негативной утопией. Это изображение такого возможного будущего, которое страшит писателя, заставляет его тревожиться за судьбу человечества, за душу отдельного человека, будущего, в котором остро стоит проблема гуманизма и свободы.

Роман “Мы” создавался вскоре после возвращения автора из Англии в революционную Россию в 1920 году (по некоторым сведениям, работа над текстом продолжалась и в 1921 году). В 1929 году роман был использован для массированной критики Е. Замятина, и автор был вынужден защищаться, оправдываться, объясняться, поскольку роман был расценен как политическая его ошибка и «проявление вредительства интересам советской литературы». После очередной проработки на очередном собрании писательской общественности Е. Замятин заявил о своем выходе из Всероссийского Союза Писателей. Обсуждение «дела» Замятина было сигналом к ужесточению политики партии в области литературы: шел 1929-й год — год Великого перелома, наступления сталинизма. Работать как литератору в России Замятину стало бессмысленно и невозможно и, с разрешения правительства, он в 1931 году уезжает за границу.

Е. Замятин создает роман “Мы” в виде дневниковых записей одного из “счастливцев”. Город-государство будущего наполнен яркими лучами ласкового солнца. Всеобщее равенство неоднократно подтверждается самим героем-рассказчиком. Он выводит математическую формулу, доказывая себе и нам, читателям, что “свобода и преступление так же неразрывно связаны между собой, как движение и скорость...”. Счастье же он саркастически видит в ограничении свободы.

Повествование представляет собою записи-конспект строителя космического корабля (в наше время его назвали бы главным конструктором). Он рассказывает о том периоде своей жизни, который позже сам определит как болезнь. Каждая запись (их в романе 40) имеет свой заголовок, состоящий из нескольких предложений. Интересно проследить, что обычно первые предложения обозначают микротему главы, а последнее дает выход на ее идею: «Колокол. Зеркальное море. Мне вечно гореть», «Желтое. Двухмерная тень. Неизлечимая душа», «Авторский долг. Лед набухает. Самая трудная любовь».  

Что настораживает читателя сразу? — не «я думаю», а «мы думаем». Великий ученый, талантливый инженер, не осознает себя личностью, не задумывается над тем, что у него нет собственного имени и, как и остальные жители Великого Государства, он носит «нумер» — Д-503. «Никто не «один», но «один из». Забегая вперед, можно сказать, что в самую горькую для него минуту он подумает о матери: для нее он не был бы Строителем «Интеграла», нумером Д-503, а был бы «простым человеческим куском — куском ее же самой».

Мир Единого Государства, разумеется, представляет собой нечто строго рационализованное, геометрически упорядоченное, математически выверенное, с господствующей эстетикой кубизма: прямоугольные стеклянные коробки домов, где живут люди-нумера («божественные параллелепипеды прозрачных жилищ»), прямые просматриваемые улицы, площади («Площадь Куба. Шестьдесят шесть мощных концентрических кругов: трибуны. И шестьдесят шесть рядов: тихие светильники лиц…»). Люди в этом геометризованном мире являются неотъемлемой его частью, несут на себе печать этого мира: «Круглые, гладкие шары голов плыли мимо — и оборачивались». Стерильно чистые плоскости стекла делают мир Единого Государства еще более безжизненным, холодным, ирреальным. Архитектура строго функциональна, лишена малейших украшений, «ненужностей», и в этом угадывается пародия на эстетические утопии футуристов начала ХХ века, где стекло и бетон воспевались как новые строительные материалы технического будущего.

Жители Единого Государства настолько лишены индивидуальности, что различаются только по нумерам-индексам. Вся жизнь в Едином Государстве базируется на математических, рациональных основаниях: сложении, вычитании, делении, умножении. Все представляют собой счастливое среднее арифметическое, обезличенное, лишенное индивидуальности. Появление гениев невозможно, творческое вдохновение воспринимается как неизвестный вид эпилепсии.

Тот или иной нумер (житель Единого Государства) не обладает в глазах других никакой ценностью и легкозаменяем. Так, равнодушно воспринимается нумерами гибель нескольких «зазевавшихся» строителей «Интеграла», погибших при испытании корабля, цель строительства которого — «проинтегрировать» вселенную.

Отдельным нумерам, проявившим склонность к самостоятельному мышлению, проводится Великая Операция по удалению фантазии, которая убивает способность мыслить. Вопросительный знак — это свидетельство сомнения — не существует в Едином Государстве, зато в избытке, разумеется, знак восклицательный.

Не только государство расценивает как преступление всякое личностное проявление, но и нумера не ощущают потребности быть личностью, человеческой индивидуальностью со своим неповторимым миром.

Главный герой романа Д-503 приводит хорошо знакомую каждому школьнику в Едином Государстве историю «трех отпущенников». Эта история о том, как троих нумеров, в виде опыта, на месяц освободили от работы. Однако несчастные возвращались к своему рабочему месту и по целым часам проделывали те движения, которые в определенное время дня уже были потребностью их организма (пилили, строгали воздух и т.п.). На десятый день, не выдержав, они взялись за руки и вошли в воду под звуки марша, погружаясь все глубже, пока вода не прекратила их мучений. Для нумеров стала потребностью направляющая рука Благодетеля, полное подчинение контролю хранителей-шпионов: