1) Статья посвящена драме Островского
«Гроза». В начале её Добролюбов пишет
о том, что «Островский обладает глубоким
пониманием русской жизни». Далее он подвергает
анализу статьи об Островском других критиков,
пишет о том, что в них «отсутствует прямой
взгляд на вещи».
2) Затем Добролюбов сравнивает «Грозу»
с драматическими канонами: «Предметом
драмы непременно должно быть событие,
где мы видим борьбу страсти и долга — с несчастными
последствиями победы страсти или с счастливыми,
когда побеждает долг». Также в драме должно
быть единство действия, и она должна быть
написана высоким литературным языком.
«Гроза» при этом «не удовлетворяет самой
существенной цели драмы — внушить уважение
к нравственному долгу и показать пагубные
последствия увлечения страстью. Катерина,
эта преступница, представляется нам в драме
не только не в достаточно мрачном свете,
но даже с сиянием мученичества. Она говорит
так хорошо, страдает так жалобно, вокруг
неё все так дурно, что вы вооружаетесь
против ее притеснителей и, таким образом,
в ее лице оправдываете порок. Следовательно,
драма не выполняет своего высокого назначения.
Все действие идёт вяло и медленно, потому
что загромождено сценами и лицами, совершенно
ненужными. Наконец и язык, каким говорят
действующие лица, превосходит всякое
терпение благовоспитанного человека».
3)Это сравнение с каноном Добролюбов проводит
для того, чтобы показать, что подход к произведению
с готовым представлением о том, что должно
в нём быть показано, не даёт истинного
понимания. «Что подумать о человеке, который
при виде хорошенькой женщины начинает
вдруг резонировать, что у неё стан не таков,
как у Венеры Милосской? Истина не в диалектических
тонкостях, а в живой правде того, о чем рассуждаете.
Нельзя сказать, чтоб люди были злы по природе,
и потому нельзя принимать для литературных
произведений принципов вроде того, что,
например, порок всегда торжествует, а добродетель
наказывается».
4)«Литератору до сих пор предоставлена
была небольшая роль в этом движении человечества
к естественным началам», — пишет Добролюбов,
вслед за чем вспоминает Шекспира, который
«подвинул общее сознание людей на несколько
ступеней, на которые до него никто не поднимался».
Далее автор обращается к другим критическим
статьям о «Грозе», в частности, Аполлона
Григорьева, который утверждает, что основная
заслуга Островского — в его «народности».
«Но в чём же состоит народность, г. Григорьев
не объясняет, и потому его реплика показалась
нам очень забавною».
5)Затем Добролюбов приходит к определению
пьес Островского в целом как «пьес жизни»:
«Мы хотим сказать, что у него на первом
плане является всегда общая обстановка
жизни. Он не карает ни злодея, ни жертву.
Вы видите, что их положение господствует
над ними, и вы вините их только в том, что
они не выказывают достаточно энергии
для того, чтобы выйти из этого положения.
И вот почему мы никак не решаемся считать
ненужными и лишними те лица пьес Островского,
которые не участвуют прямо в интриге. С нашей
точки зрения, эти лица столько же необходимы
для пьесы, как и главные: они показывают
нам ту обстановку, в которой совершается
действие, рисуют положение, которым определяется
смысл деятельности главных персонажей
пьесы».
6)В «Грозе» особенно видна необходимость
«ненужных» лиц (второстепенных и эпизодических
персонажей). Добролюбов анализирует реплики
Феклуши, Глаши, Дикого, Кудряша, Кулигина
и пр. Автор анализирует внутреннее состояние
героев «тёмного царства»: «все как-то
неспокойно, нехорошо им. Помимо их, не спросясь их,
выросла другая жизнь, с другими началами,
и хотя она ещё и не видна хорошенько, но уже
посылает нехорошие видения тёмному произволу
самодуров. И Кабанова очень серьёзно огорчается
будущностью старых порядков, с которыми
она век изжила. Она предвидит конец их,
старается поддержать их значение, но уже
чувствует, что нет к ним прежнего почтения
и что при первой возможности их бросят».
7)
Затем автор пишет о том, что «Гроза»
есть «самое решительное произведение
Островского; взаимные отношения самодурства
доведены в ней до самых трагических последствий;
и при всем том большая часть читавших
и видевших эту пьесу соглашается, что
в „Грозе“ есть даже что-то освежающее
и ободряющее. Это „что-то“ и есть, по нашему
мнению, фон пьесы, указанный нами и обнаруживающий
шаткость и близкий конец самодурства.
Затем самый характер Катерины, рисующийся
на этом фоне, тоже веет на нас новою жизнью,
которая открывается нам в самой ее гибели».
8) Далее Добролюбов анализирует образ
Катерины, воспринимая его как «шаг вперёд
во всей нашей литературе»: «Русская жизнь
дошла до того, что почувствовалась потребность
в людях более деятельных и энергичных».
Образ Катерины «неуклонно верен чутью
естественной правды и самоотвержен в том
смысле, что ему лучше гибель, нежели жизнь
при тех началах, которые ему противны.
В этой цельности и гармонии характера
заключается его сила. Вольный воздух
и свет, вопреки всем предосторожностям
погибающего самодурства, врываются в келью
Катерины, она рвётся к новой жизни, хотя бы
пришлось умереть в этом порыве. Что ей смерть?
Все равно — она не считает жизнью и то прозябание,
которое выпало ей на долю в семье Кабановых».
9) Автор подробно разбирает мотивы поступков
Катерины: «Катерина вовсе не принадлежит
к буйным характерам, недовольным, любящим
разрушать. Напротив, это характер по преимуществу
созидающий, любящий, идеальный. Вот почему
она старается всё облагородить в своём
воображении. Чувство любви к человеку,
потребность нежных наслаждений естественным
образом открылись в молодой женщине».
Но это будет не Тихон Кабанов, который
«слишком забит для того, чтобы понять
природу эмоций Катерины: „Не разберу
я тебя, Катя, — говорит он ей, — то от тебя
слова не добьёшься, не то что ласки, а то так
сама лезешь“. Так обыкновенно испорченные
натуры судят о натуре сильной и свежей».
Добролюбов
приходит к выводу, что в образе Катерины
Островский воплотил великую народную
идею: «в других творениях нашей литературы
сильные характеры похожи на фонтанчики,
зависящие от постороннего механизма.
Катерина же как большая река: ровное дно,
хорошее — она течёт спокойно, камни большие
встретились — она через них перескакивает,
обрыв — льётся каскадом, запружают ее —
она бушует и прорывается в другом месте.
Не потому бурлит она, чтобы воде вдруг
захотелось пошуметь или рассердиться
на препятствия, а просто потому, что это
ей необходимо для выполнения её естественных
требований — для дальнейшего течения».
Анализируя
действия Катерины, автор пишет о том,
что считает возможным побег Катерины
и Бориса как наилучшее решение. Катерина
готова бежать, но здесь выплывает ещё
одна проблема — материальная зависимость
Бориса от его дяди Дикого. «Мы сказали
выше несколько слов о Тихоне; Борис — такой же,
в сущности, только образованный».
В конце
пьесы «нам отрадно видеть избавление
Катерины — хоть через смерть, коли нельзя
иначе. Жить в „тёмном царстве“ хуже смерти.
Тихон, бросаясь на труп жены, вытащенный
из воды, кричит в самозабвении: „Хорошо
тебе, Катя! А я-то зачем остался жить на свете
да мучиться!“ Этим восклицанием заканчивается
пьеса, и нам кажется, что ничего нельзя
было придумать сильнее и правдивее такого
окончания. Слова Тихона заставляют зрителя
подумать уже не о любовной интриге, а обо
всей этой жизни, где живые завидуют умершим».
В заключение
Добролюбов обращается к читателям статьи:
«Ежели наши читатели найдут, что русская
жизнь и русская сила вызваны художником
в „Грозе“ на решительное дело, и если они
почувствуют законность и важность этого
дела, тогда мы довольны, что бы ни говорили
наши учёные и литературные судьи».