«Дракон» Евгения Шварца: магия чисел и символов

БЕЛОРУССКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

ИНСТИТУТ  ЖУРНАЛИСТИКИ

 

 

Кафедра зарубежной литературы и журналистики

 

 

Реферат на тему:

«Дракон» Евгения Шварца: магия чисел и символов»

 

 

 

 

 

Подготовила студентка            3 курса 11 группы          Масюк Кристина

 

 

 

 

 

 

Минск

2013

ОГЛАВЛЕНИЕ:

1. Введение
2. Магия чисел и имен в пьесе «Дракон»
3. Символы и магические предметы
4. Заключение

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ВВЕДЕНИЕ

Интерес к творчеству Е.Л. Шварца со стороны  читателей и критиков не ослабевает. В последние годы его изучением занимаются В.Е. Головчинер, М.Н. Холодкова, Т.А. Купченко, Л.В. Дербенцева, Е.Ш. Исаева, С.А. Комаров, М.Н. Липовецкий. Свои работы они посвящают различным аспектам шварцевских произведений. Однако творчество Е.Л. Шварца многогранно, и в нем существует целый ряд составляющих, изученных не до конца. В настоящее время большое внимание уделяется именно нравственно –философской проблематике произведений Шварца, в том числе произведению «Дракон».

Вообще, обращение русских писателей начала XX века к нравственно-философской проблематике — закономерная тенденция. Она берет свое начало в «философствовании» поэтов и писателей Серебряного века и достигает высшей точки к середине 30-х годов.  Именно в это время уже сложившаяся идеология молодого Советского государства начинает идти вразрез с традиционными нравственными установками и ценностями, сложившимися на рубеже ХІХ-ХХ веков. Именно в это время писатели 30-40-х годов XX века считали своим долгом уяснить, прежде всего для себя, этот трагический диссонанс, разрыв между традицией и новой идеологией. На мой взгляд, это и все и повлияло на то, что сказочный, мистический и философский элемент в литературном творчестве поэтов и писателей той поры усилился просто  необычайно. Здесь достаточно вспомнить хотя бы произведения М.А. Булгакова, А.П. Платонова, Е.И. Замятина, Н.Р. Эрдмана и т.д. В этот ряд мы можно с легкостью отнести и творчество драматурга Е.Л. Шварца. О единстве этой группы авторов говорить, конечно, не приходится. Общим для них является только то обстоятельство, что в своих исканиях они в определенной степени опирались на идеологическое наследие русского Серебряного века — иначе говоря, русского символизма конца XIX — начала XX века.

В силу различия жизненных установок, мировоззрений, общественных позиций, каждый из ведущих  писателей приходит к собственному пониманию того, что же представляют собой нравственные ценности. У одних  писателей система этих ценностей  выглядит логичной, иерархически выстроенной, у других строгая логика отсутствует. Однако вне зависимости от того, стремился ли автор к разработке подобных тем в своем творчестве сознательно и прямо, или представления о нравственных ценностях проявлялись в его творчестве спонтанно и выражались опосредованно, мне кажется возможным и необходимым проследить доминанты и этапы развития этой темы в творчестве крупнейшего драматурга XX века Е.Л. Шварца.  В его произведениях хорошо прослеживается идея «отсыла в будущее».

Вообще, роль «подсоветских» произведений в российской интеллигентской культуре прошлого века была чрезвычайно велика. По сути дела, именно эти книги её и сформировали. Слово «подсоветских» здесь выбрано не случайно. Ведь по сути, невозможно подобрать другое слово, для книг, которые обладали тем двусмысленным статусом «советских» (по месту публикации). К тому же, в то время, когда русская литература чётко делилась на дореволюционную, советскую, и запрещённую (сюда относился «самиздат», эмигрантская литература, а также, впрочем, многое из «дореволюционного»), некоторые книжки все же оказывались ровно на разделительной полосе. Точнее, не совсем на ней, а с разворотом: официальным красным корешком сюда, в «сегодняшний день». Зато страничками – куда-то туда: то ли в дореволюционный Петербург, то ли в эмигрантский «свободный Париж».

И пьеса «Дракон» Евгения Шварца, на мой взгляд, является хорошим примером такой «подсоветской» литературы.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

МАГИЯ ЧИСЕЛ  И ИМЁН

Напомним  сюжет пьесы. Однажды, один странствующий рыцарь – храбрец по имени Ланцелот, приходит в город, которымдавно правит жестокий Дракон. Этот тиран и убийца помимо прочих своих преступлений, каждый год требует себе в жертву девушку, которую сам и выбирает среди прекрасной половины города. Рыцарь вызывает дракона на бой, и ожидает поддержки от горожан. Однако, городские власти (фактически же - властный аппарат, созданный Драконом) ему подобной поддержки не оказывают. К тому же они даже наоборот стараются погубить героя. Но все же помощь Ланцелот получает. Волшебным оружием (шапкой-невидимкой, ковром-самолётом, и т.п.) его её снабжают некие диссиденты. После боя Дракон погибает, а рыцарь, который получил тяжёлые ранения и находится при смерти вдруг куда-то исчезает.

То, что  перед нами классическая аллегория, понятно сразу. Все-таки советская цензура позволила себе и читателям расшифровать её в нужном для себя ключе: в «Драконе» она предпочла увидеть «фашизм», в Бургомистре и его помощниках - крупную буржуазию, а в городских обывателях - её же, но мелкую. Идею аллегории усматривали в том, что уничтожение фашизма ещё не означает освобождения от власти тёмных сил, его породивших. Ланцелот же неплохо смотрелся как образ «сознательного пролетариата», сокрушающего  фашистскую рать, но пока ещё не освободившего мир от эксплуатации человека человеком, которая и есть настоящая причина всех зол. Военное (1943) время легитимизировало подобное прочтение, тема «латентной фашизоидности капитализма» была вполне актуальной для советской пропаганды, так что никаких лишних вопросов эта интерпретация не вызывала.

Но интеллигенция все же расшифровала «сказку». Для неё Дракон был Коммунизмом (точнее говоря, Партией), Бургомистр с товарищами - российским государством, а городские обыватели - русским народом, который никак и никаким образом не мог выдавить из себя раба. В светлом же образе Ланцелота она усматривала самое себя. Соответственно, авторский посыл прочитывался как призыв уничтожить не только  партию и всё с ней связанное, но и российское государство, которое органически склонное к тиранству. А уже после всего этого заняться мучительным делом перевоспитания русского народа (5).

 

Думаю важно  сказать также о том  факте, что подсоветская литература сформировалась как литература подцензурная. При этом советская цензура была тотальной: советские литературные чиновники следили не только за содержанием, но даже за стилистикой текстов, бдительно пресекая любые отклонения от «соцреалистического» канона. Это заставляло авторов уходить в маргинальные жанры (такие, как, например, шварцевские «сказки для взрослых»), прибегать к изощрённой многослойной шифровке, символизму и аллегориям. В конце концов, на мой взгляд, абсолютно всю литературу того времени следовало бы понимать как аллегорическую. Что же касается произведений, подобных «Дракону», то они представляют собой настоящий кладезь шифров, намёков, анаграмм, которые ещё ждут своего исследователя.

Получить  полное «разоблачение» и расшифровку символов и чисел данного произведения не возможно. Досконально понять, о чем в момент написания думал автор или что он нам хотел донести знает только сам Е. Шварц. Однако понять и соотнести некоторые фрагменты вполне возможно.

Стоит начать с того, что уже только благодаря  имени «избавителя и героя» Шварц проводит параллель с христианскими мотивами. Несмотря на то, что у Ланцелота в сказке много имён, его также называют Георгием и Персей, а они как прославились как «святые змееборцы». Также в пьесе упоминается еще один Ланцелот – Озерный, к тому же он упоминается в качестве «дальнего родственника» нашего героя. А это один из знаменитейших героев средневековых легенд о «Круглом столе короля Артура». Разумеется, Ланцелот Озёрный – это «христианский воин», для которого любая битва - это прежде всего битва с дьяволом или его слугами. Соответственно, Дракон - это традиционный образ «Князя Тьмы».

Однако  все же с христианской точки зрения, истинная битва с дьяволом происходит в душах людей, которые одновременно и являются предметом спора. Души жителей города полностью подчинены Дракону. Этот вопрос в явном виде обсуждается в середине пьесы:

ЛАНЦЕЛОТ: И все-таки они люди.

ДРАКОН: Это  снаружи.

ЛАНЦЕЛОТ: Нет.

ДРАКОН: Если бы ты увидел их души - ох, задрожал бы.

ЛАНЦЕЛОТ: Нет.

ДРАКОН: Убежал бы даже. Не стал бы умирать из-за калек. Я же их, любезный мой, лично покалечил. Как требуется, так и покалечил. Человеческие души, любезный, очень живучи. Разрубишь тело пополам - человек околеет. А душу разорвешь - станет послушней, и только. Нет, нет, таких душ нигде не подберешь. Только в моем городе. Безрукие души, безногие души, глухонемые души, цепные души, легавые души, окаянные души. <...> Дырявые души, продажные души, прожженные души, мертвые души.

На мой  взгляд, последние два слова являются также прямой отсылкой к главному произведению Гоголя. Для русского читателя упоминания «мёртвых душ» вполне достаточно, чтобы узнать в анонимном «городе» гоголевскую (она же советская) Россию. Эта маркировка «советской России» как «гоголевского мира» заставляет нас обратить самое пристальное внимание на хронологическую сторону изложения. А именно - на указанные в пьесе сроки воцарения Дракона.

Как утверждает кот, «Вот уж скоро четыреста лет, как над нашим городом поселился дракон». Если учесть, что пьеса написана в 1943 году, и под «городом» все-таки имеется в виду Россия, то, значит, дракон появился несколько позже 1543 года. Ближайшая значимая историческая дата - 1547 год: пожары и народные волнения в Москве, а также воцарение Ивана IV, более известного как «Иван Грозный».

Итак, если учесть, что «Дракон» - это извечный российский деспотизм. В таком контексте приобретают смысл и две другие даты, указанные в пьесе.

Первая  касается вопроса о «холерном озере». Шарлемань говорит:

«…Когда нашему городу грозила холера, он по просьбе городского врача дохнул своим огнем на озеро и вскипятил его. Весь город пил кипяченую воду и был спасен от эпидемии... [это было] всего восемьдесят два года назад. Но добрые дела не забываются…»

Пользуясь тем же нехитрым приёмом, мы получаем указание на 1861 год, то есть год подписания знаменитого «Манифеста 19 февраля о всемилостивейшем даровании крепостным людям прав состояния свободных сельских обывателей», то есть, проще говоря, освобождения крестьян. Событие, конечно, радостное, но не имеющее отношение к холере.

Однако, существует ещё одна крайне важная ссылка. Шарлемань, защищая свою дочь, ссылается на некий документ, подписанный «лично господином Драконом»:

 

ШАРЛЕМАНЬ: У меня хранится документ, подписанный  вами триста восемьдесят два года назад. Этот документ не отменен. Видите, я не возражаю, а только напоминаю. Там стоит подпись: «Дракон»... [...] Будь что будет — я возражаю. Убить его вы не можете. Всякий вызвавший вас — в безопасности до дня боя, пишете вы и подтверждаете это клятвой. И день боя назначаете не вы, а он, вызвавший вас, — так сказано в документе и подтверждено клятвой. А весь город должен помогать тому, кто вызовет вас, и никто не будет наказан, — это тоже подтверждается клятвой.

ДРАКОН: Когда  был написан этот документ?

ШАРЛЕМАНЬ: Триста восемьдесят два года назад.

ДРАКОН: Я  был тогда наивным, сентиментальным, неопытным мальчишкой.

ШАРЛЕМАНЬ: Но документ не отменен.

ДРАКОН: Мало ли что...

ШАРЛЕМАНЬ: Но документ...

ДРАКОН: Довольно о документах. Мы — взрослые люди.

ШАРЛЕМАНЬ: Но ведь вы сами подписали. Я могу сбегать  за документом.

Понятно, что 1943-382=1561. Никаких существенных документов «российский дракон» в этом году не подписывал. Однако, в этом году в России случились пять значимых событий: начало Ливонской войны, признание патриархом константинопольским царского титула Ивана IV Грозного, брак Ивана IV с дочерью кабардинского князя Темрюка Марианой, завершение строительства собора Василия Блаженного в Москве, и - мор в Новгороде и Пскове.

В этом случае всё становится ясным. Шварц просто переставил две даты местами. И, разумеется,  Шарлемань ссылался именно на «Манифест», как на символ реформаторских устремлений российской власти.

Очень характерно и понимание этих устремлений. Шварц, следуя всё тем же традициям, понимает любые либеральные решения российской власти как санкцию (с её стороны) на возможность её уничтожения. Напоминаем:

«…Убить его вы не можете. Всякий вызвавший вас — в безопасности до дня боя, пишете вы и подтверждаете это клятвой. И день боя назначаете не вы, а он, вызвавший вас, — так сказано в документе и подтверждено клятвой. А весь город должен помогать тому, кто вызовет вас, и никто не будет наказан, — это тоже подтверждается клятвой…»

 

СИМВОЛЫ И МАГИЧЕСКИЕ ПРЕДМЕТЫ

Тема  «магических предметов», совершенно естественная и органичная для волшебной сказки, неизбежно проблематизируется в сказке литературной, и тем более - в аллегории. Стоит только вспомнить, что Ланцелоту вручаются четыре магических предмета. Это ковёр-самолёт, шапка-невидимка, меч с копьём, и, наконец, некий музыкальный инструмент.

Прежде  всего, отметим, что четыре предмета образуют замкнутую систему, состоящую  из двух двойных оппозиций. В данном случае это оппозиция «верха-вертикали» и «низа-горизонтали» (шапка - ковёр), а также оппозиция «меч-лира» (она же «пушки-музы»). При этом, эти оппозиции сами содержат в себе оппозиции, скрытые в магических предметах-оскюморонах.

Начнём  с ковра. Ковёр - это то, что лежит  под ногами, символ поверхности, «твёрдой почвы». Летающий ковёр – это «мир вверх ногами». С другой стороны, таким же (только зеркально перевёрнутым) оксюмороном является и «шапка-невидимка». Шапка, покрывающая голову - это первончально «венец», одна из самых сакральных частей одежды. Она обозначает социальный статус человека, в буквальном смысле делает его видимым, заметным. Таким образом, шапка-невидимка, делающая своего обладателя незримым - это своего рода нонсенс.