Дон-Жуан Гофмана

не быть низвергнутым в ад за свои грехи, а самому низ-

вергнуться в ад, ибо низвергнуться  самому в ад лучше,

чем жить в мире филистеров, чем  примириться с творцом,

378терпящим этот мир филистеров, и уйти в столь желанный

для всех филистеров рай.

Донна Анна — это та божественная женщина, которая

могла бы «дать Жуану познать  жившую в нем божествен-

ную природу — познать в любви, сгубившей его вслед-

ствие козней дьявола, и вырвать  его из отчаяния его нич-

тожных стремлений». Но Дон-Жуан увидел ее слишком

поздно. Она стала уже только непосредственной причиной

его гибели. Но именно потому, что она  божественная

женщина, он в свою очередь стал источником ее

гибели.

Он отравил ее своим неприятием окружающей ее дей-

ствительности. Огнем своих всеразрушающих страстей он

осветил ей этот мир, и она увидела, что ее жених — лишь

трусливый, прилизанный мещанин.

«Смерть ее отца от руки Дон-Жуана, союз с холод-

ным, немужественным, заурядным доном  Оттавио, кото-

рого как ей казалось, она прежде любила, даже бушую-

щая пожирающим пламенем в глубине  ее души любовь,

вспыхнувшая в минуту величайшего  наслаждения и те-

перь пылающая подобно огню губительной  ненависти, —

все это терзает ей грудь»

Она ищет гибели Дон-Жуана. В его  гибели надеется

найти свое успокоение. «Но этот покой  — ее собственная

земная гибель».

Свое истолкование образов Гофман выводит не из

текста либретто, а из музыки. И  это не только потому, что

ценность оперы в гениальной музыке Моцарта, а не в

либретто аббата Да Понте. В этом сказалось то исклю-

чительное значение, которое романтики  придавали му-

зыке в ряду других искусств: музыка — царство худож-

ника, поэта. Она тот надзвездный  мир, который недости-

жим для филистера.

Общность судьбы погибающих Дон-Жуана  и донны

Анны с судьбой художника-романтика в современном об-

ществе филистеров Гофман подчеркивает рассказом об

артистке, исполняющей роль донны  Анны. Он видит ее

на сцене:

«Очи, из которых любовь, гнев, ненависть, отчаяние,

словно из какой-то горящей точки, мечут лучистую пира-

миду сверкающих искр, неугасимо, как  греческий огонь,

воспламеняющих душу!»

379Он видит ее потом в своей  ложе, куда она приходит,

не подозревая, чго она кого-то застанет. «-Как счастливый

сон соединяет самое странное и  как благочестивая вера

постигает сверхчувственное и свободно ставит его в рад

так называемых естественных проявлений жизни, так и я

от близости этой удивительной женщины  впал в своего

рода лунатическое состояние, в  котором постиг таинствен-

ную связь, так тесно соединявшую  меня с нею, что она

как будто не могла отойти от меня даже и тогда, когда по-

явилась на сцене».

Она говорит Гофману: «Ведь я  знаю, что и тебе от-

крылось чудное романтическое царство, где обитают не-

бесные очарования звуков... к пела тебя, а твои мело-

дии —это я».

Эго единство жизни и искусства  артистки заставляет

его с таким трепетом воспринимать происходящее на

сцепе- «А\не стало казаться, будто  в жизни действительно

происходит давно обетованное  исполнение прекраснейших

снов из другого мира, будто самые  тайные предчувствия

восхищенной души заключены в звуки  и должны странным

образом превратиться в чудеснейшие  познания. В сцене

донны Анны я чувствовал, что я  трепещу, опьяненный

наслаждением от скользившего по мне  нежного теплого

дыхания».

Это артистка не играет на сцене, а живет страстями и

конфликтами воплощаемых образов, ибо трагедия этих

образов — ее трагедия, трагедия художника, который за-

дычается в обществе филистеров. Для нее, как и для

донны Анны, покой — гибель. Она, как и донна Анна,

не переживет бури, которая творится в ее душе. Ибо она

живет на сцене «теми ужасно преувеличенными  чувст-

вами», которые мешают умному мещанину спокойно на-

сладиться «порядочной оперой»  после ярмарочного

ужина, а ее смерть является лишь поводом  для обыватель-

ской шутки острящего филистера.

Дон-Жуан Гофмана — замаскированный  в испанские

костюмы времен рыцарства немецкий романтик. Самый

этот костюм понадобился Гсфману  для того чтобы под-

черкнуть, что трагедия этого романтика  порождена не его

современностью, а коренится в извечном конфликте боже-

ственного и демонического начал, противоречиями кото-

рых терзаются  поэтические души.

Дон-Жуан Гофмана  — изобличитель порочности мира.

Его преступления продиктованы жаждой отомстить миру

за его  порочность и ничтожность. Его гибель — результат

его нежелания  и неспособности примириться  с этой дей-

ствительностью, принять ее путем раскаяния, покориться

нормам  этого порочного и ничтожного мира.