Социокультурное значение интеллигенции

Введение   

 
 
О российской интеллигенции справедливо  говорят как о единственном, неповторимом явлении истории и потому ей, как  и всему уникальному, крайне затруднительно дать удовлетворительное определение. Это не значит, что она в овсе неопределима, напротив, она даже сама определяет себя, как теоретически, так и практически. И хотя не всегда представление о себе и самомнение является истинным, однако, при историческом подходе нельзя не учитывать этих самоосмыслений и самоопределений, анализ которых способствует формированию действительного определения, а не просто дефиниции. 
 
«Отправной точкой в понимании интеллигенции становится социальная и нравственная значимость личности, определенный тип мировоззрения. Этапами социальной эволюции российской интеллигенции являются: 40-е гг. XIX - "кающиеся дворяне", 60-е гг. - разночинцы, 70 - 80-е гг. - народники, 90-е - марксисты. Для этих групп были характерны резко выраженная идейная и эмоционально-волевая направленность их деятельности. Все больше звучало идеологическое содержание: интеллигент - враг рутины и застоя, искатель новой правды… 
 
Можно выделить специфические черты интеллигенции XIX и начала XX веков: а) маргинальность (находится между классами, а не «парящий класс» - Мангейм); б) оппозиция по отношению к власти, мотивированное также чувством вины по отношению к «страдающему» народу. Именно в этот период революционных изменений ведущей идеей была идея «служения народу»» [10.-с.109]. 
 
В современной русской языковой практике существуют понятия «интеллектуал» и «интеллигенция». Они различаются по содержанию. Понятие интеллектуал - интернациональное. Под ним понимается человек, профессионально занимающийся умственным трудом. В российских условиях образованный человек выделялся еще и «интеллигентностью», т.е. общепризнанными культурно-нравственными качествами (например, естественным стремлением подчинить свои поступки служению истине, добру и красоте). Общественные дискуссии на эту тему (70 - 90-е гг. XX века) выявили, что большинство под понятием «интеллигенция» понимает именно такое, функционально-духовное содержание. Советские социологи, стремясь максимально объективировать эту категорию, под интеллигенцией стали понимать слой людей, занятых на рабочих местах, требующих высшего или среднего специального образования. Такое понятие в теории не привилось. «В социологической литературе ныне высказывается идея о том, что русская интеллигенция как социальное явление все больше уходит в историю. На ее месте появился и начинает процветать слой интеллектуалов, не выходящих в своих устремлениях за пределы своих функциональных обязанностей» [10.-с.109-110].  
 
Мы будем работать по следующему плану: охарактеризуем социокультурное значение интеллигенции, рассмотрим интеллигенцию как феномен русской культуры и скажем несколько слов о роли интеллигенции в развитии российского общества. 
 
В нашей работе мы будем рассматривать учебную, энциклопедическую и научную литературу по данной теме. 
 
Данная работа не претендует на полный охват темы, ввиду ограниченности рамок контрольной работы. 
^

1. Социокультурное  значение интеллигенции

 
 
«Первооснова возникновения термина  «интеллигенция» - греческий язык. Из него термин перешел в латинский  язык еще в первом столетии до н.э. Содержание понятия восходит к Аристотелю. Он этот термин употребил для обозначения  человека, сознание которого направлено не только на мир природы, но и на самого себя (самопознание, саморефлексия)»[10.-с.108]. Из латинского (intelligentia - понимание, познавательная сила, знание), это слово перешло и в другие языки. 
 
Понятие «Интеллигенция» по своему происхождению является категорией русской культуры, и в большинство европейских языков (французский, немецкий, английский и др.) пришло из России в 19 веке. «Определенным аналогом русского слова «интеллигенция» (но без значения собирательности) в западноевропейской культуре стал термин intellectuels («интеллектуалы»), и попытки западных деятелей культуры (например, Бальзака) ввести в обиход слова, по-французски наиболее адекватные будущему русскому «интеллигенция» (intelli-gentiels, intelligence), так и не прижились» [1.-с.195].  
 
Интеллигенция - в современном общепринятом (обыденном) представлении общественный слой образованных людей, профессионально занимающихся сложным умственным (по преимуществу интеллектуальным) трудом. В соответствии с таким, в значительной степени социологизированным пониманием этого термина (сложившимся относительно поздно, в 19 веке) принято говорить, например, о творческой и научно-технической; провинциальной и столичной; разночинной, дворянской, рабочей и т.д. Однако генетически понятие «Интеллигенция» является чисто культурологическим и означает, прежде всего: круг людей культуры, т.е. тех, чьими знаниями и усилиями создаются и поддерживаются ценности, нормы и традиции культуры. Не утрачивается до конца в понятии «интеллигенция» и его изначальный смысл, заключенный в латинском термине: понимание, знание, познавательная сила, - именно эти свойства, присущие определенной категории людей, оказываются определяющими их деятельность, ведущими в их общественном значении и социокультурном статусе. 
 
Интеллигенция по своему составу весьма неоднородна. Она объединяет людей самых разных уровней: от программистов компьютерных систем до духовных лидеров общества. Разное у них образование, разный духовный мир, разные приоритеты. Вместе с тем их объединяет ряд признаков присущих интеллигенции: 
 
«Ориентация на общечеловеческие качества, приверженность идее справедливости, критическое отношение к существующим социальным формам правления общества, далеким от идеалов гуманизма и демократии. 
 
Единство духовной природы человека – интеллигента и людей, чьи интересы и потребности он выражает. Верность народу, патриотизм, активное подвижничество, творческая одержимость. Более высокие нормы морали, чем в обществе в целом. 
 
Глубоко развитое понимание своего «Я», независимость, достаточная самостоятельность, обостренная любовь к свободе, к свободе самовыражения. Личностное начало осознается интеллигентом как высшая ценность. 
 
Мужество, стойкость в отстаивании своих, продиктованных совестью и убеждением, позиций. Противоречивость, социально-нравственная напряженность между различными отрядами интеллигенции, нетерпимость к другой творческой оригинальности. 
 
В интеллигенте нередко уживаются одухотворенность с меркантилизмом, высокая степень самосознания с эгоцентризмом. У него нередко бывают причуды и капризы, он нарушает общепринятые нормы поведения. Но из мозаики его душевных надрывов появляются идеи, поступки, которые бывают очень нужны обществу. 
 
Интеллигенция это сплав умственной и нравственной культуры» [11.-с.203-204]. 
 
Следует выделить основные функции интеллигенции, в соответствии с которыми ее можно разделить на основные группы: 
 
«Хранение и трансляция, упорядочивание и распространение культурных ресурсов, удержание норм и ценностей, исторической памяти. Без обеспечения такой функции невозможно ни сохранение общества, ни его адаптация к изменяющимся условиям»[4.-с.349]. Именно она ложится на плечи самой многочисленной группы интеллигенции – учителей, библиотечных и музейных работников, редакторов, реставраторов, работников системы просвещения, программистов и т.д. Их роль в общем процессе культурной жизни может быть обыденной и почти безымянной, но именно благодаря их постоянной работе общество обеспечивается культурой. 
 
«Инновация как творческий процесс выработки новых идей, образов, моделей действий, политических и социальных программ. Отличительная особенность носителей этого типа функций – высокая степень индивидуализации, так как инновации большей частью являются результатом творческих усилий отдельных личностей или малых групп коллективов. Поэтому за инновацией обычно закрепляется собственно имя автора или группы. Такое творчество неизбежно протекает через разрыв с безусловными запретами и представлениями, нарушение принятых представлений, норм и правил. Но такой процесс нередко сопровождается не только мысленным экспериментированием над общественными конструкциями и доктринами, но и экзистенциальным экспериментом над собой и своей судьбой. Поэтому судьба изобретателей и новаторов далеко не всегда благополучна, в отличие от хранителей, которые могут рассчитывать на более спокойную, хотя часто малозаметную жизнь» [4.-с.349]. 
 
Однако именно по степени способности общества к принятию нового следует оценивать его развитость. Новаторская духовная деятельность – процесс мало управляемый, во многом зависящий от субъективных личностных факторов и от духовной атмосферы в обществе, от степени динамичности его культуры и от восприимчивости общества к инновациям. Поэтому всякое развитое общество поддерживает те специфические институты – фонды, центры, академии, в которых создается благоприятная среда для «вызревания» творческих открытий и изобретений. Важной функцией этих центров является не только материальная поддержка творчества, которая зачастую бывает недостаточной, но и признание со стороны коллег (соратников и соперников), распределение авторитета, что в какой-то степени компенсирует все остальное. Произвольное вмешательство и подавление таких внутренних механизмов самооценки может привести к ослаблению творческой атмосферы, снижению духовного потенциала. 
 
«Однако между творческой элитой и обществом существует неизбежный разрыв, дистанция, преодоление которой необходимо для признания нового открытия, акта духовного творчества. Для того чтобы результаты инновации были переданы для общего пользования, они должны быть санкционированы, одобрены и интерпретированы другой группой, осуществляющей критику, т.е. анализ и отбор наиболее важного и достойного»[4.-с.350]. Критика должна соотнести новое с имеющимся духовным наследием, согласовать со сложившейся духовной жизнью. Кроме того, критика должна соотнести новое с признанными ценностями и представлениями, с музеем, университетом и школой, с существующими взглядами и представлениями. Критика по самой сути апеллирует к авторитетам, образцам, именам, вкусам, признаваемым в данной профессиональной среде и различных сферах общественной жизни. Именно критика «возводит пантеон» классиков прошлого и настоящего, без которых невозможно отделить высокое от заурядного, оригинальное произведение от эпигонских или тривиальных работ. Вместе с тем популяризаторская работа призвана растолковать «высокоумные» и сложные произведения и открытия, донести их до массового читателя, публики, до широких слоев населения. 
 

2. Интеллигенция  как феномен русской культуры

 
 
Не подлежит никакому сомнению, что  история русской культуры неразрывно связана с историей русской интеллигенции, которая выступала одновременно и ее носителем, и творцом, и теоретиком, и критиком, фактически сама являлась средоточием, воплощением и смыслом  русской культуры. Драматическая, часто  трагическая судьба русской интеллигенции  была не просто составной частью истории  русской культуры, но как бы концентрировала  в себе ее собственную судьбу, также  весьма драматичную. «Внутренние противоречия русской интеллигенции (включая пресловутую проблему «вины» и «беды», поднимавшуюся то А.И. Герценом в романе «Кто виноват?» и его эссеистике того же времени, то Н.Г. Чернышевским в романе «Что делать?», то В. И. Лениным в «Памяти Герцена» и др. статьях), очень осложнявшие ей внутреннюю жизнь, самосознание и самореализацию в деятельности, в культурном творчестве, лежали в основании ее собственного саморазвития и саморазвития всей культуры России. Исторический опыт русской культуры откладывался в самосознании и деятельности интеллигенции, порождая соответствующие противоречия и конфликты» [5.-с.249]. 
 
От того, как мы осмысляем происхождение русской интеллигенции, как мы определяем духовные истоки этого феномена культуры, социокультурные факторы его становления и развития, как мы объясняем его имманентные противоречия и проблемы, зависит в целом картина культурно-исторического процесса в России в ее эволюции на протяжении, по крайней мере, последних трех веков. «Более того, от того, как и по каким основаниям, мы датируем генезис русской интеллигенции, зависит наше понимание того, что такое русская интеллигенция, какова ее историческая роль в формировании русской культуры и ее историко-типологического и национального своеобразия, чем обусловлены внутренние тенденции и закономерности ее истории, периоды подъема и спада, фазы расцвета и кризиса. Речь идет, по существу, о степени укорененности в истории отечественной культуры всех тех ее особенностей, проблем, принципов, комплексов, ценностно-смысловых установок, методов и форм деятельности, которые сказываются в ее классический период (19 век) и в период неклассический, новейший (20 век); об исторической глубине залегания важнейших черт и смысловых пластов русской культуры, предопределивших ее судьбу и мировое значение, в том числе распространение явления и понятия интеллигенции в других культурах Запада и Востока под влиянием авторитета русской культуры и русской интеллигенции» [8.-с.223]. 
 
На самом деле все варианты исторического генезиса русской интеллигенции являются взаимодополнительными смысловыми конструкциями и должны рассматриваться одновременно. Так, например, «одна из традиций отечественной культуры, наиболее отчетливо заявленная русским народничеством, а затем и марксизмом - Н.К. Михайловский, Г.В. Плеханов, В.И. Ленин, - начинать историю русской интеллигенции с возникновения разночинства в 40-е годы 19 века - в лице наиболее ярких ее представителей и идейных вождей - В.Г. Белинского и А.И. Герцена» [8.-с.224]. Следующее поколение разночинной интеллигенции (Н.Г. Чернышевский, Н.А. Добролюбов, Д.И. Писарев и др.) продолжило и радикализировало взгляды людей, представлявших не то или иное сословие или класс, но «чистую мысль», дух (нации или народа), воплощенное искание истины, справедливости, разумной действительности. Таким образом, «разночинное» обоснование русской интеллигенции объясняет не только ее отвлеченную духовность, но и знаменитую ее «беспочвенность», разрыв со всяким сословным бытом и традициями, ее социальную неукорененность, скитальчество, «отщепенство». По словам Н.А. Бердяева, интеллигенция в России всегда была «идеологической, а не профессиональной и экономической группировкой, образовавшейся из разных социальных классов», которая была объединена «исключительно идеями и притом идеями социального характера» [2.-с.17]. 
 
Другая традиция истолкования генезиса русской интеллигенции связывает его с истоками русского вольномыслия («вольтерьянства», масонства, религиозной и политической оппозиционности); в этом случае родоначальниками русской интеллигенции оказываются А.Н. Радищев, И.И. Новиков (к этой точке зрения по-разному склонялись Ленин и Бердяев); Д.Н. Овсянико-Куликовский начинал свою историю русской интеллигенции с момента публикации «Философического письма» П.Я. Чаадаева, положившего начало национальному нигилизму отечественных мыслителей (своего рода оборотной стороны русской мессианской идеи). «Именно острота постановки Чаадаевым проблемы национальной самобытности русской культуры и российской цивилизации в контексте мировой культуры вызвала почти двухвековую полемику русских «западников» и «славянофилов» вокруг вопроса о культурной самоидентичности русской культуры и породила множество оригинальных гипотез и концепций культурно-цивилизационного своеобразия России и русской культуры. Тем самым происхождение русской интеллигенции, связывалось, во-первых, с культурным европеизмом, распространением просвещения, развитием наук, искусств и вообще возникновением специализированных форм культуры (которых в Древней Руси с ее культурным синкретизмом не существовало) и обслуживающих их профессионалов; во-вторых, с обретаемыми навыками религиозной и политической свободы мысли, слова, печати - тем более трудными для России, что рождались они в жестком противостоянии политическому деспотизму и авторитаризму, традиционализму и религиозно-духовному догматизму, цензурным гонениям и запретам, - в отсутствии сложившегося общественного мнения, традиций гражданского общества, правового государства (т.е. принципиально иных социокультурных условиях по сравнению с западноевропейскими свободами)» [8.-с.225]. 
 
Третья традиция (ее наиболее последовательно отстаивали в своих культурологических эссе Д. С. Мережковский и М.О. Гершензон) возводили истоки русской интеллигенции к временам петровских реформ и к самому Петру, признаваемому первым русским интеллигентом, стремившимся «по своему образу и подобию» сформировать отряд послушных его воле «птенцов гнезда Петрова». Сюда же относится традиция осмыслять успехи просвещения в России в связи с державной волей просвещенного монарха (Петр I, Екатерина II, Александр I). Эта традиция исследования генезиса русской интеллигенции была плодотворна тем, что обозначала драматическую коллизию, сопровождавшую в дальнейшем всю историю русской интеллигенции, - сложные взаимоотношения интеллигенции с властью и государством. С одной стороны, интеллигенция «рекрутирована» властью, ее деятельность мотивирована гражданским долгом перед Отечеством, его духовным благом и процветанием; с другой, интеллигенция сама творит себя, а не порождена властью, она самоопределяет смысл и цели своей деятельности, связанной с творчеством и распространением культуры, общечеловеческих ценностей, идеалов Разума и просвещения, а не служит лишь интеллектуальным, культурным орудием политической воли самодержавного монарха и его бюрократического аппарата. «Сложившийся было в 18 веке альянс между правящей дворянской элитой (бюрократией) и духовной элитой (просвещенным дворянством) быстро распался из-за принципиального различия систем ценностей в них: если для правящей элиты высшей ценностью являлась политическая власть, участие в принятии государственных решений, то для элиты духовной высшей ценностью была личная независимость и свобода творчества, мысли, слова, совести и т.п» [8.-с.225].  
 
Четвертая традиция осмысления культурно-исторических истоков русской интеллигенции связана с поисками более глубоких, древнерусских корней интеллигенции. Так, в многовековой – «пятиактной» - трагедии русской интеллигенции Г.П. Федотов видел и многовековую же ее предысторию: целых два «пролога» к ней – «в Киеве» и «в Москве». Иначе говоря, по Г. Федотову, первые «интеллигенты» на Руси - при всей условности их отнесения к интеллигенции - это православные священники, монахи и книжники Киевского и Московского периодов древнерусской культуры. В этом случае история (точнее - предыстория) русской интеллигенции уходит во мглу веков и теряется чуть ли не у истоков Крещения Руси. «Однако такой, несколько метафорический подход к исследованию русской интеллигенции раскрывает важные смысловые составляющие понятия интеллигенция - близость, органичность древнерусской «прото-интеллигенции» к народу (своим бытом, языком, верой) и вместе с тем отчужденность, оторванность от него, от народного творчества (культурный аристократизм, византинизация идеалов жизни, нравственности, эстетики); отрыв от классической, античной традиции (Киев, по словам Федотова, - «греческая окраина», духовная периферия Византии), отсюда компилятивность и вторичность древнерусской философии, науки, богословия, отсутствие схоластических споров и университетов, «страшная немота» и косноязычие Древней Руси, проявляющиеся в иконописи – «умозрении в красках» (Е.Н. Трубецкой), а не в Логосе, и обращенность духовного взора на Восток, и замыкание в своей самобытности. Собственно, уже в Киеве, как полагал Федотов, было «заложено зерно будущего трагического раскола в русской культуре»» [8.-с.226]. 

3. Роль интеллигенции  в развитии русской культуры

 
 
Размышляя о русской интеллигенции  В. Кормер писал: «Исходное понятие было весьма тонким, обозначая единственное в своем роде историческое событие: появление в определенной точке пространства, в определенный момент времени совершенно уникальной категории лиц..., буквально одержимых еще некоей нравственной рефлексией, ориентированной на преодоление глубочайшего внутреннего разлада, возникшего меж ними и их собственной нацией, меж ними и их же собственным государством. В этом смысле интеллигенции не существовало нигде, ни в одной другой стране, никогда. И хотя всюду были оппозиционеры и критики государственной политики, политические изгнанники и заговорщики, люди богемы и деклассированные элементы, но никогда никто из них не был до такой степени, как русский интеллигент, отчужден от своей страны, своего государства, никто, как он, не чувствовал себя настолько чужим - не другому человеку, не обществу, не Богу - но своей земле, своему народу, своей государственной власти. Именно переживанием этого характернейшего ощущения и были заполнены ум и сердце образованного русского человека второй половины XIX - начала XX века, именно это сознание коллективной отчужденности и делало его интеллигентом. И так как нигде и никогда в истории это страдание никакому другому социальному слою не было дано, то именно поэтому нигде, кроме как в России, не было интеллигенции» [7.-с.216-217]. 
 
Фактически социокультурным «первотолчком» в возникновении интеллигенции была деспотическая власть российского централизованного государства. «Видим ли мы такой источник в реформах Петра, в его концепции насильственного просвещения (породивших первый выводок «птенцов гнезда Петрова»); или в просвещенной монархии Екатерины II, окружившей себя сонмом придворных поэтов, историков, журналистов и философов, совмещавших с интеллектуальной деятельностью почетную миссию государственных сановников и придворных льстецов; или в суровом абсолютизме Николая I, стимулировавшего оппозиционные настроения и жестокой расправой над декабристами, и строжайшей цензурой, и широкими полномочиями III Отделения Е.И.В. канцелярии, и общей тяжелой духовной атмосферой, воцарившейся в обществе, и торжеством государственного бюрократизма, вытеснившего культуру в духовное подполье... Вспомним, что Белинский и Герцен, зрелый Пушкин и Гоголь, ранние западники и славянофилы, кружок Петрашевского и «натуральная школа» - все это плоды «николаевской реакции», - если не прямые, то косвенные. Именно русское самодержавие, со всеми характерными чертами внешне европеизированного восточного деспотизма, - настоящий «автор» этого противоречивого, амбивалентного явления русской культуры - интеллигенции, со всеми вытекающими отсюда чертами и последствиями» [7.-с.219]. Главной из них стало двойственное отношение интеллигенции к власти, - одновременно сочувственное и возмущенное, доверительное и критическое. Все специфические особенности русской интеллигенции, и, прежде всего, ее раздвоенность, получили свое логическое завершение в советский период развития отечественной культуры. 
 
«На всем бытии интеллигенции лежит отпечаток всепроникающей раздвоенности. Интеллигенция не принимает Советской Власти, отталкивается от нее, порою ненавидит, и, с другой стороны, меж ними симбиоз, она питает ее, холит и пестует; Интеллигенция ждет крушения Советской Власти, надеется, что это крушение все-таки рано или поздно случится, и, с другой стороны, сотрудничает тем временем с ней; Интеллигенция страдает, оттого что вынуждена жить при Советской Власти, и вместе с тем, с другой стороны, стремится к благополучию. Происходит совмещение несовместимого. Здесь есть и черты конформизма (но этого мало), и приспособленчество (это точнее, но также недостаточно), это и лакейство (но осложненное страданием, сомнениями, «ужасом падения и наслаждения им). Проступающий в «двойном сознании» русской интеллигенции дуализм - это не дуализм субъекта и объекта, не дуализм двух противоположных начал в объекте («добра и зла, духа и материи»), но «дуализм самого познающего субъекта, раздвоен сам субъект, его этос» [7.- с.225-226]. Вся жизнь и творчество русской интеллигенции - особенно в 20 в. - это грубое соединение «веры в просветительство» и «отвратительного страха», заигрывания с ненавидимой и презираемой Властью и легкомысленных надежд на просвещение государственной власти и ее дальнейшую либерализацию. 
 
«Вся история интеллигенции за прошедшие полвека (т.е. за время советской власти) - писал В. Кормер в 1969, - может быть понята как непрерывный ряд таких соблазнов, вернее, как модификация одного и того же соблазна, соблазна поверить, что исправление нравов, наконец, совершилось, что облик Власти начал меняться. Все эти годы интеллигенция жила не разумом, не волей, а лишь обольщением и мечтою. Жестокая действительность каждый раз безжалостно наказывала интеллигенцию, швыряла ее в грязь, на землю, разочарования были такой силы, что, казалось, от них никогда не оправиться, никогда снова не суметь заставить себя поддаться обману. Но проходило время, и интеллигенция снова поднималась в прежнем своем естестве, легковерная и легкомысленная, страдания ничему не учили ее. То это Блок, поверивший большевикам и призвавший интеллигенцию «слушать музыку Революции», то Маяковский – «сам» - пришел в Смольный («моя революция!»), то Горький явился из своей добровольной эмиграции на зов Сталина, то Пастернак воскликнул: «Ты рядом, даль социализма!» А. Серафимович, Демьян Бедный, Д. Фурманов, А. Фадеев, А. Толстой, М. Шолохов, К. Федин и т.д. и т.п. - те и вовсе верой и правдой служили советской власти, большевикам, и не за страх (хотя и это было, пожалуй, у каждого!), а за совесть. Д. Шостакович, И. Бабель, Вс. Мейерхольд, С. Эйзенштейн, М. Зощенко, А. Платонов, И. Эренбург, А. Твардовский, К. Симонов, А. Туполев, С. Королев, Ю. Харитон были живым воплощением «двойного сознания» советской интеллигенции... Причем даже самые независимые из русских интеллигентов 20 в. - М. Булгаков и М. Цветаева, О. Мандельштам и В. Гроссман, Н. Вавилов и А. Лосев - не избежали идейно-нравственной раздвоенности и творческих противоречий. Особенно ярко проявилась раздвоенность сознания интеллигенции в поколении «шестидесятников» периода хрущевской «оттепели» - времени наивных иллюзий относительно «социализма с человеческим лицом» и больших разочарований, неосуществленных надежд, задавленных начинаний» [7.-с.236]. 
 
В то же время интеллигенция несла в себе огромный потенциал духовного противостояния тоталитаризму, всей созданной им атмосфере лжи и насилия. Здесь проявились в полной мере религиозно-подвижнические свойства русской интеллигенции, ее нравственная стойкость и политический героизм, питавший и оппозиционную общественно-философскую мысль, и литературное творчество «в стол», и диссидентское движение. «Размышляя о феномене интеллигенции А. И. Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ» писал: «Интеллигент - это тот, чьи интересы и воля к духовной стороне жизни настойчивы и постоянны, не понукаемы внешними обстоятельствами и даже вопреки им. Интеллигент - это тот, чья мысль не подражательна». Страшное испытание ГУЛАГом, выпавшее на долю русской интеллигенции в эпоху сталинского тоталитаризма, предельно сблизило опыт «простого народа» и интеллигенции, привело к уникальному в мировой истории «слиянию опыта» верхнего и нижнего слоев общества. Потрясение опытом ссылки и ГУЛАГа породило в среде русской интеллигенции двух великих протестантов, своей деятельностью приблизивших конец тоталитаризма во всем мире и способствовавших краху русского коммунизма, - А.Д. Сахарова и А.И. Солженицына» [7.-с.238]. 
 
«Интеллигенция как феномен русской культуры образуется весьма сложным смысловым конфигуратором, и для этого есть определенные исторические, социальные и ментальные основания. Русская интеллигенция элитарна и вместе с тем ориентирована на массы; она органически связана с народом и его судьбой и в то же время оторвана от него, «страшно далека» от народа (поскольку сама идея и образ народа носили сконструированный, эстетизированный и нравственно идеализированный характер); она тесно связана с властью, надеется на нее влиять, вступить с нею в некий духовно-политический альянс, и одновременно отчуждена от нее, обличает ее, корит, критикует, отвергает, составляет ей оппозицию; она секулярна и одновременно религиозна; она проникнута радикальными, максималистскими умонастроениями и склонна к либерализму, к компромиссу с силами, против которых борется; она преисполнена героизма, самоотверженности и заражена социальным страхом; она вольнодумна и свободолюбива, но политически зависима, страдает сервилизмом и конформизмом; она тянется к высокой духовности, но видит все через призму утилитарности; она подражательна и вторична в своих начинаниях, ориентируясь на Запад, и в то же время самобытна, будучи к тому же преисполнена национальной гордыни и мессианских настроений. Во всех отношениях русская интеллигенция является последовательно бинарным явлением культуры, выражая тем самым национально-русский менталитет» [9.-с.82].  
 
Но не одно двоемыслие, лицемерие, прислуживание режиму видим мы сегодня в «двойном сознании» русской интеллигенции, стремившейся соединить в вечном компромиссе вольнодумство и оппозиционность с лояльностью и компромиссом. «Смысловая конфигурация интеллигенции, как это показал Ю.А. Левада, помимо бинарности, содержит в себе и устойчивую тернарную структуру: она образуется треугольником отношений между компонентами – «народ», «власть» и «культура». Интеллигенция является центральным, связующим звеном этих трех элементов; однако в треугольнике отношений существует не только притягивание и взаимосвязь этой триады, но и отталкивание, взаимное отчуждение, также поддерживаемое интеллигенцией» [8.-с.227]. Культура - ценности, привносимые извне, средствами насильственной модернизации, - одинаково чужда народу и власти; народ - косная традиционная масса, внушающая любовь и страх и с трудом поддающаяся аккультурации; власть - жестокая и консервативная сила, использующая народ в борьбе с оппозиционной интеллигенцией и культурной модернизацией, а интеллигенция - как средство управления народом, как орудие угнетения и подчинения средствами культуры. В парадоксальной гибкости, приспособляемости интеллигенции к невыносимым - в политическом, духовном, нравственном отношении - условиям существования и творчества, в ее искусстве соединения несоединимого и разделении нераздельного заключалась тайна выживания русской культуры - при самодержавии и при тоталитаризме, во время революций и войн, в эмиграции и в концлагерях - вопреки очевидной ее, казалось бы, невозможности и не востребованности. 

Заключение

 
В истории России интеллигенция  всегда занимала и ныне занимает положение  неформального лидера. Ее деятельность ощутимо сказывается во всех сферах жизни. На плечи интеллигенции ложатся  поиск альтернативы развития общества, усвоение всего того лучшего, что  возникло у разных стран и народов, воспитание людей в духе планетарной  общности в условиях постиндустриального  развития мира, нового синтеза человека, науки и искусства. 
 
Подведем итоги нашей работы. Основной функцией интеллигенции является социокультурная миссия – образование и просвещение, художественное творчество и идейная борьба. Интеллигенция выполняет специальную функцию прямого субъекта духовного производства. Существование культуры поддерживается деятельностью интеллигенции. Выражает общечеловеческие ценности, несет нравственную миссию 
 
Хранение, упорядочивание и трансляция культурных ценностей, культурных ресурсов. Удержание норм и ценностей других культурных эпох. Без этой функции невозможно сохранение общества и культуры. 
 
Творческий процесс выработки новых идей, образовательных моделей, действий, политических и социальных программ. Новаторский творческий процесс зависит от субъекта. Для этой функции характерна высокая степень индивидуализации. 
 
Анализ и отбор посредством критики наиболее важных и достойных достижений духовной жизни. Интеллигент интересуется вопросами метасмысла, религиозными, философскими, метафизическими проблемами. 
 
Именно интеллигенция осуществляет основные функции по обеспечению духовного производства, включая творческое создание новых идей, образов, норм, знаний, которые становятся затем достоянием общества. Такое «разделение труда» одновременно означает и «распределение собственности». В силу своей профессионализации интеллигенция, поддерживая духовную жизнь, осуществляет своего рода духовную монополию на культурное достояние, хотя материальное воплощение этого достояния большей частью оказывается в руках властных или богатых. 
 
«Эта роль интеллигенции настолько велика, что самый авторитарный режим обнаруживает, что не может обойтись «своим умом» и вынужден вводить интеллигенцию в свой состав в качестве специалистов по различным сферам жизни общества, допускать определенное распределение функций, подчиняя и приспосабливая духовную сферу к своим задачам, хотя бы ценой резкого ограничения этой сферы и деформации ее подлинных общественных функций» [4.-с.217]. 
 
Своеобразие русской интеллигенции как феномена национальной русской культуры, не имеющего буквальных аналогов среди «интеллектуалов» Западной Европы, людей, занимающихся по преимуществу умственным трудом, представителей «среднего класса», «белых воротничков» и т.д., являющееся сегодня общепризнанным (как известно, во всех словарях мира слово «интеллигенция» в близком нам смысле употребляется с пометкой: рус. - как специфическое образование русской истории, национальной общественной жизни). В этом отношении феномен русской интеллигенции совпадает с национальным менталитетом русской культуры и оказывается в такой же мере источником, причиной ее становления и развития, в какой и результатом, плодом истории культуры России. Универсальность того смысла, какой заключает в себе русская интеллигенция, объясняет многообразие притязаний на представительство интеллигенции в российском обществе со стороны разных классов и сословий: дворянство и духовенство, крестьянство (в том числе даже крепостное) и городское мещанство, буржуазия и рабочий класс, советская партгосноменклатура и диссиденты, техническая (ИТР) и гуманитарная интеллигенция. Принадлежность к интеллигенции в разные культурно-исторические эпохи была престижна по-своему, но исключительно в духовном и нравственном смысле: ни социально-политических, ни экономических, ни властных привилегий причастность к интеллигенции никогда не давала, хотя стимулы для пополнения рядов интеллигенции продолжали сохраняться даже тогда, когда наименование интеллигенции было равносильно политической неблагонадежности или оппозиционности властям.