Культура русского зарубежья

Культура русского зарубежья

- ответвление русской культуры, созданной в течение нескольких периодов отечественной истории эмигрантами; обычно, противостояла официальной. Истоки К.р.з. восходят к первым рус. полит, эмигрантам 16-17 вв., сам факт эмиграции к-рых говорил о неординарном образе мыслей, оппозиционности и независимости суждений, сознат. нонконформизме незаурядных личностей, способных преодолеть стойкие стереотипы рус. ср.-вековья (Иван Лядский, кн. Андрей Курбский, Григорий Кото-шихин). В 18 и 19 вв. деятели рус. культуры собственной вынужденной или добровольной эмиграцией демонстрировали время от времени обществ, вызов, общественный протест, собственную особую религ., полит, или филос. позицию в отеч. культуре, расходящуюся с официальной, и постоянно - очевидное нежелание примириться с заданной пассивной ролью в обществ, и культурной жизни государства, со сложившимися истор. обстоятельствами в стране, с тем status quo, к-рый личность не в силах изменить добровольно. Потому ряды эмигрантов пополняли не только лишь В. Пече-рин, Герцен и Огарев, Бакунин, Лавров, Кропоткин, бывшие сознат. оппонентами существующего полит. режима или конфессии, но еще и, напр., Кипренский, С. Щедрин, К. Брюллов, 3. Волконская, И. Тургенев, навсегда оставшиеся за рубежом по причинам часто личного свойства, и Кантемир, Карамзин, А.Иванов, Гоголь, П. Анненков, В. Боткин, Глинка, Тютчев, А. Боголюбов и др., подолгу жившие вдалеке от родины и взиравшие на нее из собственного "чудного далека", творившие с ощущением чисто эмигрантской ностальгии.

Для каждого из них даже временная эмиграция была тем необходимым смысловым, а не только лишь геогр., расстоянием, той социокультурной дистанцией, с позиций к-рых возможно было увидеть в РФ и рус. жизни что-то принципиально другое, чем находясь в ней самой. Этап эмиграции для деятелей рус. культуры был постоянно переломным моментом в их творч. биографии, предшествовавшим смене ценностных ориентаций или кардинальному пересмотру предшествующего этапа работы, жизненного пути. Как правило, в эмиграции усиливались одновременно национально-рус, специфика и "всемирная отзывчивость" рус. деятелей культуры. Вдалеке от родины возникало и невиданное ранее чувство гражд. и личностной свободы: раскрепощение от тяготивших на родине условностей, полит, и духовной цензуры, полицейской слежки, зависимости от офиц. властей. Буквально внешняя эмиграция деятелей рус. культуры постоянно была только овеществлением, материализацией их "внутр. эмиграции" - формы идейной или творч. самоизоляции от рос. действительности. Данный кризис мог быть творчески продуктивным или, наоборот, вести к творч. бесплодию.

Эмигрантами по преимуществу были в собственном огромном большей части рус. революционеры. Идейные вожди рус. революц. народничества, "отец рус. марксизма" Плеханов и все его товарищи по "Освобождению усилий", вожди Окт. Ленин и Троцкий, как и большое число их соратников - большевиков и меньшевиков, - были продуктом рус. эмиграции. Их гипотезы, бесцензурные работы и брошюры, сам план революц. преобразования РФ и построения в ней социализма - все это рождалось уроженцами РФ в ходе их неустроенной жизни на Западе - в удалении от предмета собственного теоретизирования, в атмосфере относит, зап. свободы, как какой-то мысленный опыт над угнетенным и страдающим отечеством. Рус. эмиграция рождала не только лишь ностальгическую "странную" любовь к оставленной (и, быть может, навсегда) отчизне, однако утопич. модели и проекты желат. в ней изменений.

Пребывание за рубежом, на Западе, пускай даже кратковременное, очень изменяло видение РФ, достоинства и недочеты к-рой представлялись на расстоянии очень преувеличенными и идеализированными, а преобразования - весьма легкими и простыми. Подобная аберрация наблюдалась не только лишь у рус. эмигрантов-революционеров, но еще и у белоэмигрантов-контрреволюционеров - монархистов и либералов, эсеров и меньшевиков, надеявшихся на скорое падение большевистского режима и саморазложение рус. революции, на легкую и саморазумеющуюся реставрацию старой РФ. И те, и иные эмигранты - "багряные" до революции, "светлые" после революции - были во власти творимой ими же утопии, когда дело касалось РФ и ее истор. судьбы. По этой причине не только лишь критико-публицистич. работы, филос. трактаты, культурологии. эссе, но еще и мемуары подобных незаурядных эмигрантов, как Керенский, Милюков, Степун, Ильин, Бердяев, Бунин, Г. Иванов, Ходасевич, Зайцев, Одоевцева, Берберова, Тэффи и др., страдали "худож. преувеличениями", откровенным субъективизмом и даже произвольным домысливанием, фантазированием действительности, в особенности если она была незнакома мемуаристам ("советская жизнь").

Инокультурный контекст, высвечивавший своеобразие рус. культуры, выявлявший инновативное содержание тех или других ее феноменов, позволял европ. и мировой культуре снова открыть для себя рус. культуру, придать ее достижениям значение и смысл, выходящие далеко за пределы нац. истории. Нек-рые открытия рус. культуры не получали адекватной оценки в контексте отеч. культурной традиции, выпадая из системы ценностей и норм, общепринятых в данную эпоху. В эпоху серебряного столетия признание часто находило новаторов рус. культуры - художников и специалистов - на Западе, а не в РФ. "Рус. сезоны" дягилевского балета, слава Кандинского и Шагала, Ларионова и Гончаровой, Скрябина и Стравинского, Шаляпина и М. Чехова, А. Павловой и Нижинского, Мечникова и И. Павлова и мн. др. началась именно за рубежом, и эмиграция массы известных деятелей рус. культуры началась задолго до революции.

Своеобразие К.р.з. было заложено еще до Окт.: подчеркнутая нац. специфика и идейно-стилевая оппозиционность (по отношению к рус. культуре в самой РФ). Это была рус. культура, создаваемая, с одной стороны, в сознат. (или вынужденном, однако к тому же осознанном) удалении от РФ и, с др. стороны, в контексте инокультурного окружения, на "стыке" м/у рус. и мировой культурой, взятой как целое (вне национально-этнич. отличий тех или других конкр. культур). К.р.з. рождалась в постоянном диалоге с совр. зап. культурой (от к-рой она отличалась характерной, даже демонстративной "русскостью", рос. экзотикой) и одновременно - с классич. культурой РФ и ее традициями (на фоне к-рых ярче оттенялись броское, подчас опасное новаторство, смелость, экспериментальность, - непростительные и невозможные на родине), демонстрируя эффект сложного медиативного взаимодействия (сканирования) зап. и рус. культур в феноменах рус. эмиграции и К.р.з. В особенности характерны в этом отношении феномены Бердяева, Набокова, Газданова, Бродского, В. Аксенова, Э. Неизвестного.
Впоследствии, когда после революции стала складываться рус. диаспора и образовались данные центры К.р.з., как Прага, Белград, Варшава, Берлин, Париж, Харбин, рус. культура начинает жить и прогрессировать за границей - не только лишь в отрыве, но еще и в отчетливом идеол. и полит, противостоянии Советской РФ и рус. советской культуре; при этом для существования "архипелага" К.р.з. выяснилось несущественным то конкр. языковое, конфессиональное, культурное, полит, и т.п. окружение, в к-ром жили представители рус. эмиграции. Всерьез важнее выяснилось то, что их объединяло и сближало: они чувствовали себя последними представителями, хранителями и продолжателями всей многовековой рус. культуры.

Последоват. противостояние большевистским принципам новой, советской культуры (пролетарскому интернационализму, атеизму и материализму, партийно-классовому политико-идеологизированному подходу, селекционной избирательности по отношению к классич. культурному наследию, диктаторским методам руководства и контроля) дало возможность деятелям К.р.з. сохранить на протяжении всего 20 в. многие традиции рус. классич. культуры 19 в. и неклассич. культуры серебряного столетия. в частности нац. менталитет, общечеловеч. и гуманистич. ценности, традиции идеалистич. философии и религ. мысли, достояние как элитарно-аристократич., так и демократич. культуры без к.-л. изъятий или тенденциозных интерпретаций, не ограниченное никакими запретами и предписаниями полит., филос. и худож. свободомыслие. Развивавшаяся в контексте зап.-европ. идейного и стилевого плюрализма, К.р.з. противостояла монистич., централизованной советской культуре как плюралистичная, аморфная, стихийно саморазвивающаяся, многомерная в социальном, полит., филос., ре-лиг., эстетич. и др. отношениях. Интерес к культурно-истор. процессам, развертывавшимся на родине, всегда корректировался стойким предубеждением к деятелям советской культуры, считавшимся наемниками или прислужниками большевиков. Это не могло не привести - через какое-то время - К.р.з. к мучит, раздвоению м/у рус. патриотизмом и полит, охранением, а в последующем и к трагич. расколу. На этой почве появилось - еще в нач. 20-х гг. - "сменовеховство" и идеология национал-большевизма, оправдывавшие в глазах рус. эмиграции советскую власть, социализм и большевизм сохранением Рос. империи и сильной рус. государственности, а позже - движенье евразийства.

Наивысшей кульминации раскол рус. эмиграции достиг в ходе II-й мир. военных действий. Одни из деятелей культуры рус. зарубежья ради победы Красной Армии над фашизмом имелись готовы примириться и с советской властью, и с большевизмом, и со сталинской диктатурой. Иные - ради поражения большевиков и падения советской правления - желали победы Гитлеру и предлагали ему свое сотрудничество (в принципе поддерживая РОА и власовское движенье). Рус. эмигранты стояли перед весьма трагич. дилеммой: или рус. культура в РФ умрет, растоптанная фашистской Германией (с одобрения деятелей К.р.з.); или существование рус. культуры в СССР продолжится в оковах сталинского тоталитарного режима, в отрыве как от рус. эмиграции, так и от подлинных культурных традиций дореволюц. РФ (тоже с одобрения рус. эмиграции).

Скоро после завершения II-й мир. военных действий и с началом "холодной военных действий" иллюзии большей части рус. эмигрантов в отношении сталинского режима и его возможной эволюции после Победы в сторону либерализации развеялись. Рус. зарубежье пополнилось за счет эмигрантов "II-й волны" - беженцев из Совкового Союза, невозвращенцев из количества пленных и интернированных лиц, узников фашистских концлагерей, освобожденных союзниками, и т.д. Новые эмигранты неплохо знали тоталитарное гос-во, в к-рое не хотели возвращаться, и в то же времена имелись воспитаны, в отличие от эмигрантов "I-ой волны", оказавшихся за границей после Октябрьской революции и гражд. военных действий, советской культурой, коммунистич. пропагандой. Т.о., идейно-смысловой и психол. разрыв, существовавший м/у советской культурой и К.р.з., уменьшился: 2 рус. культуры, находившиеся в состоянии полит, и социокультурной конфронтации, сблизились.

Это сближение стало еще более существенным затем, как в 60-е гг. начался поток на Запад советских диссидентов, правозащитников, высылаемых насильно или уезжавших "добровольно-принудительно" ("III-я волна" эмиграции). С появлением II-й и третьей "волн" эмиграции из РФ 2 рус. культуры превратились в особого рода "сообщающиеся сосуды". В К.р.з. получили исключит, развитие те антитоталитарные, демократич. тенденции, к-рые в Советском Союзе имели возможность существовать лишь подпольно - в рамках диссидентского движенья и "Самиздата". В советской же культуре (в интеллигентских кругах) рос интерес к идеям, развивавшимся в среде рус. эмиграции и проникавших в страну чрез "радиоголоса" (в т.ч., радио "Свобода") и "Тамиздат", завозимый туристами или дипломатами. Подобная "взаимосвязь" советской культуры и К.р.з. приводила не только лишь к углублению внутр. раскола в советской культуре (м/у офиц. оппозиционной и культурой контркультурой), но еще и к углублению идейных разногласий в среде рус. эмиграции, мало помалу утрачивавшей последние признаки единой, целостной и самостоят, в собственном саморазвитии культуры. После падения тоталитарного режима в СССР процессы "диффузии" и конвергенции м/у "материковой" рус. культурой и культурой рус. диаспоры еще более усилились.