Фестиваль бардовской песни «Зелёные Сростки» - 2005

 

Первое имя, что для пересудов, 
Это Вася и Петя, Колян и Сэмэн, 
Это Алик, Петрович, Шалун и Зануда – 
Имена эти не живописны совсем.

 

Имя второе должно быть значительным, 
Какое не взять на помойке любой – 
Чтоб бард ощущать себя мог исключительным, 
Отростить усы и живот небольшой.

 

Подобных имён мне известно немало, 
Это Горина, Ланкин и Вадя Кусков. 
А ещё Барболиною и Чемоданом - 
Называют друг друга без дураков.

 

Отмечать Новый год вот уже ежегодно 
Собирается весь наш зелёный колхоз,

И вот с нетерпением мы ожидаем,

Когда же на праздник придёт Дед Мороз?

 

И кто-то один из зелёных собратьев

Отправиться должен в невиданный край.

И здесь Дед Мороз нам укажет на барда,

Что должен отправиться в бардовский рай.

 

Для зелёного, каждого барда приятный

И невероятный бардовский рай…

Рай… рай… рай…

 

Выбегает старейшина СинийБард и приглашает всех на бардовский Новый Год.

 

ПРИГЛАШЕНИЕ НА БАРДОВСКИЙ НОВЫЙ ГОД 
 
СинийБард:

Барды, все вон из ваших гнёзд, 
Палаток и спальников! Ну, так вот… 
Сегодня придёт к нам Дед Мороз  
Он всех приглашает на Новый год! 
Все: 
Наш Новый год, проводимый раз в год

Барды все ждут с нетерпением, ибо

Отправится кто-то в бардовский рай – 
На ком Дед Мороз остановит свой выбор. 

В бардовском рае, в зелёной стране

Будет лишь самый зелёный из нас.

СинийБард:

И шепчет кому-то бродяга во сне: 
Кто в этот раз?  
Все: 
Кто в этот раз?

 

«Зелёные барды» по очереди изображают Деда Мороза. Последним Деда Мороза изображает Змей Горыныч (руки, на которых одеты головы, он прячет за спину).

 

ДЕД МОРОЗ

 

Все работают на заднем плане. «Деды Морозы» по очереди выходят на передний план, в танце «фантазируя» на тему приезда настоящего Деда Мороза.

 

Все:

Дед Мороз – не просто символ,

Праздника символ он!

СинийБард:

Время полночь без пяти! Дед Мороз уже в пути!

«Только что-то Деда не видать! 
Где же Дед наш потерялся? На медведя ли нарвался?» 
Тихий шёпот по толпе слыхать.  
1 «Дед Мороз»:

Все зелёные бардисты, пионеры и туристы 
Ищут Дед Мороза сбились с ног.

«Где же он запропастился? Если б он поторопился, 
Новый Год давно пришёл бы в срок!»

2 «Дед Мороз»:

Ноль пятнадцать на часах. С Новым годом – полный крах. 
Все грызут от злости грифы у гитар. 
И в следующий миг Дед Мороз в толпе возник 
Как обычно свой погнал репертуар.

Все:

Мы ёлку зажгли бы, да ёлки нету, 
Для нас важней экология.

Мы Новый год отмечаем летом!

Что видно заметили многие.

 

Дед Мороз – не просто символ,

Праздника символ он!

3 «Дед Мороз»:

Что усы его из ваты мать с отцом не виноваты – 
Такова его стезя! 
По традиции по старой, как любимую гитару

Пустят дедушку по кругу друзья.

4 «Дед Мороз»:

Он присядет возле ёлки, и не просто так, а с толком, 
Ведь ему под ней сидеть не впервой. 
Он подарки достаёт, шоколад в тихушку жрёт, 
Потрясая своей белой головой.

1 «Дед Мороз»:

Он под ёлкой не мигая, прямо в мысли проникая, 
Будет песни наши слушать до утра. 
Он не любит криков громких, и храпит себе тихонько. 
Подремать ему с устатку пора.

 

Барды выстраивают композицию, напоминающую оленью упряжку. «Дед Мороз»-Горыныч встаёт сверху и вся эта «комбинация» движется вдоль сцены.

 

«Дед Мороз»-Горыныч:

Ну, а после, в самом деле, он садится на оленя

И хватает, как быка за рога.

Выжимает скорость света… Бах! И Деда больше нету.

Не осталось от него ни фига.

Все:

Но прежде, конечно же, Дед Мороз

Обязан помочь нам край,

И всё же ответить нам на вопрос

Кому отправляться в рай.

 

«Дед Мороз»-Горыныч падает в центр толпы «зелёных бардов». Мигает свет (или взрывается дымовая петарда). «Зелёные барды» поднимают руки вверх и расходятся, и тут все видят, что у Горыныча не руки, а головы. Все в страхе разбегаются. Горыныч поёт песню. Постепенно «зелёные барды» выстраиваются в подтанцовку.

 

ЗМЕЙ ГОРЫНЫЧ

 

От имени Горыныча от страха стынет бард. 
Его не может отыскать ни МУР, ни Скотланд-Ярд. 
Он пышет жаром, как «мартен», и заметает след. 
Есть место возгорания, Горыныча там нет!

 

Горыныч-змей, Горыныч-змей, да это высший класс, 
Законы гравитации он преступал не раз!  
Мгновенно улетучится, как дым от сигарет!  
Есть место возгоранья, но… Горыныча там  нет!

 

В подвале и на чердаке, где каэспэ совет. 
Напрасно станете искать, Горыныча там нет. 

Он с виду просто диссидент, хоть на руку не чист, 
Его ни разу не седлал лихой кавалерист.

Горыныча легко узнать сумеете все вы 
Зелёный он, и на плечах три штуки головы.

И алиби запасся он вперёд на тыщу лет.  
И где бы ни, когда бы ни – Горыныча там нет! 

 

В конце песни у Горыныча отваливаются головы, он сбрасывает плащ. И все видят, что это настоящий Дед Мороз.

 

Все:

Здравствуй, Дедушка Мороз, борода из ваты!

Дед Мороз:

С Новым Годом!

 

Звучит финальная песня. Все садятся на «оленей» (выстраивая соответствующую композицию) и отправляются в бардовский рай.

«Сростки». Лето. Катунь. Луна.

На гитаре звенит струна.

Барды строятся в хоровод.

Скоро Новый год!

 

Дед Мороз улыбается.

Толи он издевается,

Толи впрямь его эдак прёт

Летний Новый год.

ПРИПЕВ:

Ой!

Вот какой нынче Новый год

Он такой у нас нынче. Вот.

Отправляются барды в рай.

А-я-я-я-яй!

Вот какой Новый год! Какой?

Летом он наступил. На кой?

Просто холодно нам зимой.

Ой-ё-ё-ё-ёй!

 

Кто на «Сростки» к нам забредёт

Встретит с нами и Новый год.

Будет бардов зелёных рать

Танцы танцевать.

 

Будь ты бард или человек,

Негр, чукча ли, печенег,

Пусть весь году у вас настаёт

Этот Новый год.

ПРИПЕВ.

 

 

Раздача подарков. Начало танцевальной программы..

 

Комментарии:

 

*На наш взгляд, весьма интересны здесь размышления С. С. Аверинцева в статье «Бахтин и русское отношение к смерти» (От мифа к литературе: Сборник в честь 75-летия Е. М. Мелетинского . - М., 1993. - С. 341-345) о значении работы Бахтина для русской культуры.

 «…никоим образом не означает, будто русские - какие-то, говоря  раблезианско-бахтинианским языком, "агеласты", т. е. люди, от природы  не склонные, не способные, не  расположенные к смеху; скорее уж наоборот. "Смеяться, когда нельзя", - переживание куда более острое, даже оргиастическое, нежели смеяться, когда "можно", зная, что "можно". Глубоко укорененное русское недоверие связано как раз с тем, что он, как и положено оргии, отменяет все социальные конвенции, что он ускользает от контроля воли, что он - "стихия", худо поддающаяся обузданию.

Любое разрешение, любое "можно", касающееся смеха, остается для русского сознания не вполне убедительным. Смеяться, собственно, - нельзя; но не смеяться - сил никаких нет. Ситуация - не из простых; и она естественно порождает тоскующий взгляд в направлении того места, где смеяться заведомо можно и нужно - в направлении Запада.

Покойный Л. Е. Пинский не без остроумия отметил в свое время, как нам недавно напомнили, что идея личности, вроде бы западная, показана у Бахтина на творчестве русского писателя Достоевского, а идея соборности, вроде бы русская - на творчестве западного писателя Рабле. Но ведь не только по цензурным правилам игры слово "соборность" для книги Бахтина табуировано: оно лексически несовместимо со словом "смех". Мысль Бахтина с необходимостью влеклась к выведению некоторой вполне русской проблемы возможно дальше за пределы русского контекста.

 

**Если рассматривать одну из последних классификаций видов смеха, предложенную В. Проппом в его книге целиком посвященной  разбору проблем комизма и смеха, то можно отметить, что существует 6 разных видов смеха, определенных в основном по психологической окраске. И прежде всего это смех насмешливый.

Именно этот и только этот вид смеха стабильно связан со сферой комического. Достаточно, например, сказать, что вся огромнейшая область сатиры основана на смехе насмешливом. Этот же вид смеха чаще всего встречается в жизни.

Итак, смех возможен только тогда, когда недостатки, которые осмеиваются не принимают характера пороков и не вызывают отвращения. Все дело здесь, следовательно, в степени. Может оказаться, например, что недостатки настолько ничтожны, что они вызывают у нас не смех, а улыбку. Такой недостаток может оказаться свойственным человеку, которого мы очень любим и ценим, к которому мы испытываем симпатию. На общем фоне положительной оценки и одобрения маленький недостаток не только не вызывает осуждения, но может еще усилить наше чувство любви и симпатии. Таким людям мы охотно прощаем их недостатки. Такова психологическая основа доброго смеха.

В отличие от элементов сарказма и злорадства, присущих насмешливому смеху, мы здесь имеем мягкий и безобидный юмор. Термин  «юмор», - говорит Вульс, незаменим, когда автор на стороне объекта «смеха».

Объяснение доброго смеха помогает понять и определить его противоположность – злой смех. При добром смехе маленькие недостатки тех, кого мы любим, только оттеняют положительные и привлекательные стороны их. Если эти недостатки есть, мы их охотно прощаем. При злом смехе недостатки, иногда даже мнимые, воображаемые и присочиненные, преувеличиваются, раздуваются и тем дают пищу злым, недобрым чувствам и недоброжелательству. Таким смехом обычно смеются люди, не верящие ни в какие благородные порывы, видящие всюду одну только фальшь и лицемерие, мизантропы, не понимающие, что  за внешними проявлениями хороших поступков кроются настоящие хорошие внутренние побуждения. Этим побуждениям они не верят. Благородные люди или люди с повышенной чувствительностью, с их точки зрения, - глупцы или сентиментальные идеалисты, заслуживающие только насмешек.

Психологически злой смех близок к смеху циничному. И тот, и другой виды смеха порождены злыми и злобными чувствами. Но сущность их все же глубоко различна. Злой смех связан с мнимыми недостатками людей, циничный смех вызван радостью чужому несчастью. (выделено нами)

Но есть и другие виды смеха, которые, выражаясь философским языком, внеположны по отношению к каким бы то ни было недостаткам людей, то есть не имеют к ним никакого отношения. Эти виды смеха не вызваны комизмом и не связаны с ним. Они представляют собой проблему скорее психологического, чем эстетического порядка. Они могут стать предметом смеха или насмешки, но сами никакой насмешки не содержат. Это прежде всего смех жизнерадостный, иногда совершенно беспричинный, или возникающий по любым самым ничтожным поводам, смех жизнеутверждающий и веселый. NB

Есть эстетики, которые делят смех на субъективный и объективный. Границы здесь провести очень трудно. Но если это деление правильно, любой вид простого радостного смеха может быть отнесен к смеху субъективному. Это не значит, что для такого смеха нет объективных причин. Но эти причины – часто только поводы. Кант называет этот смех «игрой жизненных сил». Такой смех вытесняет всяческие отрицательные переживания, делает их невозможными.

На заре человеческой культуры смех входил как обязательный момент в состав некоторых обрядов, отсюда известен так называемый обрядовый смех.

На взгляд современного человека нарочитый, искусственный смех есть смех фальшивый и вызывает в нас осуждение. Но так смотрели не всегда. Смех в некоторых случаях был обязателен так же, как в других случаях был обязательным плач, независимо от того, испытывал человек горе или нет.  

И последний вид смеха, о котором говорит в своей книге  В. Пропп, это разгульный смех. 

Наличие границ, некоторой сдержанности и чувства меры, в пределах которых явление может восприниматься как комическое и нарушение которых прекращает смех, - одно из достижений мировой культуры и литературы. Но такую сдержанность ценили далеко не всегда и не везде.

Если нас сейчас привлекает наличие каких-то границ, то некогда привлекало, наоборот, их отсутствие, полная отдача себя тому, что обычно считается недопустимым и недозволенным и что вызывает громкий хохот. Такой вид смеха очень легко осудить и отнестись к нему высокомерно-презрительно. В западных эстетиках этот вид смеха отнесен к самым  «низменным». Это смех площадей, балаганов, смех народных празднеств и увеселений.

К этим празднествам относились, главным образом, масленица у русских и карнавал в Западной Европе. В эти дни предавались безудержному обжорству, пьянству и самым разнообразным видам веселья. Смеяться было обязательно, и смеялись много и безудержно.      

Число видов смеха можно было бы и увеличить. Так, физиологи и врачи знают истерический смех. Также чисто физиологическое явление представляет собой смех, вызванный щекоткой.

Сегодня, учитывая все основные теоретические варианты можно осмелиться утверждать: в написанном до сих пор о смехе с неумолимостью повторяются, варьируются две идеи, которые вряд ли могут быть поколеблены в обозримом историческом будущем:

• сущность смеха, невзирая на все кажущееся бесконечным многообразие его проявлений едина;
• сущность смеха – в усмотрении, обнаружении смеющимся в том, над чем он смеется, некоторой доли негативности, известной  «меры зла».

Собственно говоря, здесь даже не две, а одна мысль: второй тезис просто указывает на то, что именно вызывает в человек желание смеяться. Однако если с первой частью утверждения все более или менее ясно, то вторая часть всегда рождала недоумения и вопросы: сарказм или ирония вроде бы действительно нацелены на обнаружение зла, но как быть с другими видами смеха – с  «беззаботным», «доброжелательным» смехом, с  «ласковой» улыбкой и  «мягким» юмором?