Что такое белорусский рок-н-рол?

Основными темами белорусского рока была тогда попытка понимания места Беларуси в мире. Уже новой Беларуси. Песни часто посвящаются национальным символам: "Цягнік на Нясвіж", "Пляц Францышка" (ULIS), "Слуцкая брама" (КРАМА). Здесь имеются в виду национальные Мекки белорусов: Несвиж – город в Минской области, "вторая столица" Великого Княжества Литовско-Русского, вотчина князей Радзивиллов, неоднократно отстаивавших автономию Княжества от Польской Короны; Франциск – белорусский первопечатник Франтишек Скарына, деятель белорусского Ренессанса.

Нередко протест против системы выражался в абстрактных негативных образах: "Камэндант", "Апошні інспэктар"...

В целом, белорусские группы тогда несли ту же социальную роль, что и российские, однако существенным добавлением была национальная тематика. Преобразования 1991 года, независимость страны, восстановление национальных государственных символов, реабилитация белорусского языка и появление национальных свобод… все-таки ввергли белорусский рок в кризис. Значительная часть групп оказались на грани распада.

Вот как описывает этот период лидер МРОІ, а впоследствии одной из популярнейших групп N.R.M. Лявон Вольский в книге Виктора Дятликовича "Іх МРОЯ. Іх N.R.M.": "Мы не маглі сябе знайсьці ў час росквіту дэмакратыі, бо змагарамі былі і іміджам і душою. А на той час змагарства сталася абсалютна непатрэбным".

В 1994 году в стране появляется общенациональная музыкальная премия – "Рок-каранацыя". Однако... Распадается ULIS. (Распадается, чтобы потом, когда основатели уезжают в Польшу, Канаду, США, собраться в новом составе).

В конце 1994 года победу на президентских выборах одерживает Александр Лукашенко. "Батька" начинает постепенную реставрацию советской системы. И именно в этот момент возрождается социальная тема в рок-музыке. Тогда же и началось размежевание белорусов на "красно-зеленых" и "бел-чырвона- белых". Нетрудно догадаться, в каком лагере оказался рок.

На рубеже 1994/95 гг. несколько групп сразу (N.R.M., ULIS в новом составе, Кася Камоцкая) выпускают сильные альбомы, сперва не очень замеченные, но оцененные позже, когда реставрация советской системы достигла апогея. Эти альбомы собрали живые впечатления от новой власти. Образ этого времени предстает как "Сьвята брудных рук, сьвята чыстых зубоў", "Неба, неба пачарнела", "А пакуль, а пакуль тут пустэльня глухая", "У зімоваю сьпячку адыходзіць краіна"...

И белорусский рок возрождается как жанр. Появляются новые звезды: НЕЙРО ДЮБЕЛЬ, Аляксандр Памідораў, ЛЯПИС ТРУБЕЦКОЙ. С расширением недовольства режимом среди молодой аудитории вырастает поколение, воспитанное в середине 90-х, которое обеспечивает популярность рок-музыкантов. И хотя уже нет больших площадных концертов, как в начале 90-х, многие песни 1998-2000 годов становятся просто народными ("Резиновый дом" НЕЙРО ДЮБЕЛЯ, "Тры чарапахі" и "Паветраны шар" N.R.M.).

Власть тем временем проводит политику вытеснения белорусского языка из обихода: закрываются белорусские школы и университеты, сокращается белорусскоязычное вещание на телевидении. Возникает сильный протест в обществе, и в итоге белорусский язык становится языком протеста, он все более популярен в культуре. Сказывается это и на роке: хоть большая его часть белорусскоязычна от основания, однако на национальный язык переходят и русскоязычные группы, как старые (НЕЙРО ДЮБЕЛЬ), так и новые (IQ 48).

Отношения музыки и власти все ухудшаются. Страсти накаляются за год до выборов на третий срок. 24 июля 2004 года, в день 10-летия правления А. Лукашенко, состоялся большой концерт на столичной площади Бангалор, приуроченный к митингу оппозиции. Воодушевление публики было так высоко, что власти отключили электричество в самый разгар. Однако это не помешало всем собравшимся хором допеть песню "Резиновый дом" НЕЙРО ДЮБЕЛЯ до конца. Власти оказались напуганы. Все участники концерта (даже инструменталисты DRUM ECSTASY и шансонье Дмитрий Войтюшкевич) были по негласному распоряжению исключены из эфира ТВ и радио, некоторые – уволены с государственных работ, их упоминание запрещено в госгазетах.

А концерты? Выступления в Беларуси практически невозможны. Они отменяются по надуманным предлогам, порой за несколько часов до начала. Значительная часть опальных групп стала выступать в основном в Польше и Украине, в других странах. N.R.M. активно участвовал в оранжевой революции. В частности, именно в перерыве их выступления В. Ющенко сделал свое знаменитое обращение к нации.

Но при этом белорусский рок жив. Подросло новое поколение групп, еще не успевших поругаться с властями (INDIGA, P.L.A.N., IQ 48, ГЛЮКІ). Им не запрещают выступать, хотя их песни порой еще более открыто антирежимны, чем у мэтров. О чем же поет современный белорусский рок?

Очень распространена тема войны. Причем понимается она совершенно не так, как в русском роке. Если для россиян это нечто далекое, идущее на окраине, откуда можно вернуться ("Он шел не спеша, возвращаясь с войны", ЧАЙФ), то в белорусском – оно вечное и постоянное, идущее на этой территории ("Вайна была заўседы, вайна – наш правадыр", N.R.M.; "Наперадзе сеча і перамога, ты свой лес бяры ў рукі сам", P.L.A.N.). Другая важная тема – отношения Востока и Запада, место Беларуси среди них ("Кагосьці цягне на Захад, нехта пнецца на Ўсход", "Беларускія дарогі", N.R.M.; "Сеньня я прыйшоў з-за Буга", "Танкі", НЕЙРО ДЮБЕЛЬ).

В циклах, где рокеры реконструируют песни 20-х (проект "Народны альбом" и не только), Восток существенно проигрывает Западу, причем порой представляется чем-то враждебным ("Перад навалай з Ўсходу станем мурам каменным", "Край ты мой, край"; "Крочым поплеч на Ўсход па шляхох Альг’ерда", AQUAMORTA).

Большое внимание уделяется и осмыслению сегодняшнего дня. Причем нынешняя ситуация оценивается как некая темнота, застой... А отсюда: "Я шукаю, шукаю выйсьце. Я знайду, знайду яго калісьці" ("Выйсьце", IQ 48).

И результаты поиска у разных групп, и даже в разных песнях одной группы, весьма различаются: от "Герои бумажные, лихие, отважные ждут рассвет, которого нет" ("Резиновый дом", НЕЙРО ДЮБЕЛЬ) до "Ніколі цемра сьвятло ня згасіць: сьвятло у цемры заўседы сьвеціць" ("Сьвятло у цемры", IQ 48). Несмотря на все проблемы и запреты появляются новые группы, хоть трудно назвать даже несколько коллективов, за исключением аполитичных J:МОРС и НОВОГО ИЕРУСАЛИМА, которые допущены на государственное телевидение. Мэтры выступают на квартирах и частных посиделках на природе, концерты молодых групп продолжаются, но фестивали практически невозможны. Главное музыкальное событие – "Басовішча" – проводится, но все так же в Польше. А вот отбор на него молодых групп в Минске пришлось как-то проводить в условиях строгой конспирации.

Сегодня ситуация немного изменилась. В афишах можно увидеть ранее запрещенные имена и все реже концерты отменяются за день до начала. Совсем молодые команды стараются быть вне политики, жить и творить рок-н-ролл подражая западным музыкантам.

Как пример можно привести следующие команды. Akute( обладатели рок-короны и нескольких музыкальных премий ) , МУТНАЕВОКА ( выступавшие с многими западными рок-звёздами на одной сцене) , Nizkiz ( песни которых продолжают возглавлять отечественные чарты ), HURMA, Avias, BosaeSonca, BlagiMat, Haina, ili-ili, Rel1kt, Recha, Waria и другие.

3. Белорусский  рок-н-ролл в портретах

Много белорусских групп играли рок-н-ролл: Akute, BONDA, BeZ bileta, Dali, J:Морс, N.R.M., Naka, Крама, Крамбамбуля, Красные Звёзды, Лявоны, Мантана, Мроя, Neuro Dubel, Ulis, Новый Иерусалим, Песняры́, Rouble Zone и др. Рассмотрим творчество наиболее значимых для белоруского рок-н-ролла.

Песняры 
     Первыми рок-н-рольщиками по праву можно назвать ВИА Песняры. Владимир Мулявин и его друзья начали в 1969-м — они играли в минских кинотеатрах перед сеансами, причем играли с таким драйвом, что публика часто требовала отменить показ кино и продолжать музыку. До того как назваться "Песнярами", они назывались "Лявонами", что в переводе на русский означало "Балагуры".

В самом этом названии было уже заложено не только предощущение фолк-рока, который им предстояло играть, но и ясное понятие о характере Мулявина, которого в группе почтительно и любовно звали Муля: он, как сказочный Иван-дурак, отличался простотой, глубиной и хитроумием. Хитроумием было сочетать в одной программе песню про лапти и европейский попсовый хит "Делайла". Простота была в самом виде ясного, круглого лица Мулявина — говоря, он с наивной улыбкой подергивал себя за усы...

"Песняры" представляли  собой настоящую рок-н-ролльную  команду — не только по звуку, но и по манере вести себя  в жизни. Мулявин носил длинные  волосы и густые, опускающиеся  вниз усы — невозможный облик  для стерильного певца советской  эстрады. Иногда, утомившись играть  обязательную ерунду, они выкрикивали  со сцены: "А теперь — песня  великих "Битлз"!" — и играли  нечто совершенно невообразимое  для тех постных лет.

Местами они могли быть дикими — совершенно в стиле Пита Таушенда из The Who, который, как известно, разламывал на сцене ударную установку. На некоторых концертах Мулявин играл на гитаре лежа, на других сокрушал телевизионную технику, действующую ему на нервы. Во всяком случае, слухи о подобных подвигах ходили. Но сильнее любых слухов доказывала энергетическую мощь группы ее музыка. Стоило им начать фолк-роковую, с тяжелым басовым рефреном, Косил Ясь Конюшину — как пол начинал дрожать...

Образ жизни группа и ее участники вели вполне рок-н-ролльный — но с поправкой на белорусскую ментальность, предполагающую три неспешные трапезы в день и литр водочки на ночь. В триаде sex, drugs and rock-n-roll на месте drugs у "Песняров" стояла водка с бульбой в виде закуски.

Барабанщик группы Александр Демешко вспоминал много лет спустя в одном из интервью, что в те годы "не моргнув глазом выпивал две бутылочки "водовки", литр томатного сока со сметаной и укропом, закусывал селедкой, вареной картошкой и двумя татарскими бифштексами". Это белорусское раблезианство я ощутил полной мерой в далеком 1977 году, когда приехал в Минск корреспондентом журнала "Ровесник" писать об американских гастролях "Песняров". Анатолий Кашепаров, вокалист группы (позднее он эмигрировал в США), пригласил меня к себе домой — я до сих пор помню тот долгий вечер за столом, обилие бифштексов, кастрюлю с вареной картошкой, бутылку самогона и ощущение медленно впадающих в отупение от сытной еды и крепкого пойла мозгов...

Но при этом, несмотря на периодические выбросы агрессии, "Песняры" никогда не были протестной командой и частью рок-н-ролльного подполья. Судьба Майка Науменко или Б.Г Мулявина не влекла. Вряд ли это был осмысленный, умственный выбор хода в шахматной партии — он просто был иным по натуре.

Диссидентские завихрения ему не были свойственны. Он не был по национальности белорусом (родился за Уралом), но впитал в себя белорусскую ментальность, белорусский образ мысли и чувства. Как определить этот образ? Добродушие, неспешность, лояльность, отсутствие истерики, мягкость нрава, в глубине которой, как свинчатка в комке пуха, кроется твердое ядро. В его музыке все это чувствовалось. Это был не просто унифицированный космополитичный рок, а именно рок из Белоруссии — музыка, лишенная столичной претенциозности, избавленная от мелкой суеты, просторная, как зимние поля, неспешная, как леса вдоль дороги.

Мулявин очень хорошо вписывался в предлагаемые ему советской властью обстоятельства — участвовал со своей группой во всевозможных комсомольских песенных конкурсах, пел песни советских композиторов и ездил на гастроли за рубеж в те годы, когда другие рок-группы в лучшем случае ездили играть на танцы в соседнюю школу. Он вполне лояльно играл по советским правилам. Если бы в нем и в его группе было только это — сейчас говорить было бы не о чем. Но сверх способности приспособления в "Песнярах" было и что-то еще, что разительно отличало их от других так называемых ВИА, отвратно голосивших казенные оптимистические песни...

Людей, четко деливших музыку на подпольный и поэтому подлинный рок-н-ролл и на разрешенный и поэтому фальшивый, песни Мулявина в те годы часто ставили в тупик. Они были разрешены, их крутили по радио и выпускали на пластинках (в СССР было выпущено 12 миллионов экземпляров пластинок "Песняров"), но при этом в них были подлинный драйв и истинное чувство. Я знал в те годы человека — вполне рок-н-ролльного человека, слушавшего Deep Purple и Grand Funk, — который несколько месяцев подряд напевал только одну песню: это была чувствительная и пронзительная Александрина.

Мулявин каким-то образом умел оказаться шире рамок, которые добровольно принимал, выше потолка, под которым добродушно соглашался существовать. Более того — теперь, когда Советского Союза уже нет и можно оценивать не героизм рок-н-ролльного подполья, а просто музыку, — ясно, что в композициях Мулявина было больше музыки, чем во многих немудреных творениях подпольных рок-н-ролльщиков, которые плохо играли на гитарах и писали наивно-патетические тексты к своим неумелым песням.

Мулявин четко знал, что делал. Он был профессионал — это становилось понятно каждому, кто хоть раз побывал на его репетиции. Он властно руководил своей командой, добиваясь чистоты и прозрачности звука, столь присущих "Песнярам". Музыканты из его группы, представавшие на советской сцене в виде наивных фольклорных парубков, ими вовсе не были: пианист Гилевич, например, слушал Оскара Питерсона и Рика Вейкмана, а Кашепаров — Led Zeppelin и Uriah Heep.

Сам Мулявин, кстати, в том давнем моем интервью на вопрос о своих музыкальных пристрастиях ответил с наивным хитроумием человека, желающего подчеркнуть свою самостоятельность, но при этом не показаться отставшим от моды: "Мы стараемся избежать влияния других групп... Мне нравится Chicago". Он очень хорошо слышал плавную, мягкую мелодику русской и белорусской речи, очень тонко чувствовал здешний ритм и звук, не совпадавший с ритмом и звуком всемирного музыкального потока. В электрический звук группы он вплетал лиру, найденную им в одном из музеев. Он пытался привить к западному рок-н-роллу славянский побег. Таких попыток было совсем немного — и лишь две из них можно назвать безусловно удавшимися. Это Czerwone Gitary в Польше — и "Песняры" в СССР.