Религия и естествознание

  Поэтому исповедание религии объединяет ее приверженцев в обширный союз, ставя перед ними задачу, достичь взаимопонимания на базе религии, найти общее выражение для своей веры. Но это возможно лишь в том случае, если содержание религии принимает определенную внешнюю форму, которая благодаря своей наглядности пригодна для взаимопонимания. Вполне естественно, что при большом различии между народами и условиями их жизни эта наглядная форма в разных частях света сильно варьирует и, что именно поэтому в ходе истории возникло много разновидностей религии. Но, наверное, общим, наиболее близким для всех религий является представление о Боге как о личности или, во всяком случае, как о ком-то, кто подобен человеку. Тем не менее, о свойствах Бога бытуют самые различные представления. У каждой религии есть своя определенная мифология и свои определенные ритуалы, которые у более высоко развитых религий доведены до тончайших подробностей. Отсюда возникают определенные наглядные символы, предназначенные для отправления религиозного культа, способные непосредственно воздействовать на силу воображения широких слоев народа, тем самым, пробуждая в них интерес к религиозным проблемам и приближая их к пониманию сущности Бога.

  Таким образом, поклонение Богу, благодаря систематическому обобщению мифологических преданий и сохранению торжественных ритуальных обрядов, приобрело внешне символический характер. На протяжении столетий значение подобных религиозных символов все усиливалось в результате передачи традиций от поколения к поколению и регулярному воспитанию в религиозном духе. Святость непостижимого Божества как бы придает святость постижимым символам. Отсюда возникли существенные стимулы для искусства. Действительно, искусство получило сильный толчок к развитию, поставив себя на службу религии.

 Один лишь пример из многих частных примеров: крылатый ангел испокон веков считался прекраснейшим из воплощений образа слуги и посланца Божьего. Ныне же современное анатомическое и научное воображение мешает некоторым найти красоту в этом символе по той простой причине, что подобное крылатое существо физиологически невозможно. Однако это обстоятельство ни в коей мере не должно повлиять на их религиозное сознание. Им нужно лишь воздержаться от того, чтобы испортить благочестивое настроение тем, кому вид крылатого ангела дарит радость и утешение.Однако гораздо более серьезную опасность таит в себе переоценка значения религиозных символов со стороны атеистов. Одним из наиболее излюбленных приемов этого движения, направленного на подрыв всякой истинной религиозности, являются нападки на издревле утвердившиеся религиозные обычаи и нравы, презрение и насмешка над религиозной символикой как над чем-то безнадежно устаревшим. Подобными нападками на символы веры они думают задеть саму религию, и это им удается тем легче, чем характернее и своеобразнее эта символика и эти обычаи. Уже не одна религиозная душа стала жертвой подобной тактики. Против этой опасности нет лучшей защиты, чем уяснить себе, что религиозный символ, сколь бы ни был он достоин почитания, никогда не представляет собой абсолютной ценности, а всегда является лишь более или менее совершенным указанием на Высшее, непосредственно не доступное восприятию.

 При таких обстоятельствах,  наверное, понятно, что на протяжении  всей истории религии постоянно  возникала мысль ограничить употребление религиозных символов или даже полностью устранить их, рассматривая религию скорее как дело абстрактного разума. Однако даже краткое размышление показывает, что подобная мысль совершенно необоснованна. Без символов было бы невозможно взаимопонимание и вообще - всякое общение между людьми. Это касается не только религиозного, но и любого человеческого общения. Ведь даже язык сам по себе является не чем иным, как символом для выражения мысли, т. е. чего-то более высокого, чем сам язык. Конечно, даже отдельное слово само по себе может возбуждать определенный интерес, но, строго говоря, само слово есть просто последовательность букв, служащая для обозначения некоторого понятия, которое и определяет его значение. Для этого же понятия в принципе неважно, представлено оно тем или иным словом, выражено ли оно на том или ином диалекте. При переводе слова на другой язык выражаемое им понятие сохраняется.

  В любом сообществе, перед которым стоят высокие задачи, в религии совершенно необходимы символы и церковный ритуал. Они обозначают самое высокое и наиболее достойное почитания, созданное силой обращенного к небу воображения. Однако никогда не следует забывать, что даже самый священный символ имеет человеческое происхождение.

 Если бы эта истина  учитывалась во все времена, то человечество избежало бы бесконечных страданий и боли. Ибо причину ужасных религиозных войн, жестоких преследований еретиков со всеми их печальными последствиями, в конце концов, следует искать лишь в столкновении известных контртезисов, каждый из которых имеет определенное оправдание. Конфликт возникал лишь вследствие того, что некая общая незримая идея, например, идея о всемогуществе Бога, была спутана с не совпадающими с нею зримыми средствами выражения, т. е. вследствие различий в церковных исповеданиях. Наверное, нет ничего более печального, чем видеть, как из двух жестоко враждующих между собой противников каждый считает себя обязанным, будучи полностью убежден и вдохновлен справедливостью своего дела, посвятить борьбе свои лучшие силы, вплоть до самопожертвования. Сколь многое можно было бы созидать, если бы можно было сплотить эти драгоценные силы в сфере религиозной/деятельности вместо того, чтобы стремиться уничтожить друг друга.

  Глубоко религиозный человек, утверждающий свою веру в Бога через почитание хорошо знакомых ему религиозных символов, в то же время не привязан к ним, понимая, что могут существовать и другие столь же религиозные люди, для которых священными являются другие близкие им символы, подобно тому, как какое-то определенное понятие остается адекватным самому себе, на каком бы языке оно ни выражалось. Но признаки истинно религиозного сознания этим вовсе не исчерпываются. Ибо теперь возникает другой - уже принципиальный - вопрос: покоится ли Высшая Власть, стоящая за религиозными символами и придающая им значение, лишь в душе человека; но, значит, она и угасает вместе с ним или же она представляет собой нечто большее? Другими словами: живет ли Бог только в душе верующего или же Он правит миром независимо от того, верят в Него или нет? Вот тот пункт, в котором мнения окончательно и принципиально расходятся. Это невозможно и никогда не будет возможно объяснить научным путем, т. е. на основании логических, основанных на фактах заключений. Напротив, ответ на этот вопрос есть всецело дело религиозной веры. Религиозный человек на это отвечает, что Бог существовал еще до того, как человек появился на Земле, и что Он от века держал в своих всемогущих руках верующих и неверующих, что Он восседает на высоте, непостижимой для человеческого разумения, и будет восседать там и тогда, когда Земля со всем, что на ней есть, уже давно превратится в развалины. К истинно религиозным людям могут причислять себя все и те, и только те, кто исповедует эту веру и кто, проникнувшись ею, чувствует себя защищенным всемогущим Богом от всех опасностей жизни, почитая Его и беспредельно доверяя Ему.

Проблемы религии

Одно из самых очевидных  проявлений секуляризации, затронувших  рядового человека, - это «кризис  правдоподобия» в религии. Иными  словами, секуляризация привела к широкомасштабному крушению убедительности традиционных религиозных определений реальности. Это проявление секуляризации на уровне сознания («субъективная секуляризация», если угодно) имеет соответствие на уровне социальной структуры («объективная секуляризация»). Субъективно рядовой человек склоняется к неуверенности относительно оснований религии. Объективно же он сталкивается с большим разнообразием религиозных и иных сил, предлагающих определения реальности, которые борются между собой за обращение его в свою веру или, по меньшей мере, за его внимание и ни одна из которых не имеет силы принудить его к подчинению. Иными словами, феномен, называемый «плюрализмом», является коррелятом секуляризации сознания на уровне социальной структуры. Это соотношение взывает к социологическому анализу.

Такой анализ предоставляет  прекрасную возможность показать inconcreto диалектическое отношение между  религией и ее инфраструктурой. Секуляризацию  можно анализировать таким образом, что она предстанет «отражением» конкретного процесса в инфраструктуре современного общества. Это тем более убедительно, что секуляризация представляется «отрицательным» феноменом, то есть таким, который сам по себе не способен быть причиной чего-либо и постоянно зависит от процессов иных, чем он сам. Однако такой анализ сохраняет убедительность только в том случае, если современная ситуация рассматривается в отрыве от своего исторического фона. И в самом деле, религия под влиянием секуляризации может убедительно анализироваться как «зависимая переменная» в сегодняшней ситуации. Однако стоит задаться вопросом об исторических корнях секуляризации, как проблема формулируется совершенно по-иному. В этом случае исследователю приходится рассматривать специфические элементы религиозной традиции западной культуры именно как исторические силы, то есть как «независимые переменные». Совсем другое дело - способность религии оказывать «обратное воздействие» на свою инфраструктуру в определенных исторических ситуациях. Здесь можно сказать, что эта способность значительно варьируется в различных ситуациях. Поэтому в одной ситуации религия может представать как созидающая сила, а в исторически следующей - как зависимое создание. Примером может служить явление, рассматриваемое в данной статье. Религиозные традиции, развившиеся на основе Библии, можно рассматривать как причинные факторы в складывании современного секуляризованного мира. Однако раз сложившись, этот мир как раз и не дает религии действовать в качестве созидающей силы. Мы берем на себя смелость утверждать, что в этом заключена великая историческая ирония в отношениях между религией и секуляризацией, ирония, образно выражаемая утверждением, что христианство было своим собственным могильщиком. Учитывая крушение убедительности, которое претерпела религия в современной ситуации, логично начать с социальной структуры и затем переходить к сознанию и формированию понятий, а не наоборот. Такой порядок, независимо от того, насколько он обоснован теоретически, позволяет избежать ловушки (в которую особенно склонны попадаться религиозно настроенные наблюдатели): приписывания секуляризации некоему мистическому духовному и интеллектуальному грехопадению. Он скорее позволит показать, что «грехопадение» (сам термин полезен в дескриптивных целях) основано на эмпирически наблюдаемых процессах в социальной структуре. можно сказать, что налицо «культурное запаздывание» между секуляризацией экономики, с одной стороны, и секуляризацией государства и семьи, с другой. Что касается государства, оно проявлялось в том, что в некоторых странах сохранялось традиционное религиозное обоснование политического строя в ту эпоху, когда эти страны уже далеко продвинулись по пути превращения в современные индустриальные общества. Так, несомненно, обстояло дело с Англией, первой вставшей на этот путь. С другой стороны, политические силы, способствовавшие секуляризации, действовали в странах, отсталых в отношении капиталистически-индустриального развития, - так было во Франции XVIII века и во многих слаборазвитых странах сегодня. Таким образом, отношение между социально-экономической модернизацией и политической секуляризацией неоднозначно. Тем не менее мы можем утверждать, что современному уровню индустриализации естественным образом сопутствует тенденция к секуляризации политического устройства. В частности, налицо тенденция к превращению церкви и государства в независимые друг от друга институты. Произошло ли оно по чисто практическим соображениям, изначально не связанным с идеологией антиклерикализма, как в Америке, или связано с антиклерикальным или даже антирелигиозным лаицизмом, как во Франции, зависит от исторических факторов, специфических для каждого национального сообщества. Во всех случаях общей тенденцией представляется возникновение государства, освободившегося от влияния как религиозных институтов, так и религиозного обоснования действительной политики. Это верно и в тех «антикварных» случаях, когда все та же политическая секуляризация продолжает прикрываться традиционными символами религиозно-политического единства, как в Англии или Швеции. И в самом деле, анахронизм традиционных символов в этих случаях лишь подчеркивает актуальность секуляризации, которой они не смогли воспрепятствовать.

Одним из важнейших следствий  оказывается то, что государство  уже не является аппаратом насилия на службе господствовавшего прежде религиозного института. Это действительно один из важнейших принципов в политической доктрине отделения церкви от государства как в американской, так и во французской ее версиях, как бы различны они ни были во всем остальном, и он не менее ярко выражен в различных доктринах политической терпимости и свободы, даже если они не сформулированы в терминах отделения церкви от государства, как в Англии, Германии. Общепризнано, что с религией в современном сознании происходит что-то в этом роде - не зря нашу современность нередко называют «эпохой скептицизма». Однако еще не общепризнано, что это обстоятельство вызвано не какими-то таинственными имманентными метаморфозами сознания как такового, а может быть объяснено в рамках эмпирически наблюдаемого социального процесса. Это значит, что описанная выше ситуация плюрализма вызывает кризис достоверности в религии, и в первую очередь в силу своей связи с секуляризацией. Мы видели, что оба глобальных процесса - плюрализм и секуляризация - тесно связаны между собой. Тем не менее плюрализм порождает кризис достоверности и сам по себе, как явление социальной структуры, независимо от его связи с «успехами» секуляризации. Ситуация плюрализма, покончив с монопольным положением религии, все более затрудняет сохранение или сооружение заново каркасов убедительности, на которых религия могла бы держаться. Каркасы убедительности теряют свою устойчивость, потому что уже не могут заставить общество в целом служить целям социального подтверждения. Попросту говоря, все время присутствуют «остальные», которые отказываются подтверждать данный религиозный универсум. Не подтверждающих его «остальных» уже невозможно не допустить «в свой дом». Кроме того, каркасы убедительности теряют видимость прочности в результате упомянутой выше динамики потребительской культуры. Когда содержание вероучения становится зависимым от моды, его все труднее становится выдавать за неизменную истину. Повторим: эти процессы остаются непонятыми, если рассматривать их только как феномены сознания; следует понимать, что они укоренены в инфраструктуре, созданной современным индустриальным обществом. Не будет большим преувеличением сказать, что экономические данные о промышленном производстве и росте капитала больше дают для предсказания кризиса достоверности религии в данном обществе, чем данные, полученные из «истории идей» данного общества.

Ситуация плюрализма увеличивает число конкурирующих  между собой каркасов убедительности. Тем самым она делает их религиозное  содержание относительным. Выражаясь точнее, она «деобъективирует» содержание вероучения, то есть лишает его статуса объективной, разумеющейся сама собой реальности для сознания. Содержание подвергается «субъективации» сразу в двух смыслах: его «реальность» становится «частным» делом отдельного человека, то есть оно теряет качество самоочевидной межличностной убедительности, - и поэтому становится «невозможно по-настоящему говорить» о религии. А поскольку индивид по-прежнему придерживается этой реальности, она воспринимается уже как коренящаяся скорее внутри сознания этого человека, чем в каких-то фактах внешнего мира, - религия соотносится уже не со вселенной или с историей, а с психологией.

Демонополизация религии - процесс, протекающий не только в социальной психологии, но и в социальной структуре. Религия уже не обосновывает «мир». Скорее различные религиозные группы пытаются различными средствами сохранить свои частные универсумы перед лицом множества конкурирующих универсумов. Сопутствующим явлением оказывается то, что множественность религиозных обоснований интернализируется сознанием как множественность возможностей, между которыми человек может сделать выбор. Тем самым всякий конкретный выбор оказывается относительным, не до конца достоверным. Но и та достоверность, которой он обладает, должна быть почерпнута внутри субъективного сознания индивида, поскольку ее уже нельзя почерпнуть из внешнего, разделяемого социумом и разумеющегося само собой мира. Это «черпание» можно обосновывать как «открытие» предполагаемых экзистенциальных или психологических фактов. Религиозные традиции утратили свой характер сводных символов для общества в целом, и общество должно теперь искать интегрирующие символы где-то в другом месте. Те, кто продолжают придерживаться универсума, определенного религиозными традициями, оказываются в положении когнитивных меньшинств - положении, создающем как социально-психологические, так и теоретические проблемы.

Религиозные учреждения перед лицом ситуации плюрализма могут пойти по одному из двух идеально-типических путей: они либо приспосабливаются к ситуации, играя роль свободного религиозного предприятия по правилам плюрализма, и справляются по мере сил с проблемой убедительности, приспосабливая свою продукцию к потребительскому спросу. Либо они отказываются приспосабливаться, окапываются под защитой тех социально-религиозных структур, которые им удается сохранить или создать, и продолжают проповедовать по мере сил прежнюю свою реальность, делая вид, что ничего не случилось. Разумеется, между этими двумя идеальными типами имеется множество промежуточных возможностей, в зависимости от степени приспособления или непреклонности. Оба идеально-типических варианта проблематичны как на уровне теории, так и на уровне «социальной инженерии». В своей совокупности эти проблемы и составляют «кризис теологии» или «кризис церкви» в современном обществе. В то время как присутствие религии среди современных политических институтов есть, как правило, проявление идеологической риторики, этого нельзя сказать о противоположном «полюсе». В сфере семьи и социальных отношений, тесно связанных с ней, религия по-прежнему сохраняет значительный потенциал «реальности», то есть сохраняет значимость для побуждений и самосознания людей в этой сфере повседневной социальной деятельности. Конечно, символическая связь между семьей и религией - очень древнего происхождения; ее корни уходят в глубочайшую древность институтов родства как таковых. Сохранение этих связей может поэтому рассматриваться в некоторых случаях просто как «пережиток» прежних установлений. Однако интереснее отметить тот факт, что религиозное обоснование семьи не исчезает и в высокосекуляризованных слоях общества, каков, например, современный американский средний класс. В этих случаях религия выступает в своей специфически современной форме, а именно как система обоснований, добровольно признаваемых свободными в своем выборе пользователями. В этом качестве она локализуется в частной сфере повседневной жизни общества и приобретает черты, характерные для этой сферы в современном обществе. Одной из таких характерных черт является «индивидуализация». Это означает, что перебравшаяся в сферу частной жизни религия становится делом «выбора» или «предпочтения» отдельного человека Как правило, ценности частной религиозности не играют роли в контексте институтов, выходящих за рамки частной жизни. Так, бизнесмен или политик может быть искренно привержен религиозным нормам в семейной жизни и при этом действовать в сфере общественной жизни без всяких ссылок на какие бы то ни было религиозные ценности. Очевидно, что такая изоляция религии внутри сферы частной жизни полностью «функциональна» для поддержания высокорационализованного устройства современных экономических и политических институтов. Тот факт, что приватизация религиозной традиции представляет проблему для теоретиков тех институтов, которые эту традицию воплощали, нас сейчас не занимает.Религиозные учреждения перед лицом ситуации плюрализма могут пойти по одному из двух идеально-типических путей: они либо приспосабливаются к ситуации, играя роль свободного религиозного предприятия по правилам плюрализма, и справляются по мере сил с проблемой убедительности, приспосабливая свою продукцию к потребительскому спросу. Либо они отказываются приспосабливаться, окапываются под защитой тех социально-религиозных структур, которые им удается сохранить или создать, и продолжают проповедовать по мере сил прежнюю свою реальность, делая вид, что ничего не случилось. Разумеется, между этими двумя идеальными типами имеется множество промежуточных возможностей, в зависимости от степени приспособления или непреклонности. Оба идеально-типических варианта проблематичны как на уровне теории, так и на уровне «социальной инженерии». В своей совокупности эти проблемы и составляют «кризис теологии» или «кризис церкви» в современном обществе.