Свобода журналистики – как я ее понимаю

ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ  БЮДЖЕТНОЕ

ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ

ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО  ОБРАЗОВАНИЯ

«ВОРОНЕЖСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ  УНИВЕРСИТЕТ»

(факультет журналистики)

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Контрольная работа

по введению в  профессию

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Контрольная работа

Студентки 1 курса журналистика з/о

Усковой Е. К.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                      

                                                           Воронеж

                                                       2013

Свобода журналистики – как я ее понимаю

Вопрос о свободе журналистики – это, прежде всего, вопрос о свободе  слова. Проблема свободы, а в частности  свободы слова является вечной. С  древних времен  велись многочисленные споры и дискуссии, были выдвинуты  совершенно непохожие друг на друга  концепции. Изучая данный вопрос, я  пришла к выводу о том, что проблема ограничения свободы человека возникла вместе с образованием государственности. Ведь изначально, по своей природе человек абсолютно свободен, его мысли и поступки ничто не ограничивает. Однако с возникновением государства появляются две, чаще противоборствующие, части – само Государство и Общество или, точнее, Народ. И у каждой из этих категорий, у каждой силы свои интересы и свое видение свободы. Но что есть свобода слова? Рассматривая различные концепции данного вопроса, я решила, что в данной работе свобода слова будет опираться, будет неразрывна с таким понятием, как Истина. Истина и свобода слова неотделимы друг от друга. Свобода нужна для поиска истины, открытия истины, для доступа к истине и познания истины. Часто говорят, что у каждого своя истина. Но я не согласна с этим тезисом. Истина одна. В данном контексте вспоминается диалог Воланда с буфетчиком Варьете о рыбе «второй свежести», где главный герой булгаковского романа «Мастер и Маргарита» заявляет: «Вторая свежесть — вот что вздор! Свежесть бывает только одна — первая, она же и последняя. А если осетрина второй свежести, то это означает, что она тухлая!» То же относимо и к истине: она бывает только одна.  
Таким образом, появляется вечный конфликт Государства с его законами, ограничивающими свободу и Народа с его жаждой абсолютной свободы для поиска Истины.

Идею полной свободы печати выразил в XVII веке один из лидеров английской буржуазной революции Дж. Мильтон в своем труде «Ареопагитика». Публицист, отстаивая полную свободу для распространения различных точек зрения путем печатного слова, полагался на разумный выбор читателей, на выбор по их совести. Так, Мильтон утверждал, что цензурные «ковы» наносят гораздо большие потери и вред, «чем, если бы враг обложил с моря все наши гавани, порты и бухты: эти ковы останавливают и замедляют ввоз самого драгоценного товара – истины». Публицист был уверен в том, что цензура заставляет «голодать умы» человечества, лишая возможности «знать что-либо сверх того, что она отмеряет своею мерою».

В то же время, современник  Дж. Мильтона английский философ Томас Гоббс придерживался крайне противоположенного мнения. Выступая сторонником сильной монархической власти, Гоббс утверждал, что граждане должны добровольно отказаться от своих прав и свобод в пользу государства, а государство, в свою очередь, должно обуздывать эгоизм и индивидуализм каждого. Таким образом, люди должны отказаться от самостоятельного поиска Истины и пользоваться лишь тем, что выдает им государство. Похожего мнения придерживался немецкий философ Гегель, свобода, по мнению которого, означала свободу индивида знать, что он не свободен и что его действия предопределены историческим процессом, обществом и прежде всего Абсолютной идеей, высшим проявлением которой является государство.  

Либеральной концепции свободы  печати придерживался английский философ  Стюарт Милль, который понимал свободу  как право зрелого индивида думать и поступать по своему усмотрению, не нанося тем самым ущерба другим. Милль в своих суждениях о  свободе утверждал: «Если мы не даем высказать мнение, не исключено, что  мы не даем высказать истину».

Вскоре утописты и теоретики  марксизма заговорили о социальной составляющей проблемы свободы печати. Возникает социалистическая журналистика. Приобретают вес такие понятия, как «массовость», «социальное равенство», «класс». Теоретик утопического коммунизма Вильгельм Вейтлинг отстаивал «свободу печати для всех», но эта свобода являлась для него лишь средством достижения социального равенства всех путем революционных преобразований. Карл Маркс, высоко ценивший труды Вейтлинга, утверждал, что печать является «громким выражением повседневных мыслей и чувств народа», таким образом, любые препятствия для свободного развития печати недопустимы и «радикальным излечением от цензуры было бы ее уничтожение». Однако уже в 1847 году Энгельс в заявлении о задачах партийной прессы отделяет «народ» - пролетариев, мелких крестьян и городских мелких буржуа – от бюрократии, дворянства и буржуазии, а «народную прессу» переводит в разряд партийной. И вот с этого момента все перевернулось. Актуальный ранее конфликт «Государство – Народ» уходит на второй план. Вперед выдвигается диктатура народа (читай – партии).

Самый известный последователь  Маркса и Энгельса В. И. Ленин сначала  также выступал за свободу печати. Однако потом главной составляющей его политики стала борьба за усиление диктатуры пролетариата. Отсюда следующее  утверждение: «свобода печати и собраний в буржуазной демократии есть свобода  заговора богачей против трудящихся, свобода подкупа газет и скупки их капиталистами. Еще до Октябрьской  революции Ленин говорил, что  большевики закроют буржуазные газеты, едва возьмут власть в свои руки. И сразу после переворота заявил: «Терпеть существование этих газет  значит перестать быть социалистом». Обоснование необходимости такой системы печати было сделано Лениным еще в 1905 году в работе «Партийная организация и партийная литература». В самом начале статьи Ленин отмечает, что различие между нелегальной и легальной печатью - «это печальное наследие крепостнической, самодержавной России», такой ненавистной и неприемлемой для будущего вождя. Однако вскоре, после получения власти в свои руки, он делает нелегальной всю не большевистскую литературу, продолжая тем самым и развивая «печальное наследие крепостнической России». Тех, кто не является «человеком партии», Ленин обвиняет в трусости и недомыслии и называет «истеричными интеллигентами», «буржуазными индивидуалистами». Такие заявления уже противоречат составляющей «культуры свободы» журналиста, где утверждается, что нужно вести диалог без обидных и тем более оскорбительных ярлыков в расчете на поиск и обнаружение совместных, приближающихся к истине решений. «Долой литераторов беспартийных!», - кричит Ленин. По его мнению, печатное дело «не может быть вообще индивидуальным делом». Литературное дело – это «часть общепролетарского дела, «колесико и винтик» великого социал-демократического механизма». После такого безапелляционного и радикального заявления Ленин почему-то идет на попятную и пытается перед «истеричными интеллигентами» оправдаться, говоря, что «хромает мое сравнение литературы с винтиком, живого движения с механизмом» (кстати, однажды, поднимая тост на приеме в честь участников Парада Победы в 1945 году, И. В. Сталин назовет «винтиком» уже не литературу, а русский народ). Также он заявляет, что «в этом деле необходимо обеспечение большего простора личной инициативе, индивидуальным склонностям». А как же это сочетать с высказываниями выше о том, что литература не может быть делом индивидуальным?  
«Выйдя из плена крепостной цензуры, мы не хотим идти и не пойдем в плен буржуазно-торгашеских отношений». А как насчет коммунистического плена, Владимир Ильич?  Ведь открыто заявляется то, что «газеты должны стать органами партийных организаций», что за работой издательств «должен следить организованный социалистический пролетариат, всю ее контролировать». Разве это не есть плен, не есть цензура? «Каждый волен писать и говорить все, что ему угодно без малейших ограничений». Какое лицемерие и жестокая насмешка! Ведь в таком случае, если человек получит «во имя свободы слова право кричать, врать и писать что угодно», партия его просто «переварит» или «очистит» себя от такого члена. Что скрывается за этими завуалированными и метафоричными выражениями прекрасно показала история: ссылки, эмиграции, убийства. Поиск истины и живое движение мысли становятся в такой ситуации невозможными. Появляется одна «истина», которой все обязаны, не задумываясь, следовать - строение коммунизма. Не напоминает ли это взгляды монархиста Гоббса, убежденного, что свобода граждан невозможна, а индивидуализм вреден и должен подавляться государством?   
Итак, Ленин пропагандирует свободу партийной прессы от  индивидуализма; карьеризма, капитала; мнимой буржуазной свободы; крепостной цензуры; буржуазно-торгашеских литературных отношений. В то же время, по мнению Ленина, свобода нужна для «организованной, планомерной, объединенной социал-демократической партийной работы», устранения всего «старинного, полуобломовского, полуторгашеского российского принципа: писатель пописывает, читатель почитывает»,  создания партийной литературы и подчинения ее партийному контролю. Ленин своими идеями о свободе слова закрывает людям доступ к самостоятельному поиску истины, запрещает им мыслить. Вспоминается гениальное произведение Андрея Платонова «Котлован», написанное в 1930 году, но опубликованное только в 1987 (что уже о многом говорит). Главный герой Вощев был уволен с механического завода за то, что задумывался о жизни общества во время работы (нечего думать, надо действовать по тому плану, что тебе дали). Главная цель его жизни – поиск истины. Герои этого произведения, усиленно трудящиеся на благо построения коммунизма, боятся остановиться и задуматься. А вдруг «истина лишь классовый враг»? Люди в этом произведении называются не иначе как материал («винтики»). «Не переживет он социализма: какой-то функции в нем не хватает», - говорит о слабом Козлове Чиклин. Человек уже не является мерой всех вещей. Человек – это маленький «винтик» огромной коммунистической машины. Если вдруг он, этот винтик, выйдет из строя, то его легко и без потерь можно заменить другим.

Под псевдонимом Аврелий отвечает на эту работу Ленина В. Брюсов. Произошла революция, власть буржуазии сменилась властью пролетариата. Но для свободных художников, для творцов, не относящих себя ни к какой партии, ни к одной политической организации все осталось по-прежнему. Степень зависимости осталась та же. «Раб мудрого Платона все-таки был рабом, а не свободным человеком», - утверждает Брюсов. Поэт не без оснований говорит о том, что «социал-демократы добивались свободы исключительно для себя», они утвердили при этом свои доктрины, которые стали «как заповеди, против которых не позволены никакие возражения». В этом уже и проявляется отсутствие свободы, а так же «фанатизм людей, не допускающих мысли, что их убеждения могут быть ложны». Человеку свойственно сомневаться, в сомнении заключается поиск истины. А если человек не сомневается, то он и не развивается, не идет вперед. Об этом и говорит Брюсов, называя себя и своих собратьев искателями абсолютной свободы: «Для нас дороже всего свобода исканий, хотя бы она и привела нас к крушению всех наших верований и идеалов». И дальше: «И поскольку вы требуете веры в готовые формулы, поскольку вы считаете, что истины уже нечего искать, ибо она у вас, вы враги прогресса, вы наши враги».

По моему мнению, несмотря на то, что я симпатизирую взглядам и возражениям Брюсова и не принимаю коммунистических идей Ленина, абсолютной свободы, которую ищет Брюсов, не существует. Здесь Ленин прав: «Жить в обществе и быть свободным  от общества нельзя». И с этим ничего не сделаешь. Это надо принять. Существуют разного рода зависимости: политическая, экономическая и т.д. А если нет  абсолютной свободы, то так же не может  быть и абсолютной свободы слова. Джон Мильтон идеализировал людей, полностью полагаясь на их совесть. Но стоит признать, что положиться на совесть людей – это то же самое, что опереться о воздух: падение неминуемо. Но запрещать  свободно мыслить, рассуждать и выслушивать разные мнения как минимум негуманно. Это приведет к остановке прогресса, к прекращению движения вперед. Не нужно в этом вопросе, как и в любом другом, переходить из крайности в крайность: либо абсолютная свобода, либо душащая истину цензура. Поэтому мои взгляды близки «центристским» суждениям английского философа Джона Локка, по мнению которого власти передается лишь некоторая часть естественных прав человека ради защиты его основных прав – свободы слова, совести и собственности. А предотвратить злоупотребления власти можно лишь с помощью закона, которому обязаны подчиняться как граждане, так и само правительство. Тогда никто не будет ограничивать свободу слова человека так, чтобы помешать поиску истины и ее открытию.  
«Познайте истину, и истина сделает вас свободными», - говорит Библия.

 

Список дополнительной литературы:

1. Ахмадулин Е.В. «Основы теории журналистики. Учебный курс»

2. Е.П. Прохоров «Введение  в теорию журналистики».