Влияние быта
на русский костюм XVI—XVII века
К XVI веку окрепнувшее
Московское государство превратилось
в единодержавную монархию со всеми
подобающими атрибутами и уложениями
царского ритуала, статусами выходов
и приемов, законов поведения
и внешнего оформления этих действ. Бытовой уклад разделился
на две самостоятельные части — внешнюю (парадную) и внутреннюю (домашнюю), мало
чем отличающуюся от патриархального
деревенского быта. Это деление усиливало
официальную жизнь дворца согласно ее
государственной миссии и обособляло
изоляцию женщин не только в светском
общении, но и территориально. Теремное
воспитание женщин в царских и боярских
семействах в своей основе шло от влияния
монастырского режима, и в этой (отторгнутой
от общего движения жизни) обители складывалась
и формировалась внутренняя замкнутая
женская иерархия с узко ограниченным
кругом интересов.
...Дочь прекрасная
Опракса Королевична
Сидит она во тереме златом верху;
На ню красное солнышко не опекет,
Буйные ветрушки не овеют,
Многие люди не обглядятся.
И. Забелин. «Быт русских царей».
Только самые дружелюбные отношения
хозяина дома к своим гостям растворяли
иногда женский терем, вызывая оттуда
на короткий миг хозяйку дома или
жен сыновей. Обычай радушия позволял
в сложном ритуале «малого» или
«большого» обычаев в церемонии поклонов
и целований подносить чарку питья желанному
гостю. На этом и кончалось участие женщин
в застолье.
Отторжение накладывало отпечаток
не только на характер поведения, но и
на образ мышления, одеяние, костюм,
то есть, на весь внешний облик. Складывался
определенный типаж — «постнический»
(по выражению Забелина), — спрятанный
от взора и глаз, укрытый одеждой так, что
из-под ее массы виднелись только лицо
и кончики пальцев рук. Свободная, крепленная
на плечах одежда, опоясанная только в
своем нижнем, домашнем интимном качестве
(сорочке), ниспадала долу, не столько окутывая,
сколько пряча и вуалируя истинные телесные
формы. Отсюда и определенный идеал дородности,
искусственно образованный многослойностью
тяжелой ткани и меховых подпушек и подкладок.
Пояс же был необходим только для рубахи
и «носим как символ целомудрия и благочестия».
Андрей Рябушкин. Семья купца
в XVII веке.
Даже в обыденной жизни вырабатывается особый иноческий
тип, который заставляет как можно целомудреннее
прятать свое естество, затягивать венцами
волосы девушек и укрывать тело в длинных
просторных одеждах (независимо от возраста
и социального положения), плотно увязывать
головы, навечно скрывая волосы от взора
посторонних... «Идеал постницы, на котором
воспитывалось и оканчивало жизнь наше
старинное женское племя, смотрел вообще
на красоту, как на запрещенный плод...»
и в двойной изоляции жилища и костюма
заживо хоронил человеческую личность.
Этот порядок, сходный с афинским
гинекеем, имел общий с ним моральный
и этический результат — и
в античной демократической Греции,
и в домостроевской Руси женщина
была бесправна, «ибо не муж от жены,
а жена от мужа, и не муж создан
для жены, а жена для мужа, посему и должна
иметь женщина покрывало на голове в знак
власти над нею...», «...покрывало вообще
обозначало стыдливость и целомудрие,
поэтому для постнических идей оно являлось
необходимым и неизменным условием сохранения
и выражения нравственной чистоты...».
Многосложность и большой
объем одеяний сближал мужскую
и женскую парадные одежды в том
случае, когда высшая форма социальной
престижности проявлялась в количественном
и стоимостном превосходстве. В
обыденной жизни мужчина получал довольно действенную форму обрамления
— удобную и в меру короткую и подвижную.
Для женщины ни смысл, ни форма одежд не
менялись. Задавленная беспросветной
работой, крестьянская женщина все порывы
своей души отдавала красе рукоделья,
рождавшегося в короткие зимние дни. Теремные
женщины культивировали то же занятие
не столько в своих хоромах, сколько в
светлицах.
Тем не менее сам факт господства Рукоделия, узорного украшения как общепринятой
нормы прекрасного получил и тут и там
значения единственной радости и свободы
женскогоМышления. Оно-то и было особой формой отличия
всех видов искусства и в большей мере
обратило свои силы на украшение одежд
всех сословий и положений.
Основу одеяния составляла
туникообразная рубашка — сорочка
— и в качестве белья и в
качестве платья. В первом случае она была
белою (цвет ее определялся естественным
цветом полотна), во втором — шилась из
цветной материи и именовалась Красною, то есть красивой и дорогой. Верхние
сорочки — выходные — имели чрезвычайно
длинные рукава, складывавшиеся в наборы
столь обширные и объемные, что «...множество
складок так хорошо защищали руки и плечи
от холода, что даже зимою не было нужды
надевать какую-либо одежду в рукава...»,
— писали иностранцы.
По свидетельству Олеария и
Корба, рукава сорочек были длиной 6
— 10 локтей (от б до 7 аршин). Царские и придворные
сорочки шились из тафты (алой, белой и
желтой) и из полосатых и набивных индийских
тканей (шелковых и хлопчатобумажных).
По швам рукава низались мелким жемчугом
в веревочку или ряскою в виде бахромы.
Шитье и низанье украшало плечевой шов
и запястье. Таким образом, простота покроя
и формы компенсировалась масштабом и
декором, что производило внушительное
впечатление, тем более что такая сорочка
носилась с верхним следующим платьем
и ее рукава продевалась в прорези проймы
последнего, оставляя рукава верхнего
платья висящими сзади. Большое значение
в этом случае имело декоративное убранство
рукавов сорочечной рубашки. Была это
одежда комнатная, повседневная, носимая
с поясом и приравненная к одежде «стыдливой»,
потому что в не невозможно (стыдно) выйти
к посторонним.
По рассказам Поссевино
следует, что «...все благородные
женщины носят по три одежды, а
женщина, которая носит одну одежду,
навлекает на себя дурную славу. Однажды
во дворце в Александровской слободе в жаркий летний вечер
третья жена царевича Ивана, бывавшая
на последних порах беременности, лежала,
растянувшись на скамье, в легкой одежде,
как вдруг вошел свекор ея — великий князь.
Она тотчас же вскочила, но он, вне себя
от гнева, ударил ее рукой по щеке, а потом
палкою (посохом) так отделал, что она в
следующую ночь преждевременно разрешилась
сыном... Царевич Иван прибежал на этот
шум, вступился за жену... Тогда гнев отца
обратился на него, и он нанес ему посохом
сильный удар в висок...».
Ходить «распояскою» было грехом, и позволить
себе подобное могла только былинная «молодая
Марина Игнатьевна: она, призывая в свой
терем Змея Горыныча, высовывалась в окно
в одной рубашке без пояса...».
Верхние одежды допетровской Руси → |