Самозванство на Руси как цивилизационный феномен

Содержание

Введение

К числу наиболее трудных  и сложных эпох, которых в истории России было немало, относится и так называемое Смутное время – тридцатилетие с конца XVI в. по 20-е годы XVII в., время, ставшее переломным в судьбах страны. А также время возникновения феномена самозванства в России.

Смутное время взяло свое начало и развитие с пресечение царской династии. Ведь в России царь был не только держателем государственной власти, но и носителем традиционного идеала «правды». Именно благодаря сохранившимся еще языческим представлениям царь в России рассматривался как «Отец» народа, царь-батюшка. Русское православие знало не только небесный идеал христианства, но и земной идеал «святой Руси», и главную роль в нем играла фигура «настоящего», православного царя. Царский род оборвался, это была катастрофа, которая означала крах всей системы ценностей.

И это же вызвало и социальное возмущение, беспокойство и нестабильность народных масс, были и выступления  народа против власти. Но если в Европе во главе таких движений, как  правило, стояли религиозные пророки-протестанты, то в России главной фигурой всех крестьянских войн стали самозванцы, люди, провозгласившие себя «настоящими» царями, готовыми восстановить социальную справедливость.

В русском самозванстве много уникального. Сакрализация царской власти в общественном сознании русского средневековья не только не препятствовала распространению этого явления, но и способствовала ему. Уже при первом российском самозванце Лжедмитрии I проявляются элементы религиозной легенды о царе-избавителе, царе-искупителе.

Не менее примечательны и та огромная роль, которая принадлежит самозванцам в отечественной истории XVII—XVIII вв., и активная регенерация этого явления в конце XX в. Одна из наиболее загадочных страниц в истории самозванства это его истоки.

В своих исследованиях самозванства Р.Г. Скрынников акцентирует внимание на реакции населения на появление самозванца. На том, как его воспринимали разные слои общества. Если брать Лжедмитрия I, то у Скрынникова можно увидеть, как отнеслись к появлению самозванца бояре, например Шуйские, возглавившие «боярскую оппозицию», простой народ. Самым важным фактором в раскрытие феномена самозванства Скрынников считал действия лже-царей на народное сознание.

Б.А. Успенский в большей степени  обращает внимание на особенности сознания русского народа. По мнению Успенского русские люди XVII – XVIII вв. обладали такой чертой традиционного сознания, как «мифологическое отождествление». «Мифологическое мышление» с помощью признака не выделяет в целом какой-либо аспект, а сливает, отождествляет признак и объект в целом.

Таким образом, среди, выше приведенных, мнений можно увидеть, что немалую  роль в превознесении лже-царей играют различные слои населения. Но все-таки большая роль досталась простому народу. Народ продолжал верить в царя-спасителя и, поэтому признавал самозванцев, надеясь на лучшее будущее.

Объектом исследования в контрольной работе является феномен самозванства в истории России. Предметом исследования выступает феномен происхождения самозванства.

Целью контрольной работы является поиск причины возникновения самозванства в России, рассмотрения смутного времени как почву зарождения самозванства в России.

Феномен самозванства на Руси

1. Династический кризис в конце 16 века

Итогом самого длительного  в русской истории царствования Ивана IV стал глубокий социально-экономический и политический кризис. Тяготы Ливонской войны, опричнина опустошительное нашествие крымских татар в 1571 г. серьезно подорвали экономику страны. Положение еще более ухудшилось из-за нескольких неурожаев и эпидемии чумы. Центральные и западные районы страны обезлюдели. Массовые побеги крестьян на окраины разоряли, прежде всего, мелких и средних помещиков

Вырваться наружу скопившимся  в русском обществе социальным страстям и политическим амбициям помог династический кризис. В 1581 г. Иван Грозный в припадке ярости убил своего старшего сына Ивана, который и своими достоинствами и своими недостатками, кажется, повторил своего отца. Престол унаследовал слабый умственно и физически царь Федор Иоаннович. "Росту малого, приземист и толстоват, телосложения слабого и склонен к водянке, нос у него ястребиный, поступь нетвердая от некоторой расслабленности в членах, он тяжел и недеятелен, но всегда улыбается, так что почти смеется ... писал о последнем потомке Ивана Калиты англичанин Д. Флетчер - Он прост и слабоумен, но весьма любезен и хорош в обращении, тих, милостлив, не имеет склонности к войне, мало способен к делам политическим и до крайности суеверен".

В 1598 г. царь Федор скончался, не оставив потомства. С его смертью  пресеклась династия московских князей "собирателей русских земель" Рюриковичей. Предстояло невиданное ещё в отечественной истории событие - выборы нового царя. Это не могло не вызвать в верхах острую борьбу за власть, которая часто приобретала форму политической интриги и заговора. Но кто бы не взошёл на московский престол и как бы не были велики его дарования, он не мог располагать в народе авторитетом "природных" государей. Представители старой династии рассматривали Московское государство как свою собственность, вотчину, что вполне совпадало с правосознанием народа, и он в массе своей терпеливо нес государево тягло. Отношение к новым выборам царя было иным, менее почтительным. Если Рюриковичи, как считалось, получали власть от Бога, то выборные государи - от подданных. Люди дали царю власть, люди, следовательно, могли её и отобрать.

Но все же с 1585г. власть сосредоточилась в руках одного из царского шурина Бориса Федоровича Годунова. Иностранцы даже именовали его лордом-протектором. Власти Годунова угрожало лишь то, что наследником бездетного Федора являлся его младший брат Дмитрий, проживавший с матерью в своем уделе - Угличе. Родственники Дмитрия, Нагие, ненавидели Годунова и не скрывали намерения расправиться с ним после вступления Дмитрия на трон. Однако в 1591 г. Дмитрий погиб. Официальная версия утверждала, что произошел несчастный случай: царевич играл ножом и наткнулся на него в эпилептическом припадке. Но в обществе считали, что он был убит по приказу правителя. Этот спор не разрешен и до сих пор. Ясно лишь, что смерть Дмитрия была выгодна Годунову.

2. Причины появления самозванства

Несмотря на то, что самозванство издавна привлекало внимание историков, корни этого явления до конца не выяснены. По большей части самозванство трактуется как одна из форм «антифеодального протеста», а в плане политическом оно изображается исключительно как «борьба трудящихся за власть». Однако при этом не учитывается, что не все самозванцы были связаны с движением социального протеста, что далеко не всегда их целью была власть в государстве.

Термин «самозванство» относится к области социальной психологии. Самозванство начинается тогда, когда лже-царь или псевдо мессия открывается окружающим, формирует группу соратников или становится во главе какого-либо движения социального протеста. Не менее примечательны и та огромная роль, которая принадлежит самозванцам в отечественной истории XVII—XVIII вв., и активная регенерация этого явления в конце XX в

Определенно можно указать  на несколько явлений как социального, так и внутриполитического характера, подготовивших самозванство. К.В.Чистов и Б.А.Успенский отметили, что социально-психологический фон широкого распространения самозванства возник благодаря сакрализации царской власти и популярности утопических и эсхатологических представлений в XVII—XVIII вв.. Указывалось и на другие причины этого явления, например на «отречение» Ивана Грозного от трона и провозглашение царем Семена Бекбулатовича и на последовавшее через двадцать лет воцарение Бориса Годунова, рожденного быть подданным, а не царем.

В России примеры самозванства до Григория Отрепьева неизвестны, однако можно указать на один примечательный случай из дипломатической практики конца XVI в., при котором одно лицо выдавалось за другое. Во время осады Нарвы в 1590 г. шведы вступили в переговоры с русской армией, которой командовал боярин Борис Годунов, и запросили «в заклад дворянина доброго», т.е. представителя знатного рода. Годунов приказал взять у шведов «в заклад» ротмистра Иволта Фриду, а в Нарву послать стрелецкого сотника Сульменя Грешнова, «а сказать ево дворянином добрым». Вел переговоры думный дворянин Игнатий Петрович Татищев — лицо довольно значительное при дворе. Вскоре был произведен еще один размен заложниками в обмен на сына нарвского воеводы Карла Индрикова в Нарву был послан псковский дворянин Иван Иванович Татищев, «а сказали ево Игнатью родным братом».

Впрочем, еще более  серьезный обман применили еще  раньше и сами шведы. В 1573 г. перед  царским гонцом В.Чихачевым предстал на королевском троне не Юхан III, а королевский советник Х.Флемминг. Сделано это было с тем, чтобы выманить у гонца царскую грамоту, король опасался принять в свои руки очередное «невежливое» послание Ивана Грозного. Конечно, в описанных случаях трудно усмотреть прямые аналогии с самозванством Лжедмитрия I, но, как можно видеть, практика обмана, подмены была принята в дипломатии XVI в.

Еще один элемент самозванства легенда о потаенном младенце, грядущем на отмщение своим обидчикам, также проглядывает в определенном хронологическом отдалении от событий Смутного времени. Австрийский посол С.Герберштейн, посещавший Россию в 1514 и 1526 гг., рассказывая о разводе Василия III с его первой женой Соломонией Сабуровой, записал и придворную сплетню, будто Соломония, заточенная в Суздальском Покровском монастыре, родила сына, названного ею Георгием. Великий князь немедля снарядил комиссию для расследования этого слуха, но бывшая великая княгиня не допустила до себя монарших слуг: «она, говорят, ответила им, что они недостойны, видеть ребенка, а когда он облечется в величие свое, то отомстит за обиду матери».

Приведенные параллели  хотя и расширяют представления  о питательной среде русского самозванства, но, конечно, не разъясняют генезиса этого явления.

В литературе устоялось мнение, будто народ поддерживал самозванцев главным образом потому, что те обещали ему освобождение от крепостного-гнета, сытую жизнь и повышение социального статуса. При этом допускается возможность того, что трудящиеся могли идти за самозванцами, не веря в их царское происхождение, а просто используя их в своих целях. Подразумевается, что «толпе» все равно, кто взойдет с ее помощью на престол, главное, чтобы новый царь был «мужицким», «хорошим», чтобы он защищал интересы народа.

Однако данная точка зрения далеко не бесспорна. Не секрет, что наряду с такими самозванцами, как Лжедмитрий I и Е. Пугачев, увлекавшими за собой тысячи людей, в России были и другие, которые в лучшем случае могли похвастаться несколькими десятками сторонников.

Скорее всего, одни самозванцы лучше играли свою роль, их поступки в большей степени соответствовали народным ожиданиям, а другие претенденты на престол не соблюдали общепринятых «правил игры» или же чаще их нарушали. «Праведным» в глазах народа выглядел тот монарх, который был, во-первых, «благочестивым», во-вторых, «справедливым», в-третьих, «законным».

«Законность» правителя определялась его богоизбранностью, можно сказать, что она и представляет основу российского самозванства. Вряд ли правильно считать, что российские самозванцы были авантюристами и сознательными обманщиками. Скорее всего, суть самозванства заключается в искреннем, «бесхитростном» отождествлении самого себя с тем лицом, имя которого принимаешь.

Б.А. Успенский выявил три обстоятельства, которые могли  заставить простого человека поверить в то, что он «истинный» государь: Раз в народном сознании присутствовало представление о Божественном предназначении подлинного царя, которое воплощалось в поверье о неких «царских знаках», то нет ничего удивительного в том, что человек, обнаружив на своем теле какие-либо «знаки», начинал считать себя Божьим избранником. В случае нарушения родового порядка престолонаследия тот, кто занимает в итоге подобной комбинации трон царский трон, может сам восприниматься как самозванец. «Открытие» такого самозванца на троне провоцирует появление других: в народе происходит как бы конкурс самозванцев, каждый из которых претендует на свою отмеченность.

Одним из факторов является такая черта традиционного сознания, как «мифологическое отождествление». Массовая поддержка могла опираться на признание претендента «подлинным государем» со стороны авторитетных лиц или свидетелей, которые-де знали его еще в бытность царем. Так, в 1732 году в селе Чуеве Тамбовской губернии объявился «царевич Алексей Петрович». Крестьяне поверили самозванцу после того, как его «признал» знахарь, который славился тем, что видел людей насквозь.

Крепость Оса сдалась  Пугачеву без боя после того, как  старик — отставной гвардеец, знавший  когда-то настоящего Петра III, «опознал» его в Пугачеве и сообщил обо всем гарнизону. Пугачевского полковника И. Н. Белобородова убедили в подлинности «царя» гвардейский унтер-офицер М. Т. Голев и солдат Тюмин.

История крестьянской войны 1773—1775 годов позволяет добавить еще один штрих к фольклорному портрету «благочестивого» царя. Среди причин, породивших у сподвижников Пугачева сомнения в его императорском происхождении, была и его неграмотность. «Настоящий» государь должен был подписывать свои указы собственноручно, а Пугачев этого не делал. И хотя он предупредил своего секретаря А. Дубровского, что тот будет сразу же повешен, если проговорится, тайну сохранить оказалось невозможно. В результате «слухи о том, что Пугачев не знает грамоты, ибо не подписывает сам своих указов, и потому является самозванцем, послужили основанием к организации заговора, завершившегося несколькими неделями спустя арестом Пугачева и выдачей его властям».

Таким образом, далеко не всякий, кто стремился помочь народу, кто играл роль «справедливого» царя, мог получить массовую поддержку. В 1608 году по приказу Лжедмитрия II донские казаки казнили двух «царевичей», с которыми сами же пришли к Москве. Если бы для казаков главным было то, насколько государь «свой», то, очевидно, они бы предпочли собственных «царевичей» более чуждому для них «царевичу Дмитрию». Но все вышло наоборот. Из этого следует, что царистские представления народа не могли быть объектом сознательного манипулирования.