Развитие страны на путях НЭПа: успехи, трудности, основные противоречия

1. Развитие страны на путях НЭПа: успехи, трудности, основные противоречия

Возможно, годы нэпа для многих советских людей были лучшими годами эпохи правления большевиков. Подъем экономики после разрушительной гражданской войны несомненно стал возможным благодаря восстановлению, хотя и не полного, рыночных отношений в советской экономике, отказа от многих идеологических догм в экономике. Только благодаря нэпу большевикам удалось удержаться у власти, окончательно устранить своих политических соперников в лице других политических партий и внутренней оппозиции. Вместе с тем, относительная либерализация экономики не привела к демократизации в общественной и политической жизни в Советской России. Для любой, успешно функционирующей рыночной системы, абсолютно необходима политическая стабильность, гарантии собственности, инвестиций и т.д., однако ничего подобного большевики предлагать не собирались. В этой ситуации развитие частного сектора ограничивалось лишь мелким предпринимательством и спекуляцией, что явно не способствовало успешному развитию экономики. Но в целом, после нескольких лет террора переход к новой экономической политике позволил поднять экономику Советской России из разрухи.

          Начатый в стране, где люди умирали с голоду, нэп представлял собой радикальный поворот в политике, акт колоссальной смелости. Но переход на новые рельсы заставил советский строй на протяжении года с лишним балансировать на краю пропасти. После победы в массах, которые во время войны шли за большевиками, исподволь нарастало разочарование. Для партии Ленина нэп был отступлением, концом иллюзий, а в глазах противников - символом признания большевиками собственного банкротства и отказа от своих проектов.

С конца 1920 года положение правящей в России партии большевиков стало стремительно ухудшаться. Многомиллионное российское крестьянство, отстояв в боях с белогвардейцами и интервентами землю, все настойчивее выражало нежелание мириться с удушавшей всякую хозяйственную инициативу экономической политикой большевиков.

Последние упорствовали, ибо не видели в своих действиях ничего ошибочного. Это понятно: ведь “военный коммунизм” расценивался ими не просто как сумма вынужденных войной чрезвычайных мер, но и как прорыв в правильном направлении - к созданию нетоварной, истинно социалистической экономики. Правда, признавали большевики (да и то в основном позднее), продвинулись к новой экономике по пути коренной ломки прежних рыночных структур намного дальше и быстрее, чем планировалось первоначально, и объясняли это тем, что буржуазия сопротивлялась по-военному, и необходимо было ради защиты революции немедленно лишить ее экономического могущества. В новых же, мирных условиях, крестьянам следует набраться терпения, исправно поставлять в город хлеб по продразверстке, а власть “разверстает его по заводам и фабрикам”, оперативно восстановит на этой основе почти полностью разрушенную за годы лихолетья промышленность, вернет крестьянству долг - и тогда-то , по словам Ленина, “выйдет у нас коммунистическое производство и распределение”.

В ответ один за другим в разных концах страны (в Тамбовской губернии, в Среднем Поволжье, на Дону, Кубани, в Западной Сибири) вспыхивают антиправительственные восстания крестьян.  К весне 1921 г. в рядах их участников насчитывалось уже около 200 тыс. человек. Недовольство перебросилось и в Вооруженные Силы. В марте с оружием в руках против коммунистов выступили матросы и красноармейцы Кронштадта - крупнейшей военно-морской базы Балтийского флота. В городах нарастала волна массовых забастовок и демонстраций рабочих.

По своей сути, это были стихийные взрывы народного возмущения политикой Советского правительства. Но в каждом из них в большей или меньшей степени наличествовал и элемент организации. Его вносил широкий спектр политических сил: от монархистов до социалистов.  Объединяло эти разносторонние силы стремление овладеть начавшимся народным движением и, опираясь на него, ликвидировать власть большевиков.

В критической ситуации первой послевоенной весны руководство партии большевиков не дрогнуло.  Оно хладнокровно бросило на подавление народных выступлений сотни тысяч штыков и сабель регулярной Красной Армии. Одновременно В.И. Ленин формулирует два принципа “урока Кронштадта”. Первый из них гласил: “только соглашение с крестьянством может спасти социалистическую революцию в России, пока не наступила революция в других странах”. Второй “урок” требовал ужесточить “борьбу против меньшевиков, социалистов-революционеров, анархистов” и прочих оппозиционных сил с целью их полной и окончательной изоляции от масс.

В результате Советская Россия вступила в полосу мирного строительства с двумя расходящимися линиями внутренней политики. С одной стороны, началось переосмысление основ политики экономической, сопровождавшееся раскрепощением хозяйственной жизни страны от тотального государственного регулирования. С другой - в области собственно политической - “гайки” оставались туго закрученными, сохранялась окостенелость советской системы, придавленной железной пятой большевистской диктатуры, решительно пресекались любые попытки демократизировать общество, расширить гражданские права населения. В этом заключалось первое, общее по своему характеру, противоречие нэповского периода.

Руководству РКП(б)  стоило  немалого труда убедить рядовых коммунистов в целесообразности нового  экономического  курса, встретившего на местах определенное противодействие. Несколько уездных парторганизаций усмотрели в оживлении частной торговли  и в переговорах с иностранными капиталистами о концессиях “капитуляцию перед буржуазией”. Практически во всех парторганизациях  имели место случаи выхода из РКП(б) “за несогласие с нэпом”.  Весьма распространенным было и мнение о тактическом  смысле решений Х съезда,  якобы призванных в первую очередь стабилизировать политическую обстановку в  стране;  в этой связи совершенно стихийно было пущено в оборот выражение “экономический Брест”,  намекающее не только  на  вынужденный характер уступок крестьянству,  но и на их скорое аннулирование.  Работники Наркомпрода мало считались с  разницей  между разверсткой  и  натуральным  налогом и ожидали не ранее,  чем осенью, вернуться к политике продовольственной диктатуры.

В связи  с  нарастанием  недовольства  со  стороны “низов” РКП(б) ее Центральный Комитет решил созвать  в  мае  1921  г.  экстренную Всероссийскую партконференцию. В своих выступлениях на конференции В. И. Ленин  доказывал  неизбежность  новой экономической политики,  подтвердив,  что она вводится не для обмана, а “всерьез и надолго”, возможно, на 5-10 лет. “Конечно, - говорил он, - приходится отступать, но надо самым серьезным образом, с точки зрения классовых сил относиться к этому.  Усматривать  в этом хитрость - значит подражать обывателям...”. Суть же сложившегося соотношения классовых сил, было таково,  что “или крестьянство должно идти с нами на соглашение, и мы делаем ему экономические уступки, или - борьба”.

Накануне Х Всероссийской партконференции В.И. Ленин еще раз уточнил формулу предпринимаемого “отступления”,  обозначив ее понятием  “госкапитализм”.  Эта формула вобрала в себя и концессии, и совершающийся через органы кооперации товарообмен с крестьянством,  и частную торговлю на комиссионных началах, и аренду мелких государственных предприятий. В написанной в апреле 1921 г. брошюре “О продовольственном налоге” он признал, что “еще много нужно и должно поучиться у капиталиста”,  что “за науку заплатить не жалко, лишь бы учение шло толком”. Прочитавший рукопись брошюры Л.Б. Каменев  написал  В.И. Ленину  в своем  отзыве,  что  большинству партработников она покажется “чем-то неслыханным,  новым,  переворачивающим всю практику”, поскольку “весь аппарат (Губисполкомы,  комиссары и пр. и пр.) привык работать как раз в обратном направлении”.

Так оно и происходило: стремление идти на выучку к капиталистам сопровождалось боязнью капитализма,  причем не  только рядовыми, но и ответственными партработниками. Не исключением из правила был и В.И. Ленин.  В конце 1922 г. Политбюро РКП(б) отклонило  по  его  инициативе чрезвычайно выгодную концессию английского предпринимателя Л. Украта.  По  сведениям  Г.Е. Зиновьева,  “Владимир  Ильич  выступил против этой концессии не потому,  что условия Украта были плохи, а потому, что в конце концов он себе сказал,  он и мы с ним:  лучше бедненькая, серенькая Советская Россия,  медленно  восстанавливающаяся,  но своя,  чем быстро восстановившаяся, но пустившая козла в огород, такого козла как Украт”.

Боязнью капитализма  было проникнуто стремление В.И. Ленина и активно поддерживающих его Л.Д. Троцкого  и  Л.Б. Красина  не допустить  демонополизации внешней торговли,  несмотря на то, что деятельность Наркомвнешторга была крайне  расточительной.  По мнению В.И. Ленина, даже частичное открытие границ повлекло бы за собой “беззащитность русской промышленности и переход к системе  свободной торговли.  Против этого мы должны бороться изо всех сил...”.

Заявляя о том, что нэп вводится “всерьез и надолго”, лидеры  большевизма не упускали возможности подчеркнуть,  что все это - “не навсегда”. Недаром в начале 20-х годов Политбюро ЦК обращало  особое  внимание  на правовую сторону регулирования частнохозяйственных отношений, чтобы иметь против них наготове соответствующие юридические основания.  “Величайшая ошибка думать,  - писал В.И. Ленин в марте 1922 г.,  - что нэп должен положить конец террору. Мы еще вернемся к террору и к террору экономическому”.  В сентябре 1922 г.  на Политбюро ЦК  РКП(б) специально, например, заслушивался вопрос о досрочном расторжении концессионных соглашений. Было решено иметь в гражданском  и  уголовном  законодательстве такие статьи,  “которые в нужный момент обосновали бы прекращение концессии”.

Действительно, период формирования государственных хозрасчетных трестов давал немало примеров сращивания интересов руководства трестов и  спекулянтов-предпринимателей,  срывавших немалые  барыши  с торгово-посреднических услуг этим трестам, вместо того, чтобы самим заниматься организацией производства и торговли в их цивилизованных “капиталистических” формах.  К 1924 г.  частный капитал держал под своим контролем  уже  две трети оптово-розничного товарооборота страны, усугубляя и без того вопиющую бесхозяйственность новых хозяйственных органов, руководство  которых,  пришедшее из ликвидированных главков и центров,  научилось осуществлять функции нормированного распределения товаров, но плохо разбиралось в организации торговли и рынка. Безо всякого преувеличения можно поэтому было говорить  о  нарождении элементов паразитического,  спекулятивно-бюрократического капитализма,  не имевших ничего общего  с теми образцами государственного капитализма,  которые существовали в развитых капиталистических странах Европы.

Любопытные замечания насчет причин спекулятивного ажиотажа в экономической жизни страны высказывал В.И. Ленину Н.А. Рожков (один из лидеров российской социал-демократии) в письме от 11 мая 1922 г. Он отмечал, что для создания нормального госкапитализма “нужен какой-то правовой порядок,  исключающий нынешнюю диктатуру или,  хотя бы частично ее ограничивающий”. “Рабов, ленивых и лукавых, пиявок, которые без пользы дела будут сейчас все тот же казённый тощий кошелёк высасывать,  -  продолжал он, - Вы может быть и найдете, но настоящие предприниматели не пойдут без юридических гарантий”.

Несмотря на  это и подобные ему предупреждения,  В.И. Ленин продолжал колебаться между  признанием  неотложности  мер  по созданию  нормального  госкапитализма (по поводу которого по его словам “даже Маркс не догадался написать ни  одного  слова...”)  и сохранением существующих взаимоотношений между государственным и частнокапиталистическим укладами “на  принципах “кто кого”. Еще дальше его шел в своих теоретических рассуждениях  о  природе  нэпа  и  государственного  капитализма Н.И. Бухурин. В одной из своих записок В.И. Ленину в июне 1921 г. он писал, что нэп, это - “социалистическая диктатура, опирающаяся  на  социалистические  производственные  отношения в крупной промышленности и регулирующая широкую мелкобуржуазную организацию  хозяйства  (натурально,  с тенденцией в сторону капитализма...).  Что касается концессий,  то здесь, конечно, крупный капитализм.  Но капитализм этот,  поскольку он будет, он тотчас же будет укреплять и социалистическую фабрику”.

Поворот РКП(б)  в сторону нэпа вызвал во всем мире определенные надежды на либерализацию  советского  режима,  которые усиленно  подогревались  эмигрировавшими  из России кадетами, меньшевиками,  эсерами.  Например, по мнению редакции меньшевистского “Социалистического Вестника”,  издававшегося в Берлине, “кто сказал А, должен сказать Б. Новую, рациональную на подъем  производительных сил рассчитанную экономическую политику нельзя вести государственным аппаратом и методами, приспособленными  к  экономической утопии и приведшими к экономической катастрофе”.  На очередь дня в Советской России, по их мнению, выдвинулся вопрос “о демократической ликвидации большевистского периода русской революции”.

Введение нэпа ничуть не ограничило политический  террор РКП(б) по отношению к реальной и потенциальной оппозиции,  препятствуя тем  самым  политическому  оформлению стихийного  стремления трудящихся города и деревни к демократическим правам и свободам.  Сказав А,  то есть допустив  известную  экономическую свободу,  РКП(б) не намеривалось говорить Б,  то есть ограничивать свои  притязания  на  монополию власти, информации и т.д. “Мы самоубийством кончать не желаем и поэтому этого не сделаем”, - твердо заявлял по этому поводу В.И. Ленин.

С введением нэпа,  но уже по другим причинам, резко усилилось  подавление инакомыслия и в рядах самой Коммунистической партии.  Речь идет  о  сильных  антинэповских  настроениях  в РКП(б),  которые угрожали отходом от нее уверовавших в идеалы “потребительского  коммунизма”  определенной  части  рабочего класса и мещанства.  Так, в мае 1921 г. органами ВЧК была перехвачена листовка с сообщением об образовании группы “активных революционных рабочих Москвы”, которая задалась целью добиваться освобождения трудящихся города и деревни “как от ига буржуазного,  так и от государственного капитализма”.  Даже в коммунистической верхушке  профессионального  движения  зрело глухое  недовольство  мероприятиями нэпа,  которое прорвалось наружу во время 4-го съезда профсоюзов. 18 мая 1921 г. Коммунистическая  фракция  съезда  отклонила резолюцию ЦК РКП(б) о роли и задачах профсоюзов на том основании, что она сводит на нет  функции профсоюзов в деле защиты экономических интересов пролетариата перед лицом нарождающегося капитализма.  Председатель  ВЦСПС  М.П. Томский чуть не поплатился за эту фронду с ЦК своим партбилетом (Ленин требовал от ЦК исключения  его  из партии),  но, к счастью для себя, отделался временным направлением на работу в Туркестан.

Не меньшие опасения руководству РКП(б) должно было внушать и слишком сильное тяготение части членов партии к нэпу в форме  частнопредпринимательской  деятельности,  также  чреватое отступлением от “чистоты” ее классовых принципов. В этой связи крайне любопытно постановление Оргбюро ЦК РКП(б) 9 сентября 1921г.  о недопустимости участия коммунистов в организации и  деятельности  артелей на правах владельцев или арендаторов средств производства, и совершенно категорически отказывалось в  праве  участия  “в каких бы то ни было частнохозяйственных организациях,  носящих явно выраженный профессионально-торговый характер”. Допускались высокие оклады, тантьемы (премии с определенного процента оборота капитала),  гонорары и  другие формы  материального вознаграждения,  но только получаемые на государственной службе.