Политическая и правовая мысль эпохи Возрождения

Макиавелли  прекрасно сознает, что непременным  условием осуществления политической власти в видах, угодных государю, является согласие с ней подданных. Он буквально заклинает правителя  ни в коем случае не навлекать на себя их антипатии: «презрение и ненависть  подданных — это то самое, чего государь должен более всего опасаться». Завоевывать расположение народа — вот его задача. Ему надлежит «принять меры к тому, чтобы граждане всегда и при любых обстоятельствах имели потребность в нем. Если люди отчуждаются от него, то в таком случае оказывается обреченным и народ — он ввергается в пучину анархии, беспорядка.

Каким образом  добиться от подданных того, чтобы  они действовали соответственно воле государя и чтобы его власть в стране (городе) осуществлялась нормально? По Макиавелли, такая власть осуществляется нормально, если подданные полностью  повинуются государю. Есть два способа  достижения повиновения. Первый — любовь к государю. Второй — страх перед  ним. Что эффективней и надежней? С точки зрения Макиавелли, лучше  всего, разумеется, «когда боятся и  любят одновременно, однако любовь плохо уживается со страхом, поэтому  если уж приходится выбирать, то надежнее выбирать «страх» и поддерживать его «угрозой наказания, которой  невозможно пренебречь».

Делая выбор  в пользу страха как такого состояния, которое вернее всего гарантирует  государству (государю) покорность его подданных, Макиавелли руководствуется одной из основных аксиом своей политической философии — аксиомой об исконной, от их асоциальной, антиобщественной природы идущей порочности людей — существ эгоистичных и злобных. О людях в целом, убежден автор «Государя», «можно сказать, что они неблагодарны и непостоянны, склонны к лицемерию и обману, что их отпугивает опасность и влечет нажива». Столетие спустя макиавеллевскую идею асоциальной сущности человека воспримет и разовьет Т. Гоббс.

В «Государе» от угрозы наказания, поддерживающей в  людях страх перед государством, до самого наказания, расправы расстояние почти незаметное. Правитель, чтобы  заставить своих подданных безропотно повиноваться ему, не должен пренебрегать самыми суровыми, нещадными карами. Жестокость допустима не только в  военное, но и в мирное время.

Гуманистический дух эпохи Возрождения, каким  его наследовал европейский XVI в., «Государя» едва коснулся. В этом труде доминирует, как нам уже известно, отнюдь не превознесение высокого достоинства  человеческой личности, создающей и  творящей самое себя. Нет в нем  апологии свободной воли, направленной к добру и общему благу; нет  рассуждений о призвании индивида к гражданско-нравственной деятельности на поприще политики. В фокусе этого  макиавеллевского сочинения — идеальный  правитель и технология его властвования. Прообразом же подобного правителя  выступает Цезарь Борджиа (Чезаре Борджа) — поистине сатанинский злодей, в котором автор хотел видеть великого государственного мужа, объединителя Италии.

Отмеченный  разлад Макиавелли с гуманизмом проистекает  не из своеобразных личных симпатий и  антипатий флорентинца. Глубинные  истоки этого диссонанса лежат в  трагическом несовпадении (а зачастую в открытом конфликте) двух качественно  отличных друг от друга измерений, двух разных способов социального бытия: этического и политического. У каждого из них свои собственные критерии: «добро» — «зло» у первого, «польза» — «вред» («выигрыш» — «проигрыш») у второго. Заслуга Макиавелли в том, что он до предела заострил и бесстрашно выразил это объективно существующее соотношение политики и морали.

3. Политико-правовые учения Реформации. М. Лютер, Ж. Кальвин

В первой половине XVI в. в Западной и Центральной  Европе развернулось широкое общественное движение, антифеодальное по своей  социально-экономической и политической сути, религиозное (анти католицистское) по своей идеологической форме. Поскольку ближайшими целями этого движения являлись «исправление» официальной доктрины римско-католической церкви, преобразование церковной организации, перестройка взаимоотношений церкви и государства, оно стало называться Реформацией. Главным очагом европейской Реформации была Германия.

Сторонники  Реформации разделились на два лагеря. В одном собрались имущие элементы оппозиции — масса низшего  дворянства, бюргерство, часть светских князей, рассчитывавших обогатиться  посредством конфискации церковного имущества и стремившихся использовать удобный случай для завоевания большей  независимости от империи. Все эти  элементы, тон среди которых задавало бюргерство, хотели осуществления достаточно скромных, умеренных реформ. В другом лагере объединились народные массы: крестьяне  и плебеи. Они выставили далеко идущие требования, боролись за революционное  переустройство мира на началах социальной справедливости.

Участие в реформационном движении столь  разнородных общественных сил, естественно, определило наличие в нем весьма отличающихся друг от друга политических программ, представлений о государстве, праве, законе. Тем не менее, эти программы  содержали и общие, характерные  для всей Реформации идеи. Например, все сторонники Реформации признавали единственным источником религиозной  истины Священное Писание и отвергали  католическое Священное Предание. Были они согласны в том, что миряне должны «оправдываться одною верой» без посреднической роли духовенства в «спасении» верующего. Все они желали радикального упрощения и демократизации церковного устройства, осуждали погоню церкви за земными богатствами, были против ее зависимости от римской курии и т. д.

У истоков  Реформации стоял и крупнейшим идеологом  ее бюргерского крыла являлся  немецкий теолог Мартин Лютер (1483—1546). Именно он сформулировал те религиозно-политические лозунги, которые вначале вдохновили и сплотили в Германии практически  всех поборников Реформации.

Чтобы правильно  разобраться в системе политико-юридических  взглядов Лютера, надо, во-первых, учесть, что уже к середине 20-х гг. XVI в. он резко выступил против крестьянско-плебейского, революционного лагеря Реформации; во-вторых, отграничить то, что в лютеровских суждениях прямо связано со злобой дня, от того, что содержит глубинный теоретический смысл; в-третьих, провести различие между субъективно преследовавшимися самим Лютером целями и исторической ролью, которую объективно сыграли высказанные им идеи.

Одним из исходных пунктов лютеровского учения является тезис о том, что спасение достигается исключительно верой. Каждый верующий оправдывается ею лично перед Богом, становясь тут как бы священником самому себе и вследствие этого не нуждаясь более в услугах католической церкви (идея «все - священства»). Только лишь Богу — существу совершеннейшему — обязаны люди, (от пап и князей до последнего крестьянина и плебея) повиноваться рабски, служить верноподданнически. В сравнении с Богом абсолютно все смертные ничтожны. Никто из людей не имеет превосходства над себе подобными: клир ничем не отличается от мирян, все сословия одинаковы. Эта трактовка Лютером основ положений христианства в условиях Реформации фактически являлась едва ли не первой раннее буржуазной версией принципа равноправия.

Возможность верующим быть внутренне религиозными, вести истинно христианский образ  жизни обеспечивается, согласно Лютеру, мирским порядком. Действенность этого порядка обеспечивается благодаря опоре учреждений светской власти (государства, законов) на естественное, а не на божественное право. Будучи, в конечном счете, производным от воли Божьей, естественное право, тем не менее, представляет собой качественно иной феномен, чем право божественное. Опирающейся на него светской власти естественное право дозволяет управлять единственно внешним поведением людей, имуществом, вещами. Свобода души, область веры, внутренний мир человека находятся, по Лютеру, вне юрисдикции государства, за пределами действия его законов.

В своей  концепции государства Лютер  предусмотрел — и это очень  важно для понимания ее теоретического значения, — что в сфере естественного  права, в границах мирских отношений  светской власти следует руководствоваться  практической целесообразностью, реальными  интересами, определяемыми человеческим разумом." Властвует же целесообразно, управляет разумно тот князь (монарх), который употребляет власть не как

привилегию, а отправляет ее как бремя, возложенное  на него Богом. Вообще христианский «управитель  должен считать себя слугой, а не господином народа». Лютер, однако, был  чрезвычайно далек от того, чтобы  проповедовать необходимость демократического переустройства тогдашней германской государственности. Он наставлял подданных  быть покорными монархам, не восставать против власти и смиренно сносить  чинимые ею несправедливости.

Система лютеровских политико-правовых воззрений пронизана противоречиями. Идея усиления роли светской власти, ее независимости от папства, которое являлось космополитическим институтом, «работала» на утверждение регионального княжеского абсолютизма. Мысли о монархе как высшем руководителе национальной церкви, о духовенстве как особом сословии, призванном служить государству, освящение светской власти религиозным авторитетом — все это способствовало насаждению культа государства; суеверная вера в государство надолго становилась характерной чертой господствовавшего в Германии политического сознания. Внутренняя религиозность, за которую ратовал Лютер, не предполагала сколько-нибудь серьезного изменения общественно-политического строя той поры: не требовалось упразднять эксплуатацию крестьян феодалами, ликвидировать абсолютистские режимы, устранять духовное порабощение верующих и т. п.

В целом  эволюция деятельности и учения Лютера происходила таким образом, что  в них нарастали элементы бюргерской ограниченности, узкоклассового политического  утилитаризма, религиозного фанатизма, существенно мешавшие дальнейшему  развертыванию Реформации.

К числу  виднейших идеологов и влиятельных  деятелей Реформации принадлежал Жан  Кальвин (1509—1564). Обосновавшись в  Швейцарии, он опубликовал там богословский трактат «Наставление в христианской вере» (1536). Сердцевина кальвинского сочинения — догмат о божественном предопределении. Согласно Кальвину, Бог заранее твердо определил одних людей к спасению и блаженству, других — к погибели. Люди бессильны изменить волю Бога, но могут догадываться о ней по тому, как складывается у них жизнь на земле. Если их профессиональная деятельность (ее пред указывает Бог) идет успешно, если они набожны и добродетельны, трудолюбивы и покорны властям (установленным Богом), значит, Бог благоволит к ним.

Из догмата  об абсолютном божественном предопределении  для истинного кальвиниста проистекал прежде всего долг целиком посвящать себя своей профессии, быть максимально бережливым и рачительным хозяином, презирать наслаждения и расточительность. Из этого догмата также следовало, что благородство происхождения и сословные привилегии феодалов вовсе не столь важны, ибо не ими обусловливаются пред избранность и спасение человека. Таким образом, Кальвин сумел дать специфическими религиозными средствами мощный импульс процессу формирования буржуазной социально-экономической практики и духовной атмосферы в Западной Европе.

Про буржуазный характер носила и произведенная Кальвином коренная реформа устройства церкви. Церковные общины стали возглавлять старшины (пресвитеры), избиравшиеся обычно из наиболее богатых мирян, и проповедники, не имевшие специального священнического сана, исполнявшие религиозные функции как служебные обязанности. Пресвитеры вкупе с проповедниками составляли консисторию, которая ведала всей религиозной жизнью общины. Идея подобного переустройства церкви, воспринятая в учениях о политике, в своем дальнейшем развитии явилась концептуальной базой для разработки республиканских и даже республиканско-демократических программ.

Сам Кальвин, однако, в вопросах о государстве  был очень осмотрителен. Осуждая  феодально-монархические круги за творимые ими насилия, произвол, беззакония и предрекая за это правителям Божью кару, орудием которой могут  стать их собственные подданные, он в то же время всякую власть объявлял божественной. Право сопротивляться тирании Кальвин признавал только за подчиненными государю органами власти, церковью, представительными учреждениями. Открытое неповиновение и свержение  тирана допустимы, на его взгляд, лишь тогда, когда использованы все способы  пассивного сопротивления, исчерпаны  все легальные формы борьбы. «Наихудшей формой правления» была для Кальвина демократия. Предпочтение он отдавал  олигархической организации управления государством.

Отличительное свойство кальвинистской доктрины —  заключающаяся в ней религиозная  нетерпимость ко всяким иным воззрениям и установкам, в особенности к  крестьянско-плебейским ересям. Зловещую суровость доктрины дополняла и  завершала не менее свирепая политическая практика Кальвина, который в 1541 — 1564 гг. руководил Женевской консисторией. Эта консистория фактически подчинила  себе магистрат города. За горожанами была установлена слежка, чуть ли не все объемлющей регламентации подверглись  самые разные стороны общественной жизни, за малейшее нарушение предписанных норм назначались тяжкие наказания, вошли в обыкновение казни тех, в ком усматривали еретиков.

Завоеванием политико-юридической мысли, реалистически  постигающей мир государства  и права, стал сформулированный в  эпоху Реформации вывод о том, что свобода мысли и совести  есть предпосылка и обязательный признак анти деспотического, демократически организованного человеческого общежития. М. Лютер говорил: «Ни папа, ни епископ, ни какой бы то ни было человек не имеет права установить хоть единую букву над христианином, если не будет на то его собственного согласия». Эта идея безусловной необходимости «собственного согласия» индивида с предписываемым ему «сверху» образом мыслей по своему общественному звучанию вышла далеко за сферу религиозно-нравственных отношений. Примененная к анализу и оценке политической действительности, она сыграла как в самой социальной истории, так и в науке о государстве и праве благотворную, революционизирующую роль.