Опричнина Ивана IV

В опричнину вошла часть  территории Москвы. Здесь разрешалось  селиться лишь опричникам, земские  же дворяне выводились со своих дворов. Согласно указу 1565 г., в опричнину  включался также ряд уездов поместно-вотчинного землевладения (Можайский, Вяземский, Суздальский, Козельский, Малоярославецкий, Медынский и другие), которые служили  базой для земельного испомещения  опричников. В дальнейшем территория опричнины значительно расширилась  за счет вхождения в нее новых районов (Костромской, Ярославский, Ростовский и другие уезды, Бежецкая и Обонежская пятины Новгородского уезда). Согласно предписаниям царского указа, в опричных уездах должны были оставаться лишь те дворяне, которые принимались в отряд опричников. Все же прочие, земские дворяне (а их было подавляющее большинство), обязаны были в короткий срок оставить свои поместья и вотчины и переселиться в земщину. Их владения шли в раздачу опричникам. Эти меры были призваны обеспечить службу опричников «с одново», т.е. раздельно от земских. Кроме того, царь наложил на земщину налог в 10 тысяч рублей — огромную по тем временам сумму.

По сравнению с опричниной земщина была поставлена в неравноправное политическое положение. Указ об опричнине  давал царю бесконтрольное право  «выводить измену» и казнить  «изменников» на всей территории государства.

Уже в феврале этого  года, вскоре после обнародования  опричного указа, состоялись первые казни. Были казнены видный воевода, один из покорителей Казани, и знатный  князь Александр Борисович Горбатый с сыном Петром, ряд других бояр и дворян. Многие десятки опальных были отправлены в 1565 г. в ссылку в  далекий Казанский край. Р. Г. Скрынников, специально исследовавший вопрос о  Казанской ссылке, обнаружил среди  них немало знатных «княжат» —  представителей родов Оболенских, Ярославских, Ростовских и Стародубских князей. Ссыльные лишались своих старинных  вотчин и поместий, а взамен наделялись имениями в казанских пригородах, причем, они получали здесь только поместья (к тому же весьма незначительные по размерам). Одновременно с опальными  начались переселения и вовсе  ни в чем не повинных земских дворян, которые, по указу об опричнине, должны были покинуть опричные уезды и поселиться в земских районах. В принципе они имели право на получение  в земщине компенсации за утраченные в опричнине владения. Но на практике осуществить это право удавалось  далеко не всегда. Правительство не давало никаких гарантий, и земские  дворяне сами вынуждены были «приискивать»  себе земли в новых районах. Подобные переселения были сопряжены с  рядом трудностей и зачастую вели к разорению и обнищанию дворян. По вопросу о размахе опричных переселений, о том, насколько последовательно  претворялось в жизнь положение  указа об опричнине в литературе высказаны различные точки зрения. По мнению ряда ученых (С.Ф. Платонова, С.Б. Веселовского, Р.Г. Скрынникова), выселения  дворян в годы опричнины носили массовый характер; иного взгляда на проблему придерживаются А.А. Зимин и В.Б. Кобрин, которые считают, что программа  опричных переселений либо не была осуществлена, либо осуществлена далеко не в полном объеме.

Опричнина затрагивала интересы самых различных слоев русского общества. Население страдало при  этом не только от самой опричной политики, но и от произвола опричников. Издавая  указ об опричнине, царь обещал народу, что с установлением единодержавия  и искоренением «измен» в стране восстановятся порядок и правосудие. Это не всегда удавалось. Пользуясь  исключительной властью и привилегиями, опричники нередко чинили в стране беззакония и грабежи.

В 1566 г. наметились некоторые  перемены в опричной политике. В  начале года царь произвел очередную  «мену» землями со своим двоюродным братом, удельным князем Владимиром Андреевичем  Старицким. В результате князь Владимир лишился основной части земель старинного отцовского удела. К царю перешли  Старица, Алексин, Верея и некоторые  другие удельные территории. Взамен он получил новые земли (города Дмитров, Звенигород, Боровск, Стародуб и др.). Обмен землями 1566 г. привел к окончательной  потере традиционных связей Старицких  князей с местными феодалами, к роспуску старого удельного двора. Основная масса удельных бояр и дворян перешла  на московскую службу, некоторые из них были приняты в опричнину. Впоследствии Старицкий уезд и некоторые  иные бывшие удельные земли попали в состав опричнины. Занимавшая важное стратегическое местоположение Старица  стала одной из резиденций, а впоследствии главной резиденцией царя Ивана. Заслуживает внимания еще одно обстоятельство. Вскоре после осуществления «мены» земель царь «пожаловал» князя Владимира  Старицкого, велел возвратить ему  старое дворовое место в Кремле (кремлевский  двор был конфискован у Стаицкого  в начале опричнины) и, более того, — приписать к нему территорию бывшего двора боярина Мстиславского. Едва ли это «пожалование» было жестом примирения. Царю было, очевидно, выгодно  держать удельного князя в  столице с тем, чтобы осуществлять более эффективный контроль над  его действиями. Антиудельные мероприятия 1566 г. прошли без кровопролития. Вообще первая половина этого года была временем относительного затишья террора. Получили амнистию казанские ссыльные, которым  было разрешено вернуться в свои прежние поместья и вотчины. На государеву службу возвращается знатный боярин князь Михаил Иванович Воротынский, который попал в опалу еще до учреждения опричнины; ему была возвращена часть его родовых имений.

Продолжавшаяся уже несколько  лет Ливонская война (1558-1583 гг.) сулила России заманчивые перспективы широкого выхода к побережью Балтийского  моря, в то же время остро ощущалась  нехватка ресурсов. Испытывая финансовые трудности, правительство вынуждено  было пойти на компромисс с земщиной с целью добиться от нее согласия на введение новых налогов, одобрения  своего внешнеполитического курса. Для обсуждения вопроса о продолжении  войны в Ливонии в июне 1566 г. на Москве был созван Земский собор. Показательно, что этот собор был  первым земским собором, на котором  широкое представительство получили все основные сословия — духовенство, боярство, дворянство и купечество. Правда, прямых выборов делегатов  на собор не происходило, и они  назначались правительством. Анализ состава собора 1566 г. привел исследователей к выводу о том, что на нем присутствовали лишь представители земщины. Одобрение  правительственного курса опричниками  подразумевалось, очевидно, само собой.

Царь сумел добиться от участников собора согласия на продолжение  войны. Однако на этом полоса компромиссов закончилась. Именно с земским собором 1566 г. было связано первое крупное  и открытое выступление земской  оппозиции. Большая группа земских  бояр и дворян, делегатов собора 1566 г., обратилась к царю с челобитьем об отставке опричнины. Ответом на это  обращение явилась новая вспышка  репрессий. Многие участники выступления  подверглись публичному телесному  наказанию, а трое дворян-челобитчиков (князь В. Ф. Рыбин-Пронский, И. Ф. Карамышев  и К. С. Бундов) были казнены. Но казнью этих дворян дело не завершилось. Она  явилась лишь прологом к широким  репрессиям против руководства земщины.

Осенью 1567 г. начался розыск по делу об «измене» боярина и конюшего Ивана Петровича Федорова-Челядина, которого обвинили в желании занять царский престол. Результатом розыска  была казнь «изменника». Одновременно с ним был казнен целый ряд  бояр и дворян.

Недовольство опричниной выражали и представители духовенства. Еще в мае 1566 года, сознавая, очевидно, свое бессилие остановить кровопролитие, сложил с себя сан и удалился, в монастырь митрополит Афанасий. Царь предложил митрополичий престол  казанскому архиепископу Герману Полеву, но тот заявил о своем несогласии с политикой опричнины и вскоре был удален с митрополичьего двора. Новый выбор Грозного остановился  на кандидатуре с игумена Соловецкого  монастыря Филиппа Колычева. Трудно назвать конкретную причину, обусловившую этот выбор. Человек волевой, энергичный, отличавшийся независимостью суждений, Филипп едва ли был способен угождать во всем монарху. Возможно, царя привлекли  незаурядные способности этого  человека как администратора и «хозяйственника», во всем блеске проявившиеся в период его игуменства на Соловках; возможно, определенную роль сыграло здесь  то обстоятельство, что в опричнине  служили представители Колычевых, сородичи Филиппа. Колычев был решительным  противником методов опричнины  и условием своего избрания в митрополиты  он поставил отказ царя от жесткого репрессивного курса. Однако, поддавшись уговорам царя и высшего духовенства, он согласился принять митрополичий сан и дать обязательство «не  вступаться» в дела опричнины. 25 июля 1566 г. он был поставлен в митрополиты. Развернувшиеся репрессии царя против земщины заставили, однако, митрополита  нарушить свой «обет молчания». В  марте 1568 г. Филипп открыто обратился  к царю в Успенском соборе с  обличением жестокостей и произвола  опричнины. И впоследствии этот сильный, незаурядный человек неоднократно публично осуждал царя и его опричников за «пролитие христианской крови». Действия митрополита вызывали раздражение  в окружении царя. Нашлось немало недоброжелателей у Филиппа и  в среде духовенства. Среди них  выделялись новгородский архиепископ  Пимен и царский духовник, благовещенский протопоп Евстафий. Власти спешно пытались собрать материалы, которые могли  бы скомпрометировать владыку; в  ход пускались клевета и лжесвидетельства. В ноябре 1568 г. был созван церковный  собор, на котором запуганные и введенные  в заблуждение иерархи низложили  Филиппа. Опального митрополита  сослали в заточение в Тверской Отроч монастырь.

Разгром земской оппозиции  в 1568 г. не положил конец репрессиям. В следующем году они возобновились  с еще большей силой.

2. Причины ведения  опричнины

Четкий и однозначный  ответ на эти вопросы дать не просто. Казалось бы, лучше всего должны были понимать смысл происходившего сами современники. Однако ясного и  удовлетворительного объяснения причин учреждения опричнины в их сочинениях мы не находим, они как бы уклоняются от ответа на этот вопрос.

Не содержат готового на него ответа писания самого Ивана  Грозного. Сейчас, после проведенных  дискуссий и новых находок, уже  не приходится сомневаться в подлинности  знаменитой переписки Грозного с  Андреем Курбским и других сочинений  царя. Всю вину и ответственность  за происходившее в стране царь Иван возлагал на всякого рода «изменников» (прежде всего — «изменников»-бояр), а себя представлял лишь жертвой  крамолы и интриг. Это, конечно  же, взгляд необъективный, тенденциозный. Трудно представить, чтобы все бояре, в том числе — старинные  нетитулованные боярские роды, издавна  верно служившие московским государям, вдруг стали «изменниками». Далеко не всегда историк может различить, где была «измена», а где —  просто подозрительность царя.

Отнюдь не беспристрастен и противник Ивана Грозного князь  Андрей Михайлович Курбский. В своих  сочинениях князь стремился не столько  понять, сколько обличить царя Ивана  в тиранстве и пролитии невинной крови.

Немало интересных сведений об опричнине дают нам иностранные  наблюдатели. Однако постичь общий  смысл событий, происходивших в  чуждой им «варварской Московии», они  не могли. Порой иностранцы сознательно  преувеличивали хаос и беспорядки в  стране с целью спровоцировать своих  государей к военному вторжению  в Россию. Русские летописи и сказания, написанные после смерти Ивана Грозного, не скрывают фактов жестокостей опричнины, но в то же время избегают прямой оценки политики царя Ивана. В сознании русских людей того времени он был, хотя и грозный, но все же законный, «прирожденный» государь, власть которому дана от Бога. Поэтому и судить о  действиях царя его подданные  считали себя не вправе. Летописцы  весьма обстоятельно и толково излагают фактически сторону событий опричнины, но не раскрывают мотивов действий царя Ивана, ограничиваясь лишь фразами  типа: «понеже (потому что) опришнину  повеле учинити себе особно».

Историки XVIII — первой половины XIX в. основывали свои исследования об опричнине на показаниях современников  и летописей XVII в. и во многом следовали  их оценкам и суждениям. В. Н. Татищев, сторонник сильной монархической  власти, идеолог петровского абсолютизма, оправдывал деяния Ивана Грозного и  осуждал «измены» «некоторых беспутных  вельмож». Князь-аристократ М. М. Щербатов, напротив, видел в царе Иване тирана, который своей чрезмерной подозрительностью  нарушил вековой союз монархии с  боярством. Н. М. Карамзин, обосновавший необходимость самодержавной власти, в то же время (вслед за Курбским и некоторыми другими авторами) осуждал  борьбу Грозного с боярством и  противопоставлял опричную тиранию  мудрому правлению первых лет  царствования Ивана, когда царь прислушивался  к советам бояр. Данные талантливым  историком и литератором яркие  психологические характеристики Ивана  Грозного сохраняют свое значение и  поныне. Однако вряд ли можно свести объяснение опричнины к раскрытию  особенностей личности грозного царя. Действительно, Грозный был, по-видимому, человеком психически не вполне уравновешенным. В тоже время, современные наблюдатели  замечали за ним трезвый ум и государственные  способности. В своих поступках  он руководствовался не только эмоциями, но и трезвым политическим расчетом.

Субъективный, морализирующий подход к оценке событий прошлого начал преодолеваться благодаря  трудам С.М. Соловьева, который впервые  взглянул на историю России как на закономерный и объективный процесс. Опричнину он рассматривал через  призму общей своей концепции  постепенного перехода от «родовых»  отношений к «государственным». Борьба Ивана Грозного с боярством (которое являлось носителем «родовых»  начал) имела, по мысли С.М. Соловьева, позитивное значение, поскольку она  ускоряла победу начал «государственных». В то же время историк отнюдь не оправдывал жестокости царя Ивана. Взгляды  С.М. Соловьева получили развитие в  работах его последователей. Наиболее четкая и развернутая концепция  опричнины в дореволюционное  время была дана С.Ф. Платоновым, который  главный ее смысл видел в борьбе государственной власти, опиравшейся  на «служилый класс» (дворян-помещиков), против могущественной княжеско-боярской знати, потомков удельных князей. Важнейшим  результатом опричнины, считает  С.Ф. Платонов, был разгром родового княжеско-боярского землевладения, являвшегося основой политического  могущества феодальной знати.

Концепция Платонова с  некоторыми модификациями перешла  впоследствии и в советскую историческую литературу. В трудах большинства  советских историков 30-50-х гг. опричнина  выступала как явление «прогрессивное», поскольку она укрепила централизованное государство, сокрушив могущество крупной  боярской аристократии и сделав тем  самым невозможным возврат к  порядкам феодальной раздробленности. В последние годы платоновского  взгляда на опричнину как на столкновение самодержавия с могущественной княжеской  аристократией придерживается Р.Г. Скрынников, который, правда, считает, что опричнина не была единой на всем протяжении своего существования и имела четко выраженную антикняжескую направленность лишь на начальном своем этапе.

Исследования последних  десятилетий (работы В.Б. Кобрина и  др.) подвергли решительной критике  традиционные представления о боярстве как реакционной силе, всячески противившейся  централизации страны, и о рядовом  дворянстве как главной политической опоре русской монархии. Процесс  разрушения родового княжеско-боярского  землевладения, подчинения аристократии центральной власти начался еще  задолго до опричнины (хотя и опричнина  сыграла здесь немаловажную роль). К середине XVI в. потомки некогда  владетельных князей северо-восточной  Руси, а также основная часть, князей-рюриковичей  юго-западной России (за исключением  князей Воротынских и Одоевских) утратили на свои земли особые княжеские  права и их «княжения» превратились в обычные вотчины. Характерной  особенностью вотчинного землевладения  в России было отсутствие принципа единонаследия (майората), механизма, способного сдерживать распад родовых имений. Вотчины делились поровну между  сыновьями землевладельца, что вело к их дроблению, измельчанию и  захуданию целых родов. В наиболее выгодном положении находились те бояре  и князья, которые сделали карьеру  при московском дворе и благодаря  этому получали от государя в качестве пожалований новые вотчины. У  многих бояр и князей эти новые  жалованные и купленные вотчины  значительно превышали по размерам их старые родовые имения. Некоторые  из «княжат» полностью утратили к  началу опричнины связи со своими родовыми гнездами и служили с  поместий и вотчин, расположенных  в различных частях страны, а у  иных — и вовсе не было вотчин и они владели землями только на поместном праве. Развитие поместной  системы, принятие в 1556 г. «Уложения  о службе», уравнивавшего службу с поместий и вотчин, способствовали формированию единого общерусского служилого землевладельческого  сословия, все представители которого были обязаны нести государеву военную  службу. Княжеско-боярская знать, служившая  при государевом дворе, не составляла при этом какой-то особой группы независимых  земельных магнатов (подобной аристократии ряда стран Европы), а являлась лишь частью военно-служилого сословия, его верхним слоем. Относительно слабое экономически и находящееся  в прямой служебной зависимости  от государя боярство не могло, да и  не стремилось противопоставить себя централизованной монархической власти. Во всяком случае, никакими прямыми  свидетельствами на этот счет мы не располагаем. Что же касается знаменитого  спора между царем Иваном Грозным  и «аристократом» Андреем Курбским, то, как справедливо отметил В. Б. Кобрин, речь в нем велась не о  необходимости централизации вообще, а лишь о ее методах.