Московское княжество и зарождение приказной системы

Понимая, что Русь окажет ему стойкое сопротивление, Мамай  собрал большую рать и, кроме того, вошел в сношение с Литвой, которая, как мы знаем, была тогда враждебна  Москве. Литовский князь Ягайло обещал Мамаю соединиться с ним 1 сентября 1380 г. Узнав о приготовлениях Мамая, рязанский князь Олег также вошел  в сношение с Мамаем и Ягайлом, стараясь уберечь свою украинскую землю  от нового неизбежного разорения  татарами. Не укрылись приготовления  татар к походу и от московского  князя. Он собрал вокруг себя всех своих  подручных князей (ростовских, ярославских, белозерских). Послал он также за помощью  к прочим великим князьям и  в Новгород, но ни от кого из них не успел получить значительных вспомогательных  войск и остался при одних  своих силах. Силы эти, правда, были велики, и современники удивлялись как количеству, так и качеству московской рати. По вестям о движении Мамая князь Дмитрий выступил в поход в августе 1380 г. Перед  началом похода был он у преподобного Сергия в его монастыре и получил  его благословение на брань. Знаменитый игумен дал великому князю из братии своего монастыря двух богатырей  по имени Пересвета и Ослебя <<*Слово  Ослебя (Ослябя) склонялось как осля, щеня, теля: Ослебяти и т. д. От этого имени произошла фамилия Ослебятевых. Оба богатыря троицких погибли в бою с татарами; могилы их сохранились в Симоновом монастыре в Москве.>>, как видимый знак своего сочувствия к подвигу князя Дмитрия. Первоначально московское войско двинулось на Коломну, к границам Рязани, так как думали, что Мамай пойдет на Москву через Рязань. Когда же узнали, что татары идут западнее, чтобы соединиться с Литвой, то великий князь двинулся тоже на запад, к Серпухову, и решил не ждать Мамая на своих границах, а идти к нему навстречу в "дикое поле" и встретить его раньше, чем он успеет там сойтись с литовской ратью. Не дать соединиться врагам и бить их порознь — обычное военное правило. Дмитрий переправился через Оку на юг, пошел к верховьям Дона, перешел и Дон, и на Куликовом поле, при устье речки Непрядвы (впадающей в Дон справа) встретил Мамаеву рать. Литовский князь не успел соединиться с ней и был, как говорили тогда, всего на один день пути от места встречи русских и татар. Боясь дурного исхода предстоящей битвы, великий князь поставил в скрытном месте, в дубраве у Дона, особый засадный полк под начальством своего двоюродного брата князя Владимира Андреевича и боярина Боброка, волынца родом. Опасения Дмитрия оправдались; в жесточайшей сече татары одолели и потеснили русских; пало много князей и бояр: сам великий князь пропал безвестно; сбитый с ног, он без чувств лежал под деревом. В критическую минуту засадный полк ударил на татар, смял их и погнал. Не ожидавшие удара татары бросили свой лагерь и бежали без оглядки. Сам Мамай убежал с поля битвы с малой свитой. Русские преследовали татар несколько десятков верст и забрали богатую добычу. Возвращение великого князя в Москву было торжественно, но и печально. Велика была победа, но велики и потери. Когда, спустя два года (1382), новый ордынский хан, свергший Мамая, Тохтамыш внезапно пришел с войском на Русь, у великого князя не было под руками достаточно людей, чтобы встретить врага, и он не смог их скоро собрать. Татары подошли к Москве, а Дмитрий ушел на север. Москва была взята татарами, ограблена и сожжена; разорены были и другие города. Татары удалились с большой добычей и с полоном, а Дмитрий должен был признать себя снова данником татар и дать хану заложником своего сына Василия. Таким образом, иго не было свергнуто, а северная Русь была обессилена безуспешной борьбой за освобождение.

Тем не менее Куликовская  битва имела громадное значение для северной Руси и для Москвы. Современники считали ее величайшим событием, и победителю татар, великому князю Дмитрию, дали почетное прозвище "Донского" за победу на Дону. Военное  значение Куликовской победы заключалось  в том, что она уничтожила прежнее  убеждение в непобедимости Орды и показала, что Русь окрепла для  борьбы за независимость. Набег Тохтамыша  не уменьшил этого значения Мамаева  побоища: татары одолели в 1382 г. только потому, что пришли "изгоном", внезапно и крадучись, а Москва их проглядела и не убереглась. Все понимали, что  теперь Русь не поддастся, как прежде, нашествиям Орды и что татарам  можно действовать против Руси только нечаянными набегами. Политическое же и национальное значение Куликовской  битвы заключалось в том, что  она дала толчок к решительному народному  объединению под властью одного государя, московского князя. С точки  зрения тогдашних русских людей, события 1380 г. имели такой смысл: Мамаева нашествия со страхом  ждала вся северная Русь. Рязанский  князь, боясь за себя, "изменил", войдя в покорное соглашение с  врагом. Другие крупные князья (суздальско-нижегородские, тверской) притаились, выжидая событий. Великий Новгород не спешил со своей  помощью. Один московский князь, собрав свои силы, решился дать отпор Мамаю  и притом не на своем рубеже, а  в диком поле, где он заслонил собой не один свой удел, а всю  Русь. Приняв на себя татарский натиск, Дмитрий явился добрым страдальцем  за всю землю Русскую; а отразив  этот натиск, он явил такую мощь, которая  ставила его естественно во главе  всего народа, выше всех других князей. К нему, как к своему единому  государю, потянулся весь народ. Москва стала очевидным для всех центром  народного объединения, и московским князьям оставалось только пользоваться плодами политики Донского и собирать в одно целое шедшие в их руки земли.

Преемники Донского. Донской умер всего 39 лет и оставил после себя несколько сыновей. Старшего, Василия, он благословил великим княжением Владимирским и оставил ему часть в Московском уделе; остальным сыновьям он поделил прочие города и волости своего московского удела. При этом в своем завещании он выразился так: "а по грехом отыметь Бог сына моего князя Василья, а хто будет под тем сын мой, ино тому сыну моему княжь Васильев удел". На основании этих слов второй сын Дмитрия, Юрий, считал себя наследником своего старшего брата как в московских землях, так и в великом княжении. В этом он был неправ, потому что Дмитрий имел в виду только тот случай, если бы Василий умер бездетным; вообще же московские князья держались в своих завещаниях начала семейного наследования, а не родового, и сами звали себя "вотчинниками" великокняжеских и своих удельных земель.

Великий князь Василий Дмитриевич (1389—1425) был человек безличный и осторожный. При нем Москва захватила Нижний Новгород у суздальских князей в виде обычного в то время примысла. Великий князь опирался в этом деле на хана Тохтамыша, который дал ему ярлык на Нижний сверх ярлыка на великое княжение. Но когда Тохтамыш был свергнут азиатским ханом Тимур-Ленком или Тамерланом, то отношения с татарами у Василия испортились. Русь ожидала страшного татарского нашествия и готовилась к обороне. Великий князь собрал большое войско и стал на своем рубеже, на берегу Оки, решившись отразить врага. Москва была готова к осаде. Митрополит Киприан, для того, чтобы поддержать бодрость в народе, подал мысль принести в Москву главную святыню всего великого княжения — Владимирскую Икону Богоматери, привезенную во Владимир с юга князем Андреем Боголюбским. (С тех пор эта икона остается в московском Успенском соборе). Но Тамерлан не дошел до Оки и от города Ельца повернул назад (1395). По-видимому, внезапное отступление страшного татарского завоевателя было истолковано Русью как знак татарской слабости. Великий князь прекратил уплату выхода и не оказывал никакого почтения ханским послам. Орда тогда замыслила набег на Русь. Татарский князь Едигей внезапно и скрытно, обманом, вторгся в Русскую землю и осадил Москву. Великий князь ушел на север, а Едигей разорил почти все его области и, взяв "окуп" с Москвы, безнаказанно вернулся в Орду. Таковы были отношения к татарам. С Литвой у Василия также шла вражда, как и у его отца. Постоянно усиливаясь, литовские князья подчиняли себе русские области на верховьях Днепра и Зап. Двины. Но к тому же стремилась и Москва, собиравшая к себе русские земли. Несмотря на то, что великий князь московский был женат на дочери великого князя литовского Витовта (Софии), между ними дело доходило до открытых войн. Столкновения закончились тем, что границей владений Литвы и Москвы была признана р. Угра, левый приток Орды. Примирившись с тестем, Василий Дмитриевич вверил Витовту попечительство над своим сыном, а его внуком, великим князем Василием Васильевичем. Это была минута наибольшего превосходства Литвы над Московской Русью.

Великий князь Василий Васильевич, по прозвищу Темный (т. е. слепой), остался после своего отца всего 10-ти лет. Его княжение (1425—1462) было очень беспокойно и несчастливо. Дядя великого князя, Юрий Дмитриевич, не желал признавать малолетнего племянника великим князем, желал себе старшинства и по смерти Витовта (1430) начал открытую борьбу с племянником за Москву и Владимир. В борьбе приняли участие и сыновья Юрия: Василий Косой и Дмитрий Шемяка. Юрий опирался на свой богатый галичский удел (Галич Мерский на верховьях р. Костромы). За Василия же Васильевича стояли большинство населения, духовенство и боярство. Москва много раз переходила из рук в руки. Юрий умер, обладая Москвой, на великом княжении. После него особенно действовал против Василия Васильевича Василий Косой; но был пойман и ослеплен по приказанию великого князя. За то Дмитрий Шемяка, когда взял верх над Василием Васильевичем, ослепил его самого (1446). Борьба шла почти все княжение Темного и окончилась полной победой великого князя над Шемякой и другими удельными князьями, державшими его сторону. В 1450 г. Шемяка был разбит в большом сражении при Галиче, бежал в Новгород и там вскоре погиб, говорят, от отравы. Земли его были взяты на великого князя, так же как и земли его союзников. В борьбе галичских князей с великим князем в последний раз в северной Руси выступает старый принцип родового наследования и старшинства дядей над племянниками. Московский обычай вотчинного наследования от отца к сыну восторжествовал здесь над старым порядком решительно и бесповоротно благодаря всеобщему сочувствию: народ уже оценил преимущества семейного наследования, ведшего к установлению единовластия, желаемого страной.

Во время московской усобицы  татары беспокоили русские земли, как  и в прежнее время, воровскими набегами. Распадение Золотой Орды выражалось, между прочим, в том, что татарские князья все в  большем числе изгонялись из Орды во время междоусобий и должны были искать себе пристанища. Одни из них  мирно просились и поступали  на службу к московским князьям, другие же начинали разорять русские земли  и сами попадали под удары русских. Из таких изгнанников особенно заметен  в это время был хан Улу-Махмет. Разорив русские волости по Оке, он пошел на Волгу и устроил  себе город Казань на р. Казанке, близ впадения ее в Волгу. Основав там  особое Казанское царство, он оттуда начал громить Русь, доходя в своих  набегах до самой Москвы. Великий  князь Василий Васильевич вышел  против татар, но под Суздалем был  разбит и взят татарами в плен (1445). В Москве началась паника, ждали  татар; но татары не пришли. Они выпустили  великого князя за большой выкуп, который был собран с народа и  пришелся ему тяжко. Неудовольствие народа усилилось еще и оттого, что с великим князем, когда  он вернулся из плена, приехало в Москву много татар на службу. Москвичам  казалось, что великий князь "татар  и речь их любит сверх меры, а  христиан томит без милости". Тогда-то Шемяка, воспользовавшись настроением  народа, захватил великого князя и  осмелился его ослепить.

При многострадальном князе  Василии Васильевиче произошло  важное событие в жизни русской  церкви. Как известно, в 1439 г. на соборе православного и католического  духовенства во Флоренции была совершена  уния церквей восточной и западной. Император и партиарх константинопольские  искали этой унии, надеясь, что когда  будет уничтожена церковная распря востока и запада, тогда папа и  западные государи помогут грекам в  их борьбе с турками. Погибая от турок, греческие власти готовы были на всякие уступки папе, и уния поэтому была устроена так, что греки сохраняли  свой церковный обряд, но признавали все католические догматы и главенство пап. В то самое время, когда в  Царьграде готовились к собору, надо было назначить на Русь митрополита. Назначили ученого грека, очень  склонного к унии, Исидора. Приехав  в Москву, он сейчас же стал собираться на собор в Италию, отправился туда с большой свитой и там стал одним из самых ревностных поборников соединения с латинством. Обласканный  папой, возвратился он в 1441 г. в Москву и объявил о состоявшемся соглашении с Римом. Но в Москве соглашения не приняли, так как сами же греки  целыми столетиями воспитывали в  русских ненависть к католичеству. Исидор был взят под стражу и ухитрился  бежать, "изшел бездверием", скрылся  в Литву и оттуда перебрался в  Италию. А в Москве решились отделиться от константинопольского патриархата, который предал православие папе, и впредь самим ставить себе митрополита  по избранию собора русских архиереев. Новым порядком и был поставлен  в митрополиты московские рязанский  епископ Иона. В то же время в  юго-западной Руси, на старой киевской митрополии, водворились особые митрополиты, по-прежнему назначаемые из Константинополя.

Время великого князя  Ивана III

Значение эпохи. Преемником Василия Темного был его старший сын Иван Васильевич. Историки смотрят на него различно. Соловьев говорит, что только счастливое положение Ивана III после целого ряда умных предшественников дало ему возможность смело вести обширные предприятия. Костомаров судит Ивана еще строже, — он отрицает в нем всякие политические способности в Иване, отрицает в нем и человеческие достоинства. Карамзин же оценивает деятельность Ивана III совсем иначе: не сочувствуя насильственному характеру преобразований Петра, он ставит Ивана III выше даже Петра Великого. Гораздо справедливее и спокойнее относится к Ивану III Бестужев-Рюмин. Он говорит, что хотя и много было сделано предшественниками Ивана и что поэтому Ивану было легче работать, тем не менее он велик потому, что умел завершить старые задачи и поставить новые.

Слепой отец сделал Ивана  своим сопроводителем и еще при  своей жизни дал ему титул  великого князя. Выросши в тяжелое  время междоусобий и смут, Иван рано приобрел житейский опыт и привычку к делам. Одаренный большим умом и сильной волей, он блестяще повел  свои дела и, можно сказать, закончил собирание великорусских земель под властью Москвы, образовав  из своих владений единое Великорусское  государство. Когда он начал княжить, его княжество было окружено почти  отовсюду русскими владениями: господина  Великого Новгорода, князей тверских, ростовских, ярославских, рязанских. Иван Васильевич подчинил себе все эти  земли или силой, или мирными  соглашениями. В конце своего княжения он имел лишь иноверных и иноплеменных соседей: шведов, немцев, литву, татар. Одно это обстоятельство должно было изменить его политику. Ранее, окруженный такими же, как он сам, владетелями, Иван был одним из многих удельных князей, хотя бы и самым сильным; теперь, уничтожив этих князей, он превратился  в единого государя целой народности. В начале своего княжения он мечтал о примыслах, как мечтали о  них его удельные предки; в конце  же он должен был думать о защите целого народа от иноверных и иноземных  его врагов. Коротко говоря, сначала  его политика была удельной, а затем  эта политика стала национальной.

Приобретя такое значение, Иван III не мог, разумеется, делиться своей  властью с другими князьями московского  дома. Уничтожая чужие уделы (в  Твери, Ярославле, Ростове), он не мог  оставлять удельных порядков в своей  собственной родне. Для изучения этих порядков мы имеем большое количество духовных завещаний московских князей XIV и XV вв. и по ним видим, что постоянных правил, которыми бы устанавливался однообразный порядок владения и наследования, не было; все это определялось каждый раз завещанием князя, который мог  передать свои владения кому хотел. Так, например, князь Семен, сын Ивана  Калиты, умирая бездетным, завещал свой личный удел жене, помимо братьев. Князья смотрели на свои земельные владения, как на статьи своего хозяйства, и  совершенно одинаково делили и движимое имущество, и частные земельные  владения, и государственную территорию. Последняя обыкновенно делилась на уезды и волости по их хозяйственному значению или по историческому происхождению. Каждый наследник получал свою долю в этих землях, точно так же как  получал свою долю и в каждой статье движимого имущества. Самая форма  духовных грамот князей была та же, что  и форма духовных завещаний лиц; точно так же грамоты совершались  при свидетелях и по благословению  духовных отцов. По завещаниям можно  хорошо проследить отношения князей друг к другу. Каждый удельный князь  владел своим уделом независимо; младшие  удельные князья должны были слушаться  старшего, как отца, а старший  должен был заботиться о младших; но это были скорее нравственные, нежели политические обязанности. Значение старшего брата обусловливалось чисто  материальным количественным преобладанием, а не излишком прав и власти. Так, например, Дмитрий Донской дал  старшему из пяти сыновей треть всего  имущества, а Василий Темный —  половину. Иван III уже не хотел довольствоваться избытком одних материальных средств  и желал полного господства над  братьями. При первой возможности  он отнимал уделы у своих братьев  и ограничивал их старые права. Он требовал от них повиновения себе, как государю от подданных. Составляя  свое завещание, он сильно обделил своих  младших сыновей в пользу старшего их брата, великого князя Василия  и, кроме того, лишил их всяких державных  прав, подчинив великому князю, как  простых служебных князей. Словом, везде и во всем Иван проводил взгляд на великого князя, как на единодержавного  и самодержавного монарха, которому одинаково подчинены как его  служилые князья, так и простые  слуги. Новая мысль о народном единодержавном государе вела к переменам  в дворцовой жизни, к установлению придворного этикета ("чина"), к  большей пышности и торжественности  обычаев, к усвоению разных эмблем и  знаков, выражавших понятие о высоком  достоинстве великокняжеской власти. Так, вместе с объединением северной Руси совершалось превращение московского удельного князя в государя-самодержца всей Руси.