Либеральная мысль в Российской империи во второй половине XIX века

В оценке перспектив этого сословия как основного источника формирующегося класса торгово-промышленной буржуазии Чичерин и Герье шли еще дальше, отдавая ему явное преимущество среди прочих: «Всех более будущности имеет у нас купечество».

В конечном счете, по мнению Чичерина, все зависело от исторического времени, в котором жила Россия, развиваясь более медленными темпами, чем Западная Европа. По мере накопления и созревания в обществе сил, адекватных тем, которые уже вполне сложились на Западе, у России есть перспектива обрести необходимые социальные основы и для становления конституционной монархии – наилучшего, с точки зрения Чичерина, воплощения идеи правового государства. В связи с этим он больше, чем кто-либо другой из либеральных мыслителей и публицистов, уделял внимание разработке проблемы оптимальных сроков, темпов, этапов, общей последовательности задач, решаемых на пути приближения сравнительно отсталой страны к осуществлению европейских идеалов гражданской и политической свободы [24, стр. 101–102].

У Градовского требование гражданских свобод – центральное в его программе – никак не соединяется с задачами социально-экономических перемен. Поднятые народнической мыслью проблемы пореформенной деревни с ее малоземельем и пролетаризацией крестьянства не нашли у него никакой – пусть даже самой общей поддержки. Он попросту отмахнулся от них, как от второстепенных, малозначащих. О крестьянском малоземелье упоминал мимоходом – как о мелком, частном недостатке деревенской жизни. Улучшение положения крестьянства связывал с податной и паспортной реформами. Доказывая, что «материальное благополучие народа встречает непроходимые преграды в неудовлетворительной финансовой системе», он не упоминает о главной преграде – земельном вопросе. И голод в Поволжье весной 1880 г. и конфликты крестьян с помещиками (на его родине в Валуйском и Бирючинском уездах Воронежской губернии – непрерывные) так и не заставили Градовского задуматься над грозным для крестьянской страны аграрным вопросом. Его мысль была сосредоточена исключительно на политическом освобождении. Такая позиция выглядит весьма ограниченной на фоне либерально-демократической печати, где статистическими данными доказывалась недостаточность крестьянского надела для прокормления средней крестьянской семьи. Градовский не признавал приоритет интересов крестьянства в такой земледельческой стране как Россия. Считая общее экономическое состояние неудовлетворительным, он утверждал, что оно равно неблагоприятно и для помещиков, и для крестьян. Он не видел «крупного и гордого землевладения, являющегося действительной силой в государстве» и рассуждал о тяжелом положении помещиков, вынужденных, как и крестьянин, искать своих «отхожих промыслов» – в банке или железнодорожной администрации и закладывать имения в банк, «подобно тому, как крестьянин закладывает землю ростовщику». Не отрицая тяжелого положения деревни, Градовский не склонен связывать его с последствиями реформы 1861 г.: он видит здесь «плод многих других условий, которые вообще понизили значение землевладения, благодаря которым оно пришло в упадок». Сетуя на то, что наше земледелие не имеет промышленного и коммерческого характера, как на Западе, либеральный профессор и не пытался объяснить стародавний способ ведения хозяйства крестьянством [24, стр. 136–137].

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

III. Либеральная мысль в российской публицистике второй половины XIX века

Заметный рост конституционных настроений в обществе на рубеже 70–80-х гг. нашел свое отражение в позиции журнала «Вестник Европы». Журнал «Вестник Европы», основанный в 1866 г., продолжил ту конституционную линию в русской либеральной прессе, которая была начата «Отечественными записками» в первые пореформенные годы. Либеральная программа журнала в ее социально-экономической части была существенно откорректирована на рубеже 70–80-х гг. под явным влиянием народничества. «Вестник Европы» полностью согласился с выводом народнического публициста В.В. Воронцова о том, что «для процветания капиталистического производства у нас нет почвы» и что «настала пора изменить систему и направить в другую сторону усилия государственной власти» (1882 г.). Но, разделив надежду народнического автора на неутраченные еще возможности некапиталистического развития России, журнал решительно разошелся с его политическими выводами. Для Воронцова отсутствие капиталистического производства (а, следовательно, и буржуазии) означало бессмысленность конституционного либерализма европейского образца. «Вестник Европы» непоколебимо стоял на страже безусловной для него ценности политической свободы. Указание Воронцова на то, что в России нет и не может быть вообще буржуазии – носительницы либеральной идеологии, нисколько не смущало редакцию. В этой роли буржуазию могла заменить интеллигенция.

Цензурная характеристика «Вестника Европы», относящаяся к концу 1878 г., точно отражает существо его политической позиции: журнал «при всяком удобном случае стремится выставить неудовлетворительность существующего устройства России и преимущества представительного образа правления». Политическая позиция журнала отражена в работах программного характера, принадлежавших перу его редактора М.М. Стасюлевича и ведущего публициста К.К. Арсеньева. Когда в 1882 г. на страницах аксаковской «Руси» либерализм был обвинен в бесплодном «сочинительстве» реформ, Арсеньев посвятил два «Внутренних обозрения» изложению программы русских либералов. «Сочинительство» он называл необходимым элементом государственной жизни. Его следовало осуществить «не только для народа, но и с участием народа». Много позже публицист разъяснил, что «сочинить надлежало, очевидно, способ перехода от абсолютизма к народному представительству». Впрочем, радикальная ломка государственного строя была для Арсеньева лишь отдаленной перспективой, так как первоочередными задачами он считал упрочение законности, гражданского равноправия, а также борьбу за свободу печати. Связь между конституционалистскими лозунгами и умеренной программой практических действий, едва намеченная в статье Арсеньева, последовательно проведена в заграничной брошюре М.М. Стасюлевича. Поводом к его выступлению послужило известие об отставке Н.Л. Игнатьева и замене его на посту министра внутренних дел Д.А. Толстым, имя которого стало знаменем торжествующей реакции. Стасюлевич, по-видимому, не потерявший надежды на реформы сверху, попытался возложить вину за такое развитие событий на бюрократию, якобы узурпировавшую власть царя. Только сообразуясь с законом, верховная власть могла встать «в неограниченное положение по отношению к придворно-бюрократически-военным партиям, вечно борющимся около престола за обладание самодержавием». Но закономерность – это только первый шаг на пути к правовому государству. «…Анархия невозможна только там, где народ и Верховная власть… вполне самодержавны и кроме взаимного ограничения не знают никакого другого… Для Верховной власти нет истинного самодержавия там, где несамодержавен народ», – заключал Стасюлевич.

Итак, постепенный и добровольный переход от неограниченного самодержавия к самодержавию, ограниченному вначале законом, а потом и волей народа – таков политический идеал «Вестника Европы». Правда, оставался нерешенным вопрос о том, что же может побудить самодержавие к добровольному самоограничению [13, стр. 28–30].

Другим либеральным журналом во второй половине XIX века был «Юридический вестник» (с 1867 г.) Все материалы, которые этот ежемесячный журнал печатал по конституционной тематике, можно разделить на несколько групп. Среди них следует выделить прежде всего большую группу статей и заметок, а также опубликованных выступлений, посвященных истории и теории западного конституционализма; публикации по истории России и восточноевропейских государств (Польши, Финляндии, Болгарии); и, наконец, не очень многочисленные выступления «Юридического вестника» по поводу внутриполитической ситуаций в России конца 70–80-х годов.

В обстановке политического кризиса на рубеже 70–80-х гг. XIX в. в «Юридическом вестнике» появляются статьи и заметки, в которых новые политические идеи и требования высказываются в непосредственной связи с анализом внутриполитического положения России.

В январской книжке журнала за 1879 г. В.А. Гольцев в статье «Вопрос русского финансового права», говоря о необходимости целесообразного расходования народных средств государством, прямо заявил: «…задачи, перед которыми стоит общество, являются задачами не экономической только политики, но и государственного права».

Он доказывал необходимость «действительно независимого законодательного контроля» за государственными расходами, без которого, по его словам, не мог быть успешно разрешен «основной юридический вопрос нашего быта».

В период правления М.Т. Лорис-Меликова (февраль 1880 – апрель 1881 г.) особую активность в написании злободневных политических заметок проявил редактор «Юридического вестника» С.А. Муромцев.

Исходная мысль его публицистических выступлений состояла в том, что конституционализм явился закономерным результатом реформ, проведенных самим самодержавным правительством. «Смысл всех преобразований настоящего царствования, – писал Муромцев, – заключается в возбуждении самодеятельности общества… Образованное общество есть факт, созданный русской историей, перед которым каждая политическая сила должна преклоняться. Не одними салонами представляется русское мыслящее общество. В провинциях зреет великая земская сила, которая начинает думать свою великую думу».

Осуществление политических требований образованного общества, по мысли Муромцева, не только должно было завершить начатое самой властью дело, но и положить конец революционному движению. «Если протест подпольный и крамольный имеет теперь почву, то только потому, что здоровая дума находится в загоне, не имеет средств высказать свои нужды, повлиять на их удовлетворение. Дайте свободу ей, и всякая крамола потеряет смысл и силу, потому что не выдержит состязания с деятельностью свободною, здоровою и законною».

Давая оценку политическому курсу министра внутренних дел М.Т. Лорис-Меликова, Муромцев писал «видно много хорошего, но нет ни одной решительной меры». По его мнению, у правительства, как и у общества, отсутствовал определенный план действий. «Нужен план, обдуманный, широкий, последовательный», – писал Муромцев и ставил вопросы, в которых по существу было заключено требование призыва общественных сил к участию в государственной деятельности: «Кто его выработает? В состоянии ли представить его одна печать? В силах ли сформулировать его бюрократия?»

События 1 марта 1881 г. не оттолкнули редакцию «Юридического вестника» от проповеди политической свободы. Напротив, она воспользовалась убийством царя для того, чтобы еще раз напомнить читателям следующую мысль: «извращенная в своих формах политическая борьба приводит к чудовищным последствиям. Насилие выступает на первое место и, в конце концов, происходят события, потрясающие болезненно всю государственную и общественную жизнь русского народа».

Покойный император был намеренно представлен в выгодном для либералов свете. «Юридический вестник» писал о нем: «Государь заложил краеугольный камень русской политической свободы, отыскивая в самом народе источник его плодотворного движения вперед. Самоуправление крестьянства было формою, в которую вылилась на первых же порах жизнь русского земледельца, самоуправление всей земщины явилось как скорое и неизбежное последствие первой великой реформы. Земщина высвободилась из-под тяготевшей над нею опалы и призвана стать ключом, которым должна бить свежая русская жизнь».

Во время наступившей затем реакции конституционные требования с трудом, но все-таки иногда пробивали себе дорогу в «Юридическом вестнике» [26, стр. 106–107].

Иногда «Юридический вестник» вел критику самодержавной формы правления, обращаясь к сюжетам российской истории. Тем более, что этому способствовала сама политическая обстановка 80-х годов.

Так, В.А. Гольцев, оказавшись в 1884 г. в петербургском доме предварительного заключения, был вынужден заняться там историей законодательства и нравов в России XVIII в. В итоге «Юридический вестник» опубликовал в 1884–1886 гг. серию его статей на эту тему, впоследствии изданных отдельной книжкой.

В этой работе были, в частности, и такие остро звучавшие в России 80-х годов XIX в. строки: «В самой постановке власти заключалась неустранимая причина злоупотреблений администрации и вредного правительственного влияния на нравы в широком смысле последнего слова. Между законом и распоряжением, между юстицией и полицией, между правом и произволом у нас не было в XVIII веке сколько-нибудь определенных границ. Чувство законности не получало правильного воспитания в русском обществе».

По свидетельству современника – Вл. Кранихфельда, эта книга Гольцева была «скорее политическим памфлетом, чем сколько-нибудь солидной ученой работой. В ней интересен подбор фактов, острых, жгучих, обличительных. Автор как-будто забывал, что он имеет дело с материалом, относящимся к XVIII столетию, и в его страстном обличении прошлого чувствовалось живое негодование к современному ему режиму, который слегка менял форму, но оставался мертвенно неподвижным в своей сущности». Однако рассмотренными выше публикациями разработка вопроса о политической свободе на страницах «Юридического вестника» не ограничивалась.

С наибольшей полнотой политические идеалы группы постоянных авторов этого журнала раскрываются при анализе их статей и заметок, посвященных вопросам теории и истории политических учреждений и конституционного движения на Западе. Мысль о том, что размышления по поводу перипетий истории западных государств имеют самое непосредственное отношение к грядущим судьбам России, неоднократно в различных формах повторялась для читателей «Юридического вестника» [26, стр. 108–109]. Один из главных уроков, который русские либералы-конституционалисты извлекли из западноевропейского опыта, был в следующих выражениях сформулирован С.Ф. Фортунатовым: «В монархиях с королевской властью, опирающейся на традиции, своевременные уступки требованиям общества предотвращают кровавую катастрофу» (1880, XII).

Вывод, обращенный прямо к отечественной монархической власти, тщательно обосновывался путем сопоставления и противопоставления недавней французской и английской истории.

Обратившись к анализу внутренней политики последних лет правления Наполеона III во Франции, С.Ф. Фортунатов писал: «Эти годы представляют собою очень интересный и поучительный период французской истории XIX века по тем попыткам, которые делает империя, – предотвратить либеральными реформами неизбежный кризис» (1881, VIII).

Такая политика в конкретных условиях Франции была, по мнению Фортунатова, обречена на неудачу. Французские республиканцы отнеслись к либеральным уступкам правительства Наполеона III, установившего режим своей единоличной власти в стране путем военного переворота, «как ограбленный к разбойнику, который ограбив его, вернул бы ему впоследствии часть отнятых вещей» (1880, ХП).

«Окружить либеральными учреждениями империю, которая была основана на грубом насилии, на попрании права и закона», – это, по мнению Фортунатова, «невозможная задача» (1881, VIII). «Основанная на насилии, поддерживаемая насилием» вторая империя «должна была неизбежно пасть при пробуждении общественного духа во Франции, и легкомысленно начатая, постыдно веденная война лишь ускорила и без того неизбежную развязку» (1881, VIII). Таким образом, установление республиканского режима допускалось русской либеральной мыслью в качестве одного из возможных исторически обусловленных вариантов прогрессивного общественного развития. Однако для России более приемлемым казался другой путь, во многом напоминавший тот, которым прошла Англия, страна с прочными монархическими традициями.