Коренные изменения в мире после второй мировой войны

С позиции сегодняшнего дня  видны серьезные просчеты в советской  внешней политике. Разрабатывая различные  предложения, направленные на оздоровление международного климата, советское  руководство исходило из концепции  непримиримой борьбы между двумя  враждебными лагерями. Само понятие  “два лагеря”, введенное нами в  политическую лексику, нацеливало на противоборство, соперничество. Это определило стиль  советской дипломатии того времени. Тогдашний министр иностранных  дел СССР А.Я. Вышинский внес во внешнеполитическое общение свое пристрастие к “разоблачительству”  сформировавшееся в годы его прокурорской деятельности и активного участия  в политических процессах 30-х годов.

Такая “прокурорская дипломатия”, так же как и проявление культа личности внутри страны, помогала нашим  противникам. По данным опроса, поведенного  институтом общественного мнения Бллапа, в конце 40-х – начале 50-х годов  большинство американцев было уверено  в неминуемости войны с Советским  Союзом.

Извлекая уроки из прошлого нельзя не признать, что командно-административные методы не обошли и внешнеполитическую область. Случалось, даже важнейшие  решения принимались узким кругом лиц, без коллективного, всестороннего  рассмотрения и анализа, а иногда и без должного совета с друзьями. Это привело к ошибочным решениям. Мы дали втянуть себя в гонку вооружений, что отрицательно сказалось на социально-экономическом развитии страны и на ее международном положении.

Мы не всегда использовали для обеспечения безопасности государства, для снижения напряженности и  взаимопонимания между народами политические возможности.

Между тем гонка вооружений приближалась к критической отметке. На этом фоне наша политическая и общественная деятельность в пользу мира и разоружения  начала терять свою убедительность.

К началу 50-х годов человечество подошло к той грани, когда  “холодная” война грозила перейти  в горячую”.

2. Образование  Мировой системы социализма

В мире произошло изменение  в соотношении сил в пользу народов, борющихся за национальное и социальное освобождение.

Это проявилось в том, что  от капиталистической системы отпал  ряд стран Европы и Азии: Албания, Болгария, Восточная Германия, Венгрия. Чехословакия, Югославия, Вьетнам (Северная часть Кореи), а затем и Китай. В этих странах победили партийно-демократические  и социалистические революции. Социализм  превратился в мировую систему. Если до второй войны на долю социалистических стран приходилось 17 % территории земного  шара, около 9 % населения и около  одной десятой мировой промышленной продукции, то к 1950 г. социалистической системе принадлежало 26 % территории, около 35 % населения земного шара и до одной трети промышленного  производства.

Важнейшими направлениями  внешней политики СССР в это время  были:

1. Создание благоприятных внешних условий для завершения строительства социалистического общества в СССР;
2. Упрочение мирного системы социализма;
3. Оказание помощи и поддержки народам, борющимся за национальное и социальное освобождение;
4. Развитие сотрудничества с капиталистическими странами на основе принципа мирового сотрудничества с капиталистическими странами на основе принципа мирного сосуществования государств с различным социальным строем;
5. Активная борьба за предотвращение войны и упрочнение мира.

Расширялись и углублялись  экономические и культурные связи  равноправных, суверенных социалистических государств с Советским Союзом и  между собой. В 1948 году Советский  Союз заключил договоры о дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи с Болгарией, Польшей, Чехословакией, Румынией, Венгрией, Югославией. Эти договоры были дополнены торговыми  договорами. В январе 1949 года в целях  планомерного экономического сотрудничества европейских стран социализма на началах полного равенства был  создан СЭВ. В рамках СЭВ организовывался  обмен хозяйственным и техническим  опытом, оказывалась взаимная помощь сырьем, продовольствием, машинами, оборудованием.

Вместе с тем в процессе становления и развития мировой  системы социализма были большие  трудности и негативные влияния. Они были обусловлены как противодействием капитализма, так и ошибками и  просчетами руководства ряда коммунистических и рабочих партий, в том числе  КПСС.

С одной стороны, Советский  Союз предоставлял огромную экономическую, кадровую и другую помощь молодым  социалистическим государствам, а с  другой оказывал на них давление. Считалось, что модель социализма в СССР идеальна и универсальна, что другой модели не может быть. Нередко помощь Советского Союза ставилась в прямую зависимость  от того, насколько то или иное правительство  придерживается опыта СССР.

Становление новой системы  государств – сложный процесс. Она  объединила страны с различным уровнем  экономического и политического  развития, отличные друг от друга по национальным культурам, традициям. Все  это требовало многообразия подходов к осуществлению социалистической идеи. Однако целый ряд обстоятельств  привел к тому, что с незначительными  модернизациями во всех странах оказалась  внедренной административно-командная  система советского образца.

Каковы причины этого? Во-первых, обструкционистская политика Запада заставила страны народной демократии опираться лишь на экономическую, политическую, военную и моральную помощь Советского Союза. Во-вторых, лидеры коммунистических партий, ставших в этих странах  правящими, пройдя общий путь Коминтерна, находились под сильнейшим политическим и моральным влиянием Сталина, авторитет  которого еще более укрепился  в результате победы советского народа в войне. Став у руля государственного руководства, они перенесли в  свои страны авторитарные методы управления. Эту опасность вовремя не смогли оценить ни массы, ни политические партии. В-третьих, укрепив сои позиции  в мире, Сталин и его окружение  монополизировали право на истину в  социалистическом строительстве, ввели практику отношений между странами методы силового давления Москвы.

Смущение и беспокойство испытывали не только сторонние наблюдатели; у самих творцов событий осознание  новизны проводимого эксперимента вызывало сложные чувства. Все ведущие  представители компартий — поляк  Гомулка, чех Готвальд, венгр Ракоши, болгарин Димитров — говорили в своих выступлениях о «новом пути», «национальном пути» к социализму; время от времени указывалось, что это путь специфически польский, чехословацкий, венгерский и т. д. Те же самые выражения использовались коммунистами в Италии, Франции, Германии. Говорилось о «другом пути», что в сложившихся обстоятельствах означало, и часто это ясно давали понять, выбор дороги, отличающейся от той, какой шел СССР. Димитров, лидер распущенного Интернационала, которого Сталин задержал в Москве более чем на год после освобождения Болгарии, провозгласил, что в новых исторических условиях более не нужна «диктатура пролетариата». Гомулка даже отрицал пригодность системы Советов как «формы осуществления власти». Эти утверждения не сопровождались анализом первоначального содержания этих понятий, какое они имели в ленинской терминологии и в первый период большевистской революции, в ходе которой они и родились. Имелась в виду не столько ревизия теоретических положений, сколько отказ или существенные коррективы конкретного исторического содержания этих понятий, какое они приобрели в условиях сталинского Советского Союза. Это было отражением тех новых черт, которые многие коммунистические партии приобрели в ходе антифашистской борьбы и которые находили выражение во многих формах. Но наряду с признаками нового в каждой из партий имелись проявления непонимания ситуации и скептицизма, склонность сводить все к тактическим маневрам; эти ограниченные толкования событий подвергались критике, с ними велась борьба.

В первый момент со стороны  СССР не последовало открытых возражений. Сама синхронность отмеченных выступлений  показывает, что их в большей или  меньшей степени одобряли советские  руководители и сам Сталин. В отдельных  случаях — чехословацком, немецком, венгерском, — как выяснялось, были проведены специальные консультации с Москвой. Даже советская печать поместила некоторые новаторские  высказывания руководителей коммунистических партий Восточной Европы (например, выступление Димитрова). В отличие  от Соединенных Штатов СССР сражался во второй мировой войне и вел  борьбу в послевоенном мире не ради утверждения своих универсальных  ценностей и концепций, но во имя более общих идеалов демократической идеологии, которые были едиными для всей антифашистской коалиции. Сталин лелеял мечту, которую, казалось, разделяли с ним последователи левых сил в Западной Европе, о том, что социализм утвердится и в тех странах, куда не дошли советские войска, пусть даже в форме, неизбежно отличной от советской; он выражал эту мысль в частной беседе с английскими лейбористами, успех которых на послевоенных выборах произвел на Сталина сильное впечатление. Но у него были по этому поводу и большие сомнения, даже замешательство. В одном из разговоров с англичанином Ласки Сталин объяснял, что у него с Молотовым существуют по этому поводу расхождения — последний более пессимистически смотрит на перспективы развития событий в Западной Европе. Приведенный рассказ интересен не столько как свидетельство возможных разногласий между двумя советскими ответственными деятелями (Молотов мог иметь свое мнение, но не был вправе реально противопоставить его мнению Сталина), сколько в качестве показателя того, что глубокая неуверенность существовала тогда в самых верхних эшелонах советского руководства, начиная с самого Сталина, в отношении перспектив социализма в Европе.

Мы видим также и  другие симптомы этой неуверенности. Хотя проблемы эти имели колоссальное значение для всего коммунистического  движения, однако ни Сталин, ни какой-либо другой советский руководитель никогда  не останавливались в публичных  выступлениях на характеристике природы  новых государств, которые переживали период становления в странах  Восточной Европы, и не анализировали  возможность достижения социализма различными путями.

Значительное внимание, однако, в Москве уделяли этим вопросам некоторые  ученые, чьи труды не могли быть неизвестны руководителям страны. В  их работах подчеркивалась принципиальная новизна восточноевропейского опыта; они проводили различие между  теми явлениями, которые были характерны для этих стран, и общим процессом  широкого распространения государственного капитализма в послевоенном мире, хотя указывалось и на связь между  этими феноменами (национализированные  предприятия в Восточной Европе были в первый момент определены как  «государственно-капиталистические»).

Экономист Варга был первым, кто еще в 1946 г. начал называть «демократиями нового типа» такие  страны, как Польша, Болгария, Югославия, Чехословакия. Кроме того, он определял  в своих работах их становление  как «неизвестный до этого в истории  человечества путь развития», как нечто  такое, «чего ни Ленин, ни Маркс не предвидели». Он исключал их трактовку  как «диктатуру пролетариата»: вместо того чтобы быть уничтоженным, старое государство подвергается перестройке, сохраняя «внешне форму парламентской  демократии». Варга подчеркнул смешанный  характер их экономики. Все же определенное замешательство и неуверенность проявлялись и его исследованиях, в частности в тех недоговоренностях и неопределенности, которые возникали всегда, когда речь шла об отличиях этих государств от советского режима: например, о положении коммунистических партий, которые в «новых демократиях» не обладали монополией на власть, как это было в СССР. Варга долго колебался, прежде чем употребил термин «народная демократия», поскольку этот термин как бы допускал, что демократия, которая была названа «советской», не была народной.

Против новых тенденций  в коммунистическом движении раздавались  и резкие возражения, но исходили они  в то время не столько из Москвы, сколько из Белграда. Югославские  коммунисты гордились своим успехом, достигнутым в основном их собственными силами; они не могли не замечать и не учитывать специфики своего революционного опыта, тем не менее  они не акцентировали на ней внимания: югославские коммунисты с гордостью  отмечали все, что сближало их собственную  победоносную борьбу с русской революцией. Одними из первых они определили сущность своего государства как «народную  демократию», но, не колеблясь, расценивали  эту формулу в качестве простого варианта «диктатуры пролетариата»  или же «советской демократии». Их народно-освободительные  комитеты были похожи на Советы, Народный фронт был не коалицией различных  партий, а массовой организацией, чья  программа не отличалась от программы  коммунистов. Конституция, принятая в 1946 г., явно была вдохновлена советской  конституцией 1936 г., в особенности  в части решения национального  вопроса путем создания федеративной системы. Их первый экономический план был составлен в форме пятилетнего  плана индустриализации и развития, который впоследствии был оценен в Советском Союзе как «утопия», но он был так похож на советскую  первую пятилетку. Уже в конце  войны югославский деятель Джилас говорил Сталину, что правительство  его страны является «в полном смысле слова советским по своему типу»; Сталин более сдержанно определил  югославский путь как «путь посередине между Францией де Голля и Советским  Союзом».