Характеристика первобытного строя

индивидов — членов рода. Эта родовая власть определяется, обобщенно говоря, родовой нормативностью (комплексом родовых норм, обычаями рода и т.д.), верховным принципом  которой является выживание, сохранение и продолжение данного рода. Как  сам этот принцип, так и нормы  родового строя и соответствующая  родовая власть носят родоохрани-тельный  характер.

Основным институтом власти в родовой общине было родовое собрание, на котором взрослые сородичи решали все основные вопросы жизни общины. Родовое собрание избирало вождя (старейшину) рода, а также ряд других должностных лиц — военачальника, руководителя по делам охоты и т.д.

Роды объединялись в племя, а некоторые племена — в союз племен. При этом совет старейшин племени, куда входили старейшины (вожди) объединившихся родов, избирал вождя племени и других должностных лиц племени — военачальника племени и т.д. Аналогичным образом совет вождей объединившихся племен избирал вождя союза племен, военачальника и других должностных лиц такого союза племен.

Властные полномочия всех этих должностных лиц опирались на авторитет и доверие общества, на согласие и поддержку членов родовых общин. Вместе с тем назначение и функции этих должностных лиц, как и правила поведения всех остальных членов общества, были жестко подчинены устоявшимся непререкаемым обычаям, нарушение которых влекло суровые кары.

Обычаи первобытного общества постепенно складывались в результате действия системы разнообразных регуляторов общественной жизни и поведения людей в те далекие времена. Исследователи отмечают: «В самые первые эпохи истории мы застаем человека с системным мировосприятием. Как в области материальной, так и общественной и духовной первобытный человек с самого начала системен, и в этом его коренное отличие от стадного животного. Чем древнее культура, тем больше в ней внутренней связанности, неподвижности, замкнутости»[1].

В основе этой архаической  и допонятийной «системности», включая  и систему тогдашних социальных регуляторов, лежали представления о целостности и единстве природного и социального, животного и человеческого, коллективного и индивидуального в жизни первобытного общества. Поддержанию такого единства были подчинены все регулятивные средства того времени.^

Формировавшееся социальное сознание и представления о социальных нормах повсеместно' в примитивных  обществах носили мифологический характер. Миф при этом выступает одновременно и как идеологическая форма высшего  признания, оправдания и обоснования  сложившихся норм и в целом  существующего социального порядка (в его единстве с порядком природы  и вообще всего окружающего мира), и как авторитетная форма фиксации действующих общеобязательных социальных норм, форма и источник их общезначимого  выражения, толкования и применения.

Благодаря мифам, ритуалам и  т.д. коллективные представления и  установления социума активно влияют на формирование надлежащего образа жизни и действий всех его членов, прочно скрепляют их социальное единство и солидарность. Так, функция причащения подрастающего поколения к взрослому  коллективу отчетливо проявлялась  в обрядах инициации, в ходе которых  молодые люди не только приобщались  к мифологическим таинствам, проходили  испытания, приобретали взрослые роли (мужчины или женщины) и т.д., но и усваивали сложившиеся социальные ценности и нормы.

Особенности первобытного мышления (образность, символизм, синтетичность  и т.д.) существенным образом отражались и на регулятивных средствах того времени, когда еще не проводилось  различие между сущим и должным, описанием (словами, знаками, магическими  и ритуальными действиями) и предписанием.

Мифологические представления  о возникновении мира, человека и  человеческого бытия играли роль объяснительного принципа человеческих взаимоотношений и были вместе с  тем источником общеобязательных норм и правил человеческого поведения, подлежащих безусловному исполнению в  настоящем и будущем. Описание в  мифе имеет одновременно значение 

предписания, в силу чего положения мифа, обладавшие высшим (сверхъестественным) авторитетом и  санкцией, играли роль императивной модели для соответствующего устроения  первобытного общества, человеческих связей и взаимоотношений.

Мифологическая система  социальной регуляции ориентировала  всех членов общества на соблюдение общих  представлений о надлежащем и  запрещенном (затабуированном) и безусловно отвергала отрыв и отклонения индивидуального от общеколлективного. В поддержании единства и стабильности социума, принятого типа социального  поведения существенную роль играли многообразные запреты (табу), относящиеся к различным сферам жизни (половым, трудовым, брачным, бытовым и т.д.). На весьма ранних этапах становления социальной жизни табуируются каннибализм, инцест и убийство (членов данного социума).

Во многих случаях именно «нарушение меры» в отношениях между  разными полами, людьми и животными  выступает в качестве основы и  ведущей коллизии мифа. Нарушители (как в мифе, так и в действительности) подвергаются судовым карам (избиению, смерти, изгнанию из рода и т.д.).

Представления о безусловной  необходимости, оправданности и  справедливости наказания — лишь весьма слабое (и гораздо позднее) выражение карательной позиции тех времен, когда наказание воспринималось буквально как святое дело, как сакрально-ритуальное мероприятие по очищению и поддержанию порядка, оскверненного тем или иным проступком. Согласно подобным представлениям о нетерпимости любых нарушений запретов и отклонений от принятого образа жизни, помимо наказания отдельного нарушителя за то или иное частное отступление, периодически требовалось и общее очищение от накопившейся скверны нарушений и отступлений от должного порядка. Вся нечисть от таких нарушений (все зло «отклоняющегося поведения») при этом персонифицируется в тех или иных нарушителях — в своего рода человеческих «козлах отпущения» (фармаках), жертва которых мыслилась как очищение всех (данного социума) от грехов прошлого, как средство умилостивить сверхъестественные силы (богов) и т.д. В архаической Греции фармак «избирался из уродов как умилостивительная жертва при несчастии (голод, болезнь) и сжигался (в Ионии); на афинских Фаргелиях двух фармаков высылали прочь из города и там убивали (сбрасывали со скалы)».

Функции очистительной жертвы фармака уходят своими корнями во времена ритуальных людских жертв. На определенном этапе фармаки уже  выступают в качестве символического воплощения старого, умирающего года, сменяющегося (по природному циклу  движений солнца) новым годом; в таком контексте на фармаков как бы переносится все зло за прошлое (прошлый год).

Уже у истоков формирования социального порядка, представлений  о нормальном и отклоняющемся  поведении система социальной регуляциирасполагает весьма жесткими, мощными и действенными средствами позитивного и негативного характера, необходимыми для освящения, возвышения, защиты и укрепления сложившихся отношений, правил и форм одобряемого образа жизни и поведения, с одной стороны, и для всемерной дискредитации и суровой кары отступников и нарушителей, с другой.