Государственные реформы Петра I

Общая тенденция развития процессуального законодательства и судебной практики предшествующих веков — постепенное увеличение удельного веса розыска в ущерб так называемому суду, т. е. замена состязательного принципа следственным, инквизиционным — привела к полной победе розыска в начале правления Петра I. Владимирский-Буданов считал, что «до Петра Великого вообще надо признать еще состязательные формы процесса общим явлением, а следственные — исключением»5. Иной точки зрения придерживался С. В. Юшков. Он полагал, что в это время только «менее важные уголовные и гражданские дела... рассматривались в порядке обвинительного процесса, т. е. так называемого суда»6. М. А. Чельцов говорил о «последних остатках состязательного процесса (старинного «суда»)», которые, по его словам, исчезают при Петре I.7. Думается, однако, что розыск нельзя еще до Петра I считать господствующей формой процесса, но нельзя считать и исключением.

Тенденция к замене суда розыском определяется обострением классовой борьбы, неизбежно вытекающим из общего развития феодализма.

Переход к высшей и последней стадии феодализма — абсолютизму, обусловленный в России в первую очередь громадным размахом крестьянских восстаний, сопровождается стремлением господствующего класса к наиболее беспощадным, террористическим формам подавления сопротивления трудящихся масс. В этом деле не последнюю роль играет и судебная репрессия.

Суд призван стать быстрым и решительным орудием в руках государства для пресечения всякого рода попыток нарушить установленный порядок. От судебных органов требовалось, чтобы они стремились не столько к установлению истины, сколько к устрашению трудящихся. В этом плане для государства более важно покарать иногда и невиновного, чем вообще никого не покарать, ибо главная цепь — общее предупреждение («чтоб другим не повадно было так воровать»). Этим задачам и отвечает процессуальное законодательство эпохи Петра I.

Ужесточение репрессии, свойственное переходу к абсолютизму, отражалось и в процессуальном праве. Усиливается наказание за «процессуальные преступления»: за лжеприсягу и лжесвидетельство теперь вводится смертная казнь.

В начале своего царствования Петр совершает решительный поворот в сторону розыска. Именным указом 21 февраля 1697 г. «Об отмене в судных делах очных ставок, о бытии вместо оных расспросу и розыску, о свидетелях, об отводе оных, о присяге, о наказании лжесвидетелей и о пошлинных деньгах» полностью отменяется состязательный процесс с заменой его по всем делам процессом следственным, инквизиционным. Сам по себе указ 21 февраля 1697 г. не создает принципиально новых форм процесса. Он использует уже известные, сложившиеся на протяжении веков формы розыска.

Закон очень краток, в нем записаны лишь основные, принципиальные положения. Следовательно, он не заменял предыдущее законодательство о розыске, а наоборот, предполагал его использование в нужных пределах. Это хорошо видно из указа 16 марта 1697 г., изданного в дополнение и развитие февральского указа. Мартовский указ говорит: «а которые статьи в Уложенье надлежат к розыску и по тем статьям разыскивать по прежнему8».

Указ 21 февраля 1697 г. был дополнен и развит «Кратким изображением процессов или судебных тяжеб». «Краткое изображение процессов», основываясь на принципах указа 1697 г., развивает их применительно к военной юстиции, военному судопроизводству, являясь, таким образом, специальным законом по отношению к общему закону. Первое издание этого памятника появилось еще до 1715 г., возможно в 1712 г.

В правовой науке вопрос о пределах действия «Краткого изображения процессов» вызвал споры. Владимирский-Буданов счел необходимым применить осторожную формулировку: «Законодатель не объяснил, к какого рода судам и делам должно быть применено «Краткое изображение процессов». Думать надобно, что по первоначальной его мы ели  применение его ограничивается военными судами»9. Некоторые исследователи прямо утверждали, что этот закон применялся в невоенных судах, ссылаясь на указ Петра I Сенату 10 апреля 1716 г.

Пределы действия Артикула воинского распространялись только на военные суды. Эти доказательства вполне относятся и к «Краткому изображению процессов», которое тесно связано с Артикулом.

Указ 10 апреля 1716 г. следует понимать не в том смысле, что он распространял Воинский устав на гражданские органы, а лишь в том, что эти органы, когда их деятельность в той или иной мере соприкасалась с армией, должны были иметь в виду данный закон. Имеются сведения лишь о более позднем применении «Краткого изображения процессов» в невоенных судах.

Таким образом, в своей процессуальной части этот документ представляет собой специальный закон по отношению к указу от 21 февраля 1697 г. Указ устанавливал общие принципы розыскного процесса.

Вместе с тем закон не просто детализирует применительно к армейской обстановке принципы процесса, изложенные в указах 21 февраля и 16 марта 1697 г., которые опирались на Соборное Уложение. Он вносит существенно новые формы и институты в процессуальное право России. Эти нововведения в определенной мере проистекают из западных источников, которыми пользовались составители русских воинских законов, но они, несомненно, отражают и уровень общественно-политического и правового развития России, достигнутый ею к началу XVIII в., дальнейшее развитие абсолютизма.

Поскольку «Краткое изображение процессов» имело ограниченную сферу применения и было именно кратким, нельзя сказать, что Соборное Уложение в части, касающейся розыскного процесса, полностью потеряло силу.

По словам Владимирского-Буданова, в «Кратком изображении» «нашло себе место полное применение понятия следственного (инквизиционного) процесса...»10. Тем не менее отдельные элементы состязательности все же сохраняются: возможность для сторон проявлять некоторую инициативу в движении дела, обмен челобитной и ответом, определение круга спорных вопросов и доказательств и др. Впрочем, «чистого» следственного процесса, очевидно, не бывает.

Каковы же характерные черты розыскного (“инквизиционного”) процесса?

Во-первых, дело начиналось в большинстве случаев по инициативе государства, т.е. самого суда, независимо от того, из какого источника суд получил сведения о совершенном деянии, хотя дела о гражданско-правовых спорах по-прежнему начинались, как правило, по челобитной грамоте истца или потерпевшего. Во-вторых, в розыскном процессе судьи сами вели следствие и сами же решали дело, т.е. данные предварительного следствия не перепроверялись в судебном следствии Другими людьми, у которых мог сложиться иной взгляд на доказательства и существо дела. Таким образом, розыск не давал гарантии от возможного предвзятого подхода судей к делу, сложившегося в ходе следствия.

В-третьих, в розыскном процессе обвиняемый бесправен, он всего лишь объект деятельности суда, который “исследует” дело при помощи пытки (дыбы, кнута, раскаленных щипцов и т.д.), добиваясь собственного признания. Если подсудимый давал противоречивые показания, то его пытали, добиваясь согласованных показаний. Нередко пытали и свидетелей, если они давали разноречивые показания. По делам о “слове и деле государевом” пытали и доносчика, стремясь выяснить правду ли он донес или оговорил обвиняемого. Показания обвиняемого и свидетелей фиксировались в протоколах. По важным делам руководитель секретной полиции (Тайной канцелярии, Тайной экспедиции), судьи сами участвовали в допросах. По менее важным делам допрашивали чиновники более низкого ранга, а затем составлялась краткая выписка из дела (резюме показаний свидетелей, обвиняемого, осмотра вещественных доказательств), которая отсылалась “на верх”, т.е. судьям и начальникам судебного органа, которые по этой выписке и решали дела. Подчас судьи по таким делам вообще не видели подсудимого. Отсюда следует вывод, что в розыскном процессе отсутствовали состязательность, устность, гласность, непосредственность, т.е. подсудимый нередко не находился непосредственно перед судьями. Судьи видели только письменные документы - краткие выписки из следственного дела и доказательств не перепроверяли.

В-четвертых, для розыскного процесса характерна система формальных доказательств. Ее суть заключалась в том, что признавались лишь строго определенные доказательства, значение каждого их вида заранее определялось в законе. При помощи формального закрепления системы доказательств правительство пыталось ограничить произвол и злоупотребления судей. Судьи обязывались основывать свои решения не на личном и произвольном усмотрении судьи, а на объективных доказательствах, определенным законом.

“Лучшим доказательством всего света” закон считал собственное признание обвиняемого. Если обвиняемый признавался, то и следствие заканчивалось, можно было выносить приговор. Для того, чтобы получить признание и применялась пытка. В вопросе о применении пытки явно сказывался феодальный характер права, ибо от пытки часто освобождались знатные дворяне и сановники высших рангов. Пытка была главным рычагом всей системы формальных доказательств, всего розыскного процесса.

Важными доказательствами являлись показания свидетелей. Ими могли быть только “добрые и беспорочные люди, которым бы мочно поверить”11. Свидетель должен был говорить только то, что видел и слышал лично. “Знатным особам” и “шляхетским женам” разрешалось давать показания дома. Не все свидетели были равноценны. Закон отдавал предпочтение свидетелю мужчине перед женщиной, знатному - перед незнатным, духовному перед светским. Показания одного свидетеля признавались лишь половинным доказательством. Согласные показания двух свидетелей, тем более “лучших”, были “полным” доказательством. Важное значение придавалось письменным документам как доказательствам: расписки, купчие крепости, духовные грамоты, выписки из судейских, торговых и прочих книг. Однако купеческие книги считались лишь половиной доказательства. Присяга потеряла свое прежнее значение: ей не верили. Новым видом доказательств, впервые официально введенных Петром I, явились заключения судебно-медицинской экспертизы. В Артикуле воинском прямо говорилось, что при убийстве требуется “лекарей определить, которые бы тело мертвое взрезали и подлинно розыскали, что какая причина к смерти была12”. Стала применяться и судебно-психиатрическая экспертиза.

И, наконец, еще одна особенность розыскного процесса. Он мог завершиться не только вынесением обвинительного или оправдательного (что было крайне редко) приговора, но и решением суда “об оставлении в подозрении” (при недостатке улик). Оставленный в подозрении не мог занимать должности в госаппарате, выступать свидетелем в суде, имели место и иные ограничения его прав.

Можно отметить в рассматриваемом документе такую тенденцию: инициатива сторон сужается за счет расширения прав суда, в то же время деятельность суда и оценка им обстоятельств дела все жестче регламентируются законом, для проявления собственного усмотрения и какой-либо инициативы судей почти не остается места. Воля сторон и воля суда поглощается и заменяется волей законодателя. В этом и проявляется укрепление абсолютизма с его стремлением сосредоточить управление всеми областями жизни в руках одного лица — самодержавного монарха.

«Краткое изображение» посвящено почти целиком вопросам судоустройства и процесса. Изредка встречаются статьи (и даже последняя глава), содержащие нормы материального уголовного права. Отделение процессуального права от материального—большое достижение русской законодательной техники начала XVIII в., не известное еще Соборному Уложению.

Вместе с тем еще не разграничиваются уголовный и гражданский процесс, хотя некоторые особенности уже намечаются (например, в порядке обнародования приговоров). Общий ход процесса, названия процессуальных документов и действий в принципе одинаковы и для уголовных и для гражданских дел: В отличие от Соборного Уложения «Краткое изображение» весьма четко построено. Вначале идут две главы, носящие как бы вводный характер. В них даются основная схема судоустройства и некоторые общие положения процесса. Затем идет последовательное изложение хода процесса, своеобразно разделенное на три основные части.

Формулировки закона несравненно более четки, чем в Соборном Уложении. Пожалуй, впервые в русском праве часто даются общие определения важнейших процессуальных институтов и понятий, хотя и не всегда совершенные. Законодатель нередко прибегает к перечислению, классификации отдельных явлений и действий. Некоторые статьи закона содержат в себе не только норму права, но и ее теоретическое обоснование, иногда с приведением различных точек зрения по данному вопросу.

Таким образом, по своей законодательной технике «Краткое изображение» стоит достаточно высоко. Вместе с тем нужно отметить и один внешний недостаток закона. Это уже упоминавшееся пристрастие законодателя к иностранной терминологии, обычно совсем не нужной и не всегда грамотной.

Закон закрепляет стройную систему судебных органов, не известную до Петра I, довольно четко регламентирует вопросы подсудности. Для осуществления правосудия создаются уже специальные органы. Однако они все еще не до конца отделены от администрации. Судьями в военных судах являются строевые командиры, в качестве второй инстанции выступает соответствующий начальник, приговоры судов в ряде случаев утверждаются вышестоящим начальством. Нет пока деления на органы предварительного следствия и судебные органы.

В соответствии с этим в процессе отсутствует деление на предварительное производство и производство дел непосредственно в суде.

Определенным диссонансом к предшествующему законодательству звучит именной указ от 5 ноября 1723 г. «О форме суда». Этот указ отменяет розыск и делает суд единственной формой процесса.

Уголовное дело возбуждается всегда в суде первой ступени, т. е. в уездном суде, городовом магистрате или нижней расправе. Эти органы вправе и решать дела, но в пределах своей компетенции. Из их ведения исключены преступления, за которые может последовать смертная или торговая казнь, а также лишение чести. Производство по таким делам передается в суды второй ступени, т. е. в верхний земский суд, губернский магистрат или соответственно в верхнюю расправу.