Герцен в Перми

А.И.Герцен в Перми

Доклад по Истории России

 

Студента I курса факультета «Государственное и муниципальное управление» Пермского филиала «Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации»

ЗВЕРЕВА ВЕНИАМИНА

 

 

«Мое практическое соприкосновение с жизнью началось возле Уральского хребта…»

В этом году исполнилось 177 лет со времени ссылки в наш город последователя декабристов, революционера-демократа, создателя вольной русской прессы  Александра Ивановича Герцена.

В Перми он прожил недолго, с 11 по 26 мая (28 апреля-13 мая старого  стиля) 1835 года, а затем место ссылки было обменено с другим ссыльным на Вятку. Архивных документов об этом периоде  не сохранилось, но произведения самого писателя, в том числе шедевр мемуарной  литературы - «Былое и думы» служат богатым источником описания событий, людей, быта и нравов той старинной, провинциальной Перми.

 

На формирование революционного мировоззрения Герцена огромное воздействие оказало восстание  декабристов в Петербурге в 1825 году. «Казнь Пестеля и его товарищей, - вспоминал он, - окончательно разбудила  ребяческий сон моей души». В Московском университете, где учился Герцен, вокруг него сгруппировался тесный кружок передовой  молодежи. Герцен был уверен, что  из университетской аудитории «выйдет  та фаланга, которая пойдет вслед  за Пестелем и Рылеевым», и что  «мы будем в ней», добавлял он. Правительство Николая I, напуганное восстанием декабристов, беспощадно подавляло  в русском обществе всякое проявление свободолюбивой мысли. В 1834 году, вскоре после окончания университета, Герцен и его друзья были арестованы.

Причиной ареста послужило  распевание крамольных песен против царских чиновников. Формально Герцен в вечеринке не участвовал, но был  осужден и высылался в самую  отдаленную глушь. На возражение Герцена  о несправедливости наказания полковник  Шубинский ответил: «Ваша вина вдесятеро  больше тех, которые были на празднике. Вот, - он указал пальцем на одного из прощенных, - вот он под пьяную руку спел мерзость, да после на коленях  со слезами просил прощения. Ну, вы еще  от всякого раскаяния далеки». Герцен сам делает вывод об этом эпизоде: «Господин, на которого указал полковник, промолчал и, понурив голову,  побагровел в лице... Урок был хорош. Вот и делай после подлости».

Свое пребывание в Перми  А.И. Герцен описал, что называется, с первого до последнего момента. «В Перми меня привезли прямо к  губернатору. У него был большой  съезд, в этот день венчали его  дочь с каким-то офицером. Он требовал, чтобы я взошел, и я должен был  представиться всему пермскому  обществу в замаранном дорожном архалуке, в грязи и пыли». Пермского  губернатора А.И. Герцен характеризует  следующим образом: «Губернатор  этот был из малороссиян, сосланных  не теснил и, вообще, был человек  смирный. Он как-то втихомолку улучшал  свое состояние, как крот где-то под  землею, незаметно он прибавлял зерно  к зерну и отложил-таки малую толику на черные дни».

Для какого-то непонятного  контроля и порядка, он приказывал всем сосланным на житье в Пермь  являться к себе в десять часов  утра по субботам. Он выходил с трубкой  и с листом, поверял, все ли налицо, а если кого не было, посылал квартального узнавать о причине, ничего почти  ни с кем не говорил и отпускал. Таким образом, я в его зале познакомился со всеми поляками, с которыми он предупреждал, чтоб я не был знаком.  
По мнению самого ссыльного, его юношеское существование оканчивалось, и именно в пермской ссылке необходимо было приступить к самостоятельной жизни: «Практическое соприкосновение с жизнью началось тут - возле Уральского хребта... На другой день после приезда я пошел с сторожем губернской канцелярии искать квартиру; он меня привел в большой одноэтажный дом. Сколько я ему ни толковал, что я ищу дом очень маленький и еще лучше, часть дома, он упорно требовал, чтоб я взошел». Хозяйка дома стала расспрашивать молодого квартиросъемщика, не видел ли он в Москве Кабрита? И на отрицательный ответ, что даже не слышал такой фамилии, удивилась еще больше: «Что ты это? Кабрит-то? Он у нас вис-то губернатором». Из разговора с хозяйкой дома столичный ссыльный не мог понять, почему за большой дом плата, сколько дадут. И уж совсем возмутил молодого квартиросъемщика вопрос, будет ли он держать свою корову: «Я пошел домой, думая с ужасом, где я и что я, что меня заподозрили в возможности держать корову».

Таким образом, мы видим, что  в Перми того времени все друг друга знают, квартиры удивительно  дешевы, так как их некому сдавать  в наем, а по улицам города бродят коровы. А как же иначе? Вот вам  и оценка нашего губернского центра!

Пермский полицмейстер (городничий Федор Иванович Вайгель) принадлежал  к особому типу военно-гражданских  чиновников. Это - люди, которым посчастливилось  в военной службе как-нибудь наткнуться на штык или подвернуться под пулю, за это им даются преимущественно  места городничих, экзекуторов.  
 
В полку они привыкли к некоторым замашкам откровенности, затвердили разные сентенции о неприкосновенности чести, о благородстве, язвительные насмешки над писарями. Младшие из них читали Марлинского и Загоскина, знают на память начало «Кавказского пленника», «Войноровского» и часто повторяют затверженные стихи. Например, иные говорят всякий раз, заставая человека курящим:

«Янтарь в устах его  дымился».

Все они без исключения глубоко и громко сознают, что  их положение гораздо ниже их достоинства, что одна нужда может их держать  в этом «чернильном мире»; что  если б ни бедность и не раны, то они  управляли бы корпусами армии  или были бы генерал-адъютантами. Каждый прибавляет поразительный пример кого-нибудь из прежних товарищей и говорит: «...Вы думаете, легко благородному человеку с нашими понятиями занимать полицейскую  должность?»  
 
Жены их еще более горюют и с тесненным сердцем возят в ломбард всякий год денежки класть, отправляясь в Москву под предлогом, что мать или тетка больна и хочет в последний раз видеть.  
 
И так они живут себе лет пятнадцать. Муж, жалуясь на судьбу, сечет полицейских, бьет мещан, подличает перед губернатором, покрывает воров, крадет документы и повторяет стихи из «Бахчисарайского фонтана». Жена, жалуясь на судьбу и на провинциальную жизнь, берет все на свете, грабит просителей, лавки и любит месячные ночи, которые называет «лунными».  
 
Я потому остановился на этой характеристике, что сначала я был обманут этими господами и в самом деле считал их несколько получше других, что вовсе не так...  
 
Я увез из Перми одно личное воспоминание, которое дорого мне.  
 
На одном из губернаторских смотров ссыльных меня пригласил к себе один ксендз. Я застал у него несколько поляков. Один из них сидел молча, задумчиво куря маленькую трубку; тоска, тоска безвыходная видна была в каждой черте... Одежда Цехановича свидетельствовала о страшной бедности... Впоследствии я видел много мучеников польского дела... Цеханович занимался там  естественными науками, собирал скудную флору Уральских гор... Достал небольшой мешочек, вынул из него железную цепочку, сделанную особым образом, оторвав от нее несколько звеньев, подал мне с словами: «Цепочка мне очень дорога... все я вам не дам, а возьмите эти кольца. Не думал я изгнанник из Литвы, что подарю их русскому изгнаннику. Я обнял его и простился.

Перу А.И. Герцена принадлежит  описание одного из известных для  пермяков мест - бульвара, центральной  аллеи загородного (а позднее - городского, им. А.М. Горького) сада. Правда, в то время бульвар еще не был оживленным и излюбленным пермяками. В произведении «Былое и думы» автор писал: «Спустя  несколько дней я гулял по пустынному бульвару, которым оканчивается в  одну сторону Пермь, это было во вторую половину мая, молодой лист развертывался, березы цвели (помнится, вся аллея  была березовая), - и никем никого. Провинциалы наши не любят платонических  гуляний». Наиболее полно философ  описал бульвар в рассказе-воспоминании «Вторая встреча», написанном в Вятке  после приезда из Перми: «...Время  было хорошо, хотелось походить, и я  отправился на бульвар, идущий от Московской заставы (находилась у современного центрального рынка.) до Сибирской (ныне восстановлена на ул. Сибирской у сада им. А.М. Горького.). Бульвар этот превосходен; обхватывая полгорода с наружной стороны, он простирается версты три; огромные толстые березы, прямые и ветвистые, отделяют его с одной стороны от города, с другой - от обширного поля, и чугунные заставы, как колоссальные латники, стерегут его с обеих сторон».

В 30-е годы XIX столетия пермякам привычнее  было другое времяпровождение. Одно из таких «развлечений», якобы услышанное в Перми, так же описано Герценом: «Князь Долгоруков принадлежал к аристократическим повесам в дурном роде, которые уже редко встречаются в наше время. Он делал всякие проказы в Петербурге, проказы в Москве, проказы в Париже. На это тратилась его жизнь. Это был… избалованный, дерзкий, отвратительный забавник, барин и шут вместе. Когда его проделки перешли все границы, ему велели отправиться на житьё в Пермь».

Пермское «высшее общество»  было обрадовано прибытием столь  важной персоны как Долгоруков. Приехал  он на двух каретах: в одной сам  с собакой Гарди, в другой повар  с попугаями. Князь устраивал  роскошные приёмы, был хлебосолен, хотя порой позволял себе сумасбродные выходки. Появилась у него и премилая любовница из местных барышень. Однако она имела неосторожность из ревности наведать его утром без предупреждения и застала его в постели  с горничной. На гневные упрёки обманутой  любовницы он встал, накинул на плечи  халат и снял со стены кнут. Поняв  его намерения, она бросилась  бежать, он — за ней. Сцена завершилась  на улице при свидетелях. Нагнав её, он хлестнул несколько раз свою обидчицу и, успокоившись, вернулся домой.

Подобные поступки навлекли на Долгорукова гонение пермских друзей, и начальство решилось сорокалетнего шалуна отослать в еще более провинциальное Верхотурье. Он дал накануне отъезда богатый обед, и чиновники, несмотря на разлад, всё-таки приехали: Долгоруков обещал их накормить каким-то неслыханным пирогом. Мясной пирог был действительно превосходен и исчезал с невероятной быстротой. Когда остались одни корки, Долгоруков патетически обратился к гостям и сказал: 
«- Не будет же сказано, что я, расставаясь с вами, что-нибудь пожалел. Я велел вчера убить моего дорогого пса Гарди для пирога». 
Чиновники с ужасом взглянули друг на друга и искали глазами знакомую всем датскую собаку: её не было. Князь велел слуге принести остатки Гарди, его шкуру, ну а внутренности были в пермских желудках.

Философ делает вывод из описанных событий: «Удушливая пустота  и немота русской жизни, странным образом соединенная с живостью и даже бурностью характера, особенно развивают в нас всякие юродства».

Но самую яркую характеристику А.И. Герцен дает человеку, который и  в Перми оставил свой след. Это  Кирилл Яковлевич Тюфяев. Когда А.И. Герцен находился в нашем городе, «в Перми все еще было полно  славою Тюфяева». Он был начальником  нашей губернии в 1823-1831 годах. Когда  же ссыльный революционер-демократ пересылался  из Перми в Вятку, то господин Тюфяев руководил уже той губернией. Герцен говорил: «Я еще в Перми  многое слышал о Тюфяеве». Доктор одного из многочисленных заводских поселков  Чеботарев предупреждал переселенца: «Вы едете к страшному человеку. Остерегайтесь его и удаляйтесь как можно более. Если он вас полюбит, плохая вам рекомендация; если же возненавидит, так уж он вас доведет, клеветой, ябедой, не знаю чем, но доведет, ему это ни копейки не стоит».

Тюфяев родился в Тобольске  в семье бедного мещанина. До своего губернаторства Тюфяев дважды побывал  в Перми. В первый раз, сбежав из дома тринадцатилетним подростком с группой  бродячих артистов, которые пляшут на ярмарках, кувыркаются колесом, ходят  по канату. Во второй раз, когда, пройдя с комедиантами через всю Россию и дойдя до польских губерний, был  возвращен с группой арестантов на родину из-за отсутствия документов. Потому про Тюфяева хранилось  выражение, что он прошел через Пермь  по канату (с комедиантами) и на канате (арестантов связывали между собой  веревкой). В Тобольске юный Тюфяев нанялся писцом в магистрат. Приезжий ревизор увез его из Тобольска  в Петербург, где он, переходя от одного начальника к другому, сделал карьеру. Через одиннадцать лет  он уже в канцелярии Аракчеева. В  компании 1812-1813 годов Тюфяев был  с Аракчеевым в Париже. Тюфяев все  время просидел безвыходно в походной канцелярии и не видел ни одной  улицы в Париже. День и ночь сидел  он, составляя и переписывая бумаги. Герцен отмечает: «Канцелярия Аракчеева  была вроде тех медных рудников, куда работников посылают только на несколько  месяцев, потому что, если оставить долее, то они мрут».

Устал, наконец, и Тюфяев на фабрике приказов и указов. Аракчеев не мог не полюбить такого человека, как Тюфяев: без высших притязаний, без развлечений, без мнений. Аракчеев продвинул его на должность губернатора. Тут, в далекой провинции, проявился  характер ученика Аракчеева во всей силе: «...теперь губернатором, его черед  теснить, не давать стула, говорить «ты», поднимать голос больше, чем нужно... Все трепетало его, все вставало перед ним, все поило его, все  давало ему обеды, все глядело  в глаза».

Переживая все тяготы ссыльной жизни, Герцен с сочувствием относится  к другим сосланным в Пермь. По дороге из Перми в Вятку он встречает  отряд кантонистов. Этапный офицер дает пояснения: «Видите, набрали ораву  проклятых жиденят с 8-9- летнего  возраста. Во флот, что ли, набирают, не знаю. Половина не дойдет до назначения». «Привели малюток и поставили  в правильный фронт. Мальчики 12-13 лет  еще кое-как держались, но малютки 8-9 лет... Бедные, изнуренные, с испуганным видом, стояли они в неловких, толстых  солдатских шинелях... белые губы, синие  круги под глазами показывали лихорадку или озноб... И эти  больные дети без ухода, без ласки... шли в могилу. Я взял офицера за руку и, сказав «Поберегите их», бросился в коляску, мне хотелось рыдать, я чувствовал, что не удержусь», - выражает свои чувства Герцен и возмущается: «Какие чудовищные преступления безвестно схоронены в архивах злодейского, безнравственного царствования Николая! Мы к ним привыкли, они делались обыденно, делались, как ни в чем не бывало, никем не замеченные, потерянные за страшной далью, беззвучно заморенные в немых канцелярских омутах или задержанные полицейской цензурой».

«Практическое соприкосновение  с жизнью началось тут — возле  Уральского хребта», — написал он позднее в «Былом и думах». Некоторые  пермяки затем узнали себя в сочинениях Герцена – они стали героями  или прототипами. Сообщения о  Пермской губернии появлялись и в  запрещенной газете «Колокол», которую  Герцен издавал в Лондоне. Кстати, она нелегально доходила до Урала  и распространялась здесь весьма активно. В мае 1862 года в издаваемом им «Колоколе» появилась статья «Сечение и убийства крестьян в Пермской губернии», посвященная восстанию крестьян коми-пермяков в селе Егва, так называемому «караванному бунту». Кружок местного народника Иконникова пытался даже организовать нелегальную типографию и отпечатать прокламацию Герцена и Огарева «Что нужно народу», после чего, правда, был разгромлен.

За короткое пребывание в  Перми А.И. Герцен многое смог узнать о жизни людей и города Перми. На примере Перми философ показал  негативную жизнь царской, провинциальной России. Возможно, кому-то покажется  слишком резким изложение писателя. А может быть, мы действительно  перехвалили нашу старину в последнее  время? Как бы то ни было, но обращение  к забываемой классической литературе побуждает к новым размышлениям.

 

 

 

ИСПОЛЬЗОВАННЫЕ ИСТОЧНИКИ:

1. О. А. Мельчакова А.И. Герцен в Перми// Федеральный вестник Прикамья. - 2005. -  № 8. - С. 36-37.
2. О. А. Мельчакова Город мой Пермь глазами знаменитостей и обывателей, предков и современников (Архив города Перми)
3. http://www.permarchive.ru/index.php?page=gorod-moj-perm-glazami-znamenitostej-i-obyvatelej-predkov-i-sovremennikov
4. http://enc.permkultura.ru/showObject.do?object=1804292028&idParentObject= 
   http://images.yandex.ru/yandsearch?ed=1&rpt=simage&text
5. Аверина Нина Федоровна Литературные путешествия по Перми
6. http://permdreamer.livejournal.com/3764.html
7. Герцен А.И. Былое и думы // Герцен А.И. Полн.собр.соч. и писем. Птб., 1919. Т.12. С.245-251.