Cовременная концепция евразийства

“Русские евразийцы используют понятие "Евразия", чтобы обосновать органическую целостность российского пространства. На философском уровне этому соответствует убеждение, что Россия - это особая, самостоятельная цивилизация, которая должна не подражать кому-то, а отталкиваться в своем развитии от собственных традиций и принципов”[15]. Высшим смыслом существования России является развитие ее собственного цивилизационного проекта, проекта, который был заложен в нее при рождении.

Для других "евразийцев", евразийцев-геополитиков, единственный смысл существования России – “участие в великой планетарной борьбе "Суши" и "Моря", "евразийства" и "атлантизма", в которой континентальная Евразия противостоит своим морским окраинам и заокеанской Америке”[16]. С их точки зрения, все материальные и духовные аспекты существования России должны быть подчинены этой миссии. Внутренняя, органическая логика развития России при этом игнорируется, а смыслом ее существования становится "отрицательное подражание" Западу.

Исходя из первоначальных основных идей евразийцев, каждый народ Евразии должен сознавать себя частью единого целого, свою принадлежность к общности. Во всей деятельности с установкой на единство многонародной нации Евразии русскому народу приходится напрягать свои силы больше, чем какому бы то ни было народу Евразии.

4.1 Западное и восточное евразийство

Сегодня можно также говорить о некотором расколе в евразийском движении. С одной стороны, есть западное евразийство, ориентированное на культурную ситуацию Западной Европы, на ситуацию мертвой разлагающейся культуры, для которой остался возможным только путь механического манипулирования, голая политика и стратегия. С другой стороны - восточное, русское евразийство, где акцент ставится на свободное развитие молодой российской цивилизации, а вся политическая активность, евразийское блокирование, подчинена только одной вспомогательной цели - защитить это пространство от внешнего натиска. Речь идет о глубинном концептуальном размежевании, причем каждое из направлений тяготеет в некотором смысле к преувеличению.

Западное евразийство от восточного отличается самой сутью, а не политической ориентацией. Оно принадлежит "Западу" по своему духу, восточные же евразийцы приписывают своим оппонентам ещё и враждебное отношение к чужой самобытности и свободе, а также склонность к тотальной унификации. В политическом плане западное течение вполне может ориентироваться на восточный блок, может грезить не только Европейской империей от Дублина до Владивостока, но и новой Советской империей или империей Чингисхана. И наоборот, многие западноевропейские регионалисты и новые правые по духу относятся скорее к восточному евразийству, чем к западному. Ниже обрисованы основные пункты этого принципиального размежевания.

Для западных евразийцев борьба с "Западом", с американизмом, с атлантизмом - это самоцель. Россия для них - лишь большая пешка на "великой шахматной доске". Для восточных евразийцев целью является свободное самобытное развитие народов Евразии, а все остальное - только средство. Западные евразийцы в большей степени склонны к политическому манипулированию, они подвергают сомнению возможность органического развития снизу. «Русские» евразийцы полагаются на свободную волю России, на ее естественное движение по собственному пути, хотят создать идеальную среду для её самобытного развития. Западные евразийцы верят только в жесткое руководство организующего центра, делают ставку на управление сверху, зациклены в рамках дихотомии либеральное / тоталитарное. Восточные евразийцы делают ставку на органичное развитие снизу, они пропагандируют свободу и соборность, которой, на мой взгляд, в настоящее время не существует как таковой. Слишком иррационально выглядит и их тезис о живой способности земли самой определять для себя свое будущее.

Западные евразийцы питают склонность к "внутриевразийскому космополитизму", к отрицанию национальной самобытности, а востояные евразийцы слишком её превозносят. Если первые стремятся допонить политическое объединение Евразии некоторой унификацией, то для вторых самобытность и свобода всех евразийских этносов, земель и культур превратилась в идефикс, однако реализация этой концепции очевидно нереальна, поскольку они считают, что Евразия должна быть политически едина, но регионально самобытна. Данный тезис подкрепляется, с моей точки зрения, слишком идеализированным представлением Льва Гумилева о том, что «исторический опыт показал, что, пока за каждым народом сохранялось право быть самим собой, объединенная Евразия успешно сдерживала натиск и Западной Европы, и Китая, и мусульман. К сожалению, в XX в. мы отказались от этой здравой и традиционной для нашей страны политики и начали руководствоваться европейскими принципами - пытались всех сделать одинаковыми»[17].

Для западного евразийства характерно рассмотрение России на уровне чистой геополитики, она для них – в некотором роде геополитический конгломерат. Для них было бы выгоднее, если бы вся Евразия состояла, скажем, из одного большого Китая или одной большой Германии. Для восточных евразийцев Россия не тождественна "континентальной Евразии" как "большому пространству". Они говорят о том, что “если Россию сводить просто к геополитическому "большому пространству", то теряют свое значение конкретные очертания России и определенность российской культуры”[18]. И наоборот, для восточных евразийцев Россия, несмотря на многосоставность, несмотря на различие культур и ландшафтов, является чем-то неделимым, хотя, исходя из объективной реальности, видно, что отношения между отдельными российскими землями и культурами далеко не всегда можно охарактеризовать объединенностью и взаимопроникновением.

Огромный вклад в развитие геополитики и геостратегии внесли американцы, идеологи атлантизма (Макиндер, Мэхэн, Спикмен). Атлантисты живут в мире геополитики, в реальном мире борьбы за власть, в мире "большой шахматной игры", для них это - первичная реальность. Для восточных евразийцев геополитика в лучшем случае является вторичным продуктом, как мера защиты, как форма противостояния "вражеской геополитике", которая, с их точки зрения, проводится Запада исключительно всех подчинить и унифицировать. И здесь опять-таки упоминается Лев Гумилев, говоривший о том, что «при большом разнообразии географических условий для народов Евразии объединение всегда оказывалось гораздо выгоднее разъединения, дезинтеграция лишала силы, сопротивляемости ». С этим сложно спорить, но насколько возможна подобная интеграция в сегодняшней среде?

Как западные, так и восточные евразийцы рассуждают о русской цивилизации, о праве каждого народа самому определять свой культурный проект и образ жизни, об особом российском пути, об уникальном смысле, которым наделено существование России и т.д. Но представители «русского» евразийства слишком «носятся» с "особостью" и "самобытностью" России, забывая при этом об её политическом и экономическом развитии. В то же время западное евразийство направлено против США и западной экспансии, но при этом оно пользуется многими принципами западной философию и западной геополитики.

Западные евразийцы же склонны недооценивать особый самоценный мир, сложившийся на территории России, особое образование со своей логикой развития, своими ценностями и т.д. В итоге получается, что «здравое» евразийство находится где-то посередине между этими двумя в чем-то полярными подходами.

5. Постэкономическое общество и новоевразийство

Постэкономическое общество понимается как нежесткость экономических отношений и признание, наряду с ними, не меньшей значимости для общества других видов детерминизма: географического, социокультурного, космопланетарного. Хотя оно возникает в эпоху постиндустриального общества, но кроме индустрии и экономики включает в себя и другие сферы: нравственные, культурологические, аграрные, национальные отношения и т.д. “В связи с тем, что индустриальное общество исторически раньше развивалось в Европе с жестким экономическим детерминизмом, а Азия была отсталой в экономическом отношении, то соотношение экономического и неэкономического (или внеэкономического) фактора составляет важную часть и суть евразийства. Евразийство возникло в связи с разграничением Востока и Запада, Азии и Европы по цивилизационным критериям развитости или отсталости”[19]. Цивилизованный Запад и отсталый, аграрный Восток, где отсталой или отстающей стороне отводится догоняющая роль по отношению к Западу, – такова была позиция сторонников вестернизации всей мировой цивилизации как единственно возможной.

Евразийцы же отстаивали возможность и правомерность существования цивилизации не только по западным меркам, но и по восточным критериям и достижениям. Здесь цивилизационные критерии и достижения уступают место культурологическим. При этом принималось во внимание различие между цивилизацией как явлением больше материальным и культурой как процессом больше духовным. Если “раньше евразийцы выражали ущемленное и протестное чувство, то новоевразийство, как геополитика и идеология постиндустриального общества, выступает за равноправный диалог цивилизаций и культур Востока и Запада, за их сближение, сотрудничество и взаимообогащение с позиции своей конвергентной философии”[20].

В современных условиях прежняя проблематика евразийства в значительной мере снимается, ибо сегодня Восток и Запад, Азия и Европа переживают процессы тесного демографического и экономического сближения и переплетения, образуя тем самым глобальное новоевразийское сообщество, или цивилизацию. Собственно, эту тенденцию отмечали в свое время сами евразийцы, отстаивавшие интересы ущемленного Востока перед просвещенным и экспансивным Западом. Евразийцы выступали за просвещение, цивилизацию Востока, но при этом отстаивали неизбежность духовного просветления по-восточному и самого Запада.

6. Предопределен ли евразийский путь развития России ?

Сторонники евразийства утверждают, что сегодня их идеология является спасительной. В окружении обломков прежних идеологий включая последнюю, радикально – либерально - демократическую, люди особенно остро нуждаются в том, чтобы представлять себе свое будущее, и вновь вспоминают евразийство. Однако некоторые силы слишком активно пользуются последним доводом, пытаясь объяснить всем, что радикально - либеральный демократизм, американизм, атлантизм, глобализм успешно давят Россию, и призывают всех встать под знамёна контрглобалистско - атлантического цивилизационного движения, который приняли бы народы (это касается любой страны, население которой не входит в "золотой миллиард"), без существования которого государство якобы нежизнеспособно.

Однако интересно и то, что грубое навязывание народам России западных ценностей также встречает значительное сопротивление и усиливает настроения отпадения от Центра и среди тех, кто их отвергает, и тех, кто склонен эту западную культуру осваивать. Принимая ценности западного мироощущения - разумный эгоизм и конкуренцию, и борьбу всех против всех - как основные мотивировки поведения, люди в меньшей степени воспринимают проблемы государства.

Результаты многих социологических исследований оказываются достаточно неожиданными. “За интеграцию с ЕС высказываются 24 % людей, тогда как тезис: "Россия - особая страна, и западный образ жизни ей чужд" в общем поддерживают более 70 % опрошенных. Еще более однозначно неприятие западных ценностей, западного образа жизни проявляется при ответах на вопросы, которые ставят мировоззренческие проблемы. Так, спокойную совесть и душевную гармонию посчитали приоритетными ценностями 75 % российских граждан - в 1994 году; 93,4 % - в 1995 году; 92 % - в 1997 году и 90 % - в 1999 году. Приоритет семейным и дружеским отношениям перед материальным успехом - фетишем массового сознания в развитых странах - отдали 70,8 % в 1994 году; 93,4 % - в 1997 году; 89,4 % - в 1999 году”[21]. Следовательно, население России не во всем принимает либеральный проект "копировать и догонять" Запад, хотя перенос многих принципов и ценностей на российскую почву, на мой взгляд, мог бы оказать весьма положительное воздействие на развитие во всех направлениях.

Стоит отметить, что чрезмерное навязывание народам неприемлемых для большинства чужих основ мироощущения ведет к политической нестабильности в стране и к обострению, в частности, межнациональных проблем. Если власть не хочет конфликтов внутри страны, проект цивилизации, который она поддержит, должен определяться простым постулатом - не закладывать в основу идеологии то, что заведомо не отвечает культуре народов, живущих в государстве. Следует подчеркнуть: большинство народа в России не хочет максимально копировать западную цивилизацию.

Государственническая сущность евразийства, направленная “на достижение единства России как общей судьбы, общей истории и общего дома всех ее народов во многом отвечает требованиям времени. Элементы евразийской идеологии очевидны в подходах почти всех политических сил страны, кроме крайне либеральных”.[22]

7. Основные принципы евразийской политики[23]

Три модели (советская, западническая, евразийская)

В современной России существует три основные, конкурирующие между собой модели государственной стратегии как в области внешней политики, так и в области политики внутренней. Эти три модели составляют современную систему политических координат, на которые раскладывается любое политическое решение российского руководства, любой международный демарш, любая серьезная социальная, экономическая или правовая проблема.

Первая модель представляет собой инерциальные штампы советского (главным образом, позднесоветского) периода. Это весьма укоренившаяся в психологии некоторых российских руководителей система, часто подсознательная, подталкивающая их к принятию того или иного решения на основании прецедента. Советская референтная модель гораздо шире и глубже структур Коммунистической партии, которые сейчас находятся на периферии исполнительной власти, вдали от центра принятия решений. Сплошь и рядом ею руководствуются политики и чиновники, формально никак не отождествляющие себя с коммунизмом. Сказывается воспитание, жизненный опыт, образование. Для того, чтобы понимать сущность происходящих в российской политике процессов, необходимо учитывать этот "бессознательный советизм".

Вторая модель: либерально-западническая, проамериканская. Она начала складываться в начале "перестройки" и стала своего рода доминирующей идеологией первой половины 90-х годов. Ее, как правило, отождествляют, с так называемыми, либерал - реформаторами и близкими к ним политическими силами. Эта модель основана на выборе в качестве системы отсчета западного общественно-политического устройства, его копирование на российской почве, следование в международных вопросах национальным интересам Европы и США. Данная модель имеет то преимущество, что позволяет опираться на вполне реальное "заграничное настоящее", в отличие от виртуального "отечественного прошлого", к которому тяготеет первая модель. Здесь важно подчеркнуть, что речь идет не просто о "заграничном опыте", но именно об ориентации на Запад, как на образец преуспевающего капиталистического мира. Эти две модели (плюс их многочисленные вариации) представлены в российской политике очень полно. Начиная с конца 80-х годов основные мировоззренческие конфликты, дискуссии, политические баталии проходят между этими носителями именно этих двух мировоззрений.