Антонио Гауди-и-Корнет

Раздел 1

Раздел 2

Раздел 3

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

 

Государственное бюджетное образовательное учреждение

высшего профессионального образования

«РОСТОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ СТРОИТЕЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ»

 

 

Реферат по информатике на тему:

«Антонио Гауди»

 

Подготовил студент гр. ПЗ-121 Тимонина Т.В.

Проверил преподаватель Козельская М.Ю.

 

 

 

 

Ростов-на-Дону

2014

 

Оглавление

1. Антонио Гауди-и-Корнет………………………………………….3-4

2. Гений или сумасшедший…………………………………………7-9

3. Вариации рая…………………………………………………….....10-12

4. Деспот………………………………………………………………13-15

5. Любовник……………………………………………………….......16-18

6. Святой………………………………………………………………..22-23

7. Memento Mori………………………………………………………..24-25

8.   Помни о смерти……………………………………………………..26-27

9. Дом Батльо……………………………………………………………30-31

10. Епископский дворец……………………………………………………34-3

11. Колледж монастыря Св. Терезы……………………………………….36

12. Список  литературы…………………………………………………….37

 

Антонио Гауди-и-Корнет

«Д

жентльмены, перед нами либо гений, либо сумасшедший», – сказал председатель комиссии на защите дипломного проекта Антонио Гауди-и-Корнета в барселонской Провинциальной школе архитектуры. «Похоже, теперь я архитектор», – подвел черту студент, известный своей заносчивостью и упрямством.

Любитель лайковых перчаток и черных шелковых цилиндров, щеголь и денди, рыжеволосый юнец с пронзительно голубыми глазами. То ли ангел, то ли бестия. Женщины влюблялись в него, теряли голову, но Гауди остался одинок. Он долго ухаживал за красивой учительницей Пепетой Мореу, но на неловкое предложение руки и сердца она ответила, что уже помолвлена. Потом был недолгий роман с юной американкой, но девушка вернулась в Америку, и пути их разошлись. В этом Гауди увидел знамение: его судьба – одиночество. Жертва ради высшей цели.

Смерть караулила его с самого рождения. Мальчика, появившегося на свет 25 июня 1852 года, крестили на следующий же день в соборе Святого Петра в Реусе. Имя дали в честь матери – Антонии. Торопились – хотели спасти душу младенца, боялись, не выживет: беременность была тяжелой, роды трудными, к тому же незадолго до этого родители оплакали двух малышей. Что-то в этой семье было не так. Все братья и сестры Гауди умерли в молодости. Однажды в детстве мальчик подслушал разговор отца и матери с врачом, который предрекал ему неизбежную скорую смерть. Антонио решил выжить. И выжил, хотя болезни изводили его всю жизнь. В тридцать он выглядел вдвое старше ровесников, в пятьдесят – дряхлым стариком.

Он знал, что остался в живых не просто так.

 

«Я сын, внук и правнук котельщика. Мой отец был кузнецом, и мой дед был кузнецом. Со стороны матери в семье тоже были кузнецы; один ее дед бондарь, другой моряк – а это тоже люди пространства и расположения», – объяснял Гауди свое поразительное умение мыслить и чувствовать в трех измерениях. В детстве он часами мог смотреть, как плывут облака, как течет вода. Его интересовало, как устроен цветок, как листья образуют крону, как вода обтачивает камень, почему дерево не падает под порывами ветра. Потом его заворожила мастерская отца. Там каждый день совершались чудеса – из плоских медных листов получались блестящие сосуды. Хорошим учеником монастырской школы Коллеже де лос Эсколапиос в Реусе сын кузнеца не был. Единственный его конек – геометрия, любимое занятие – рисование, увлечение – исследовать с приятелями окрестные полуразрушенные монастыри.

В сердце каждого благородного человека история эта не вызовет иных чувств, кроме горячего сострадания к исполненной стольких превратностей судьбе. Многие из тех, кому доводилось слушать этот рассказ, не могли к концу его сдержать рыданий.

Судьба жестоко лишила Антонио самых простых радостей детства: несчастный ребенок с рождения болел тяжелейшей формой ревматоидного артрита — он с трудом ходил и был лишен возможности играть с друзьями в прятки и салочки. Ноги его были непослушными, руки с трудом сгибались — он еле-еле садился на стул и с трудом мог с него встать. До самой смерти он ходил в растоптанной уродливой обуви, которую для него специально размягчали кувалдой — в обычных ботинках ноги попросту отказывались его слушать.

Бедный отец его, жестяных дел мастер, жестоко страдал, глядя на то, как маленький сын часами сидит в одиночестве под раскидистыми ветвями платана, наблюдая за птицами и возней кошек во дворе. Увы: ни отец, ни мать его не имели средств к тому, чтобы попытаться лечить любимого сына у хороших врачей.

Единственным развлечением маленького Антонио были редкие поездки с мамой в Таррагону. Ему дозволялось проехать на ослике. В Таррагоне, казавшейся ему в те времена огромным городом, они неизменно шли в кафедральный собор, где мама подводила его к старой мраморной купели слева и неизменно говорила: "Поблагодари, сынок, Святую Деву Марию за то, что она покровительствовала твоему крещению".

Увы, даже там Антонио не мог встать на колени — в знак благодарности он лишь почтительно склонял голову. "Спасибо, — шептал он, — что я живу так долго". (Соседи рассказывали ему, что при рождении повитуха категорично определила срок его жизни: не более трех лет.)

Он был одинок, беден и слаб. В школе его постоянно дразнили. Антонио молча, сидел на задней парте, просверливая учителя своими странными, узко посаженными черными глазами, и рисовал в тетради многочисленные бессмысленные кружочки.

Впрочем, ученик по имени Антонио Гауди поражал учителя не только взглядом. Дон Игнасио Эстебаль навсегда запомнил урок биологии, проведенный в его классе. "Крылья, дети, даны птицам, чтобы летать, — привычно объяснял он 10-летним ученикам. — С их помощью птицы взмывают в небо и..." — "Это неправда, — спокойно прервал его Антонио. — Курице крылья помогают быстрее бегать".

Самое же поразительное замечание своего странного ученика дон Эстебаль записал себе в дневник и рассказывал впоследствии потомкам. Это случилось в день, когда на праздник Сан Хорхе школа собиралась на карнавал. Мальчишки вырвали у Антонио из рук кошелек, где лежали данные ему отцом деньги на праздник. С трудом согнувшись, Антонио растерянно стал искать его на полу, и в этот момент какой-то негодяй с хохотом толкнул его в спину. Антонио упал, и идти на праздник не смог. Виновато отряхивая перепачканную курточку Гауди, дон Эстебаль смущенно объяснял: "Ты лучше рядом с моим окном сиди, когда они играют. Мне же трудно им объяснить, что ты не можешь дать сдачи".

Ответ 10-летнего всю жизнь звучал в ушах учителя. "Я могу дать сдачи, — ответил 10-летний мальчик. — Но Господь Иисус Христос, даровавший мне столь долгую жизнь, велел мне прощать своих мучителей".

Он всю жизнь героически преодолевал собственные недуги, заботясь о близких. Трогательно опекал престарелого отца, растил племянницу — дочь рано умершей сестры.

 

Гений или сумасшедший?

Р

ыжий и голубоглазый, словно специально отмеченный Богом, он не походил на типичного испанца.

Да, в общем-то, он им и не являлся. Как каталонец, он был испанцем и  неиспанцем одновременно. Даже фамилию его принято произносить с ударением на последнюю букву, как делается во Франции.

Каталония - это своеобразный буфер между рациональной,  экономически развитой Европой и фанатично верующей, иррациональной Испанией. А еще это место встречи северофранцузской возвышенной  готики с мавританским архитектурным кружевом. В этой связи  характерно, что творческие фантазии Гауди удивительным образом сочетались с точным математическим расчетом, с умением использовать новейшие материалы и методы строительства. Пожалуй, лишь  каталонский дух мог родить такое.

Шестнадцатилетним юношей попав в Барселону, дабы завершить образование, Гауди полностью окунулся в атмосферу зарождающегося каталонского самосознания (чтоб не сказать - национализма). Новые  чувства наложились на детские ощущения своей личной  богоизбранности, на рано сформировавшуюся из-за тяжелой болезни волю к жизни. Вся эта горючая смесь оказалась  еще и сдобрена мечтами о возрождении духа средневековой монастырской общности, возрождении мужского братства, единого в вере и труде.

Таким образом и родился его личный взгляд на мир - каталонский модерн Антонио Гауди.

Студентом он не терпел аналитической геометрии, но обожал изучение искривленных поверхностей. И еще он любил наблюдать за природой, в которой нет однородных по цвету объектов - ни во флоре, ни в фауне,  ни в мертвой материи. Из этого родился насыщенный изгибами и  красками архитектурный стиль. Так же, как из религиозности и  каталонского самосознания родилась жизненная философия Гауди.

Впрочем, не все было просто. В студенческий период Гауди отдал дань антиклерикализму, достигшему апогея на рубеже 60-70-х гг. - в эпоху расцвета либерального мировоззрения. Он радовался жизни, наслаждался вкусной едой и модными вещами. Казалось, искания юности остались в прошлом, но...

Личность была сильнее моды и прорывалась сквозь настроения эпохи.

В июне 1875 г. Антонио чуть не выгнали с экзамена, на котором  требовалось создать проект кладбищенских ворот. Гауди настаивал  на том, что начинать рисунок нужно с изображения похоронной  процессии под низким ненастным небом, аллеи кипарисов и рыдающих плакальщиков. Он видел свое творение не столько объектом, отделенным  от людей и даже задающим обществу некие стандарты мировосприятия  (как было в барокко или в классицизме). Скорее, он ощущал  необходимость отражения в камне уже сложившейся человеческой индивидуальности.

На выпускном экзамене про него сказали, что Гауди - либо гений, либо сумасшедший. По всей видимости, верно было и то, и другое. Истинный модерн требует безумия. Но в случае с Гауди кризис личности был  не столь выражен, как в случаях с его современниками - Ницше или  Ван Гогом (а позднее с Нижинским). А может, архитектора  поддерживало то, что он не считал Бога умершим?

В конечном счете Бог заменил ему всякую личную жизнь. Гауди так и не нашел себе супруги. Лишь однажды в молодости он сделал предложение юной учительнице, но она уже оказалась помолвлена. Возможно, опередивший его в этом деле лесоторговец сохранил миру великого архитектора? А может, наоборот - в творчестве Гауди что-то  надломилось из-за вечного одиночества?

Как бы то ни было, архитектор навсегда остался холостяком и даже женоненавистником. Наверное, сексуальность умышленно подавлялась  ради любви к Высшему, и эротическое стремление находило выход в творчестве. Позднее, под конец жизни, когда Гауди даже ночевал  на стройке, в потрепанном отрешенном старике не осталось ничего от недолгого франтовства юности. Он отдавался лишь Богу.

И при этом твердо стоял на земле. Гауди работал на заказ, как  его отец-ремесленник. Архитектура - искусство дорогое. Листом  бумаги и даже холстом не обойдешься. Потребность укладываться в  смету удерживала от парения в облаках.

 

Вариации рая

В

прочем, то, что стремился создать мастер, не могло измеряться мерками стандартной сметы. Гауди часто фантазировал прямо по ходу дела.

Он мог начинать стройку, не имея готовых чертежей. Он мог выстроить рабочих перед фасадом здания, подготовленного для облицовки, и  заставить их прикладывать поочередно кусочки мозаики к стене, дабы  мэтр неторопливо выбрал нужное ему сочетание цветов. А порой построенное уже здание могло ему не понравиться, и тогда целые  помещения отправлялись на снос так, как будто речь шла всего лишь о дешевеньком макете. На подобные творческие поиски не должно было хватать никаких ресурсов.

Скорее всего, мы не имели бы сегодня Барселоны Гауди, если бы не счастливый случай, явившийся в лице промышленника, эстета и  мецената Эусебио Гуэля. Он был богат и прагматичен, как нувориш, религиозен и ортодоксален, как испанец, тонок и чувствителен, как  декадент.

Удивительная смесь, встречающаяся отнюдь не на каждом шагу. Но  именно эта смесь качеств нужна была Гауди. Именно она образовывала идеального заказчика. И архитектор получил такового. 35 лет, вплоть до самой смерти дона Гуэля, Гауди был его семейным архитектором.

В работе на Гуэля Гауди практически не был ограничен финансами. "Я наполняю карманы дона Эусебио, - жаловался его бухгалтер, - а Гауди их опустошает". Опустошал он их, надо сказать, весьма профессионально. Например, в построенном им дворце Гуэль архитектор использовал 127 колонн, ни одна из которых не повторяла другую. Это был апофеоз творческой индивидуальности, отрицавшей всяческие стандарты и априорные установки.