“Европеизация” культуры русского дворянства в петровскую эпоху

В допетровской Руси пародия, шутка, веселье входили в круг явлений “смеховой культуры”. Д.С.Лихачев, говоря об особенностях русской “смеховой  культуры”, отмечал, что в древнерусских  пародиях вселенная делится на мир  культуры и на мир не настоящий, не организованный – мир “антикультуры”. В “антимире” обнаруживается изнанка настоящего мира: он абсурден и реально невозможен. Взаимоотношения между миром культуры и миром “антикультуры” можно проследить и в праздничной жизни допетровской Руси, непосредственным образом связанной с пародиями, весельем и различного рода развлечениями.

Праздник допетровской Руси как бы состоял из двух частей: вначале  молитвенное предстояние, торжественные процессии, а затем – различные “бесовства”, скоморошьи игры и забавы. В первой части праздника человек представлял собой мир культуры, так как следовал установленным нормам христианского благочестия и благолепия. Во второй же части праздника он как бы попадал в нереальную среду, где наизнанку выворачивались христианские ценности. Попадая в мир “антикультуры”, человек допетровской Руси принимал определенные правила игры, которые позволяли ему здесь делать то, что в настоящем, реальном мире, где господствуют православные ценности, делать невозможно.

Так, святки являлись в средневековой  Руси одним из любимых праздников и олицетворяли собой торжество  Рождества Христова. В этом празднике  очень наглядно проявлялись взаимоотношения  между двумя противоположными мирами. После длительного Рождественского  поста снимались все ограничения  в пище, веселье и люди как бы готовились вступить в мир “антикультуры”. Заранее парни и девушки для участия в потешных играх готовили маски зверей и птиц, шутовские одеяния. По православной доктрине такого рода явления недопустимы, но в то же время они вписывались в православную культуру, демонстрируя ее изнаночную сторону. На святках христианский мир как бы терял свою устойчивую структуру и представал в перевернутом виде: всемогущий Бог становился беспомощным младенцем, небо сливалось с землею, ряженые устраивали эротические забавы.

Анализируя и другие праздники  допетровской Руси, можно сделать  вывод, что в своем сознании человек  всегда четко отличал мир культуры от мира “антикультуры”. При Петре граница между этими двумя мирами стирается. Преобразователь стремился внушить своим подданным мысль о том, что веселиться можно где угодно и когда угодно, и это не считается греховным. С точки зрения древнерусского человека, Петр распространил мир “антикультуры” за отведенные ему рамки и тем самым разрушил традиционный порядок празднования. Петр это делал намеренно и именно с этой целью и был создан “всешутейший собор”.

В своем “шумстве” Петр доходил до крайних пределов, постоянно смешивая серьезное и шутовское. Всешутейшие графы и патриархи совмещали и перемешивали свои шутовские должности и атрибуты с ответственными государственными постами и должностями. Церковный ритуал уже не противопоставляется пародийному, как это было в допетровской Руси, а смешивается с ним, разрушается граница между двумя мирами.

В.О. Ключевский в описании празднования святок в петровскую эпоху  очень точно проиллюстрировал смешение церковного и пародийного ритуала: “бывало на святках компания человек  в 200 в Москве или Петербурге на несколько  десятках саней на всю ночь до утра пустится по городу “славить”; во главе  процессии шутовской патриарх в  своем облачении, с жезлом и жестяной митре; за ним сломя голову скачут сани, битком набитые его сослужителями, с песнями и свистом. Хозяева домов, удостоенных посещением этих славельщиков, обязаны были угощать их и платить за славление”. В своем дневнике Ф.Берхгольц также дает великолепную иллюстрацию смешения серьезного и шутовского , когда пишет, что царь после совершения благодарственного молебна в церкви Св.Троицы по случаю заключения мира со Швецией в 1721 году “тот час отправился к князю Ромодановскому, как князю-кесарю, и объявил ему о заключенном мире”.

“Вмсешутейший собор” Петр использовал не только для утверждения нового взгляда на веселья и развлечения, но и для дискредитации традиционных представлений и государственно-политических идей. Об этом свидетельствует такой важный государственный шаг Петра, как изменение порядка престолонаследия. В 1722 году Петр вводит новый порядок престолонаследия, по которому наследника должен выбирать правящий монарх. А перед этим он дискредитировал традиционный порядок передачи престола от отца старшему сыну, прибегая к пародии. Когда в 1717 году умирает князь-кесарь Ф.Ромодановский, то его князь-кесарство переходит к сыну. Очевидно, что это не было простой шуткой и Петр уже тогда обдумывал установление нового порядка престолонаследия.

С помощью “всешутейшего собора” Петр стремился уничтожить притязания церкви на духовную власть и “новая” культура была необходима ему для построения сильной империи и утверждения своего единовластия.

В имперских целях Петром основывается и новая столица, которая  по замыслу преобразователя должна была противостоять “старой” столице  и являться символом всего “нового”. В самом названии новой столицы  прослеживается явная аналогия с  Римом: город Святого Петра в  античном Средиземноморье и город  Святого Петра на Балтике, Не случайно, А.Ф.Лосев говорит о том, что  тождество имени дает глубокие корни  для сопоставления судеб этих городов. Действительно, оба города приобретают мировое значение после  того, как Рим стал центром огромного средиземноморского пространства, а Петербург – крупнейшим центром Балтики. Главной архитектурной доминантой в Риме стал купол собора над могилой Святого Апостола, а в Петербурге – Петропавловский собор, увенчанный позолоченным шпилем. Петр строил Петербург как европейский город, хотя решающими для формирования стиля новой столицы были его личные вкусы ,особое географическое положение и климатические условия. В самом начале строительства города Петр ориентировался на Амстердам и для обучения архитектурному искусству он посылает И.Коробова в Голландию, а не в Италию или Францию.

В целом облик города при  Петре имел необычайно своеобразный вид, так как стиль архитектуры  включал и элементы барокко, и  европейского классицизма XYII века, и  французского “регентства” рубежа XYII –XYIII веков. Свою программу “европеизации” русской культуры Петр осуществлял  в новой столице Санкт-Петербурге.

Анализируя процесс “европеизации” культуры русского дворянства, нельзя обойти вниманием и вопрос относительно восприятия самими дворянами европейской  культуры, которая активно насаждалась  и внедрялась в их жизнь. Как сами русские дворяне воспринимали “европеизацию”? Что считалось для них главным  критерием “европеизированного” быта?

Следует отметить, что в  петровскую эпоху не было реального  сближения культуры и быта русских  дворян с западноевропейским укладом  жизни. По наблюдениям Ю.М.Лотмана  европеизация воспринималась русскими дворянами субъективно, поскольку  главным критерием европеизированного быта у них считалось отличие  от крестьянской жизни. Для русского дворянина быть европейцем означало изменить одежду, прическу, манеры, т.е. отгородиться от крестьянской жизни. И  это можно было сделать путем  обучения европейской культуре.

Русским дворянам нелегко  давалось такое обучение, так как  они родились и выросли еще  в допетровской Руси и воспитывались  в соответствии с традиционными  ценностями. Поэтому русский дворянин в петровскую эпоху “оказался  у себя на родине в положении иностранца, которому во взрослом состоянии искусственными методами следует обучаться тому, что люди обычно получают в раннем детстве непосредственным опытом”. Петр понимал, что обучить своих  подданных новому “языку”с помощью одних только угроз и указов невозможно, поэтому под его непосредственным руководством выходили пособия и руководства по обучению “правильному” поведению. С этой целью распространялась книга “Юности честное зерцало, или Показание к житейскому обхождению”. Изучение данного текста интересно с точки зрения выявления противоречий между традиционными и новыми ценностями и рассмотрения процесса адаптации на русской почве европейской культуры. Так, книга внушала, что благовоспитанный молодой человек должен отличаться тремя добродетелями: приветливостью, смирением и учтивостью. Чтобы пользоваться успехом в обществе, он должен владеть иностранными языками, уметь танцевать, ездить верхом, фехтовать, быть красноглаголивым и начитанным и т.д. В заключение перечислялись 20 добродетелей, которые украшают благородных девиц. Интересно, что наряду с вышеизложенными рекомендациями давались и следующие советы: “ обрежь свои ногти, да не явятся, якобы оные бархатом обшиты… Не хватай первой в блюдо и не жри, как свинья…Не сопи, когда яси, Ногами везде не мотай, не облизывай перстов, не грызи костей. Зубов ножом нечисти… Часто чихать, сморкать и кашлять не пригоже…”. Подобного рода соединение несопоставимых рекомендаций и советов очень характерно для культуры петровской эпохи и показательно при выявлении ее противоречий.

При анализе “Юности честное  зерцало…” просматривается одна из основных целей европеизации:“Младые отроки должны всегда между собой говорить иностранными языками, дабы тем навыкнуть могли, а особливо когда им что тайное говорить случится, чтоб слуги и служанки дознаться не могли и чтоб их от других незнающих болванов распознать”. Из данной цитаты видно, что для русских дворян иностранное должно стать нормой и “владение иностранными языками повышали социальный статус человека”. Дворянство становилось привилегированным сословием и Петр как бы санкционировал отгороженность дворян от крестьянской жизни, подтверждая своими наставлениями правильность выбора ими главного критерия европеизированного быта.

В петровскую эпоху еще  не было, да и не могло быть понимания  внутренних рычагов развития культуры западноевропейских стран и русские дворяне видели лишь ее внешнюю сторону. Об этом свидетельствуют и слова самого преобразователя, сказанные на торжестве при спуске нового корабля: “через несколько лет мы будем в состоянии унизить соседние страны, доведя свою родину до высочайшей точки славы”. Именно поэтому Петру некогда было ждать, когда его подданные осознают и воспримут преимущества западноевропейской культуры. Не случайно, все новые формы быта, общения и развлечений насильственно внедрялись преобразователем в жизнь его подданных и носили обязательный характер. Участие дворян в различных действах, которые не соответствовали их традиционным нормам и представлениям “были необходимыми знаками лояльности, готовности перевоспитываться и создавать себя по установленному Петром образцу”. Следование же и постижение этого образца приобретали специфическую окраску: русские дворяне стремились стать “европейцами”,но делали это с ярко выраженным русским акцентом.

Так, Петр потребовал от женщины  вступления в общественную жизнь, забывая, что она не совсем готова к этому  и не может сразу же, в один момент, расстаться с домостроевским укладом жизни. Преобразователю  некогда было вникать в женскую  психологию, но тем не менее он проявил заботу о женщине, указав ей как одеваться, говорить, сидеть и вообще себя вести. В первое время на ассамблеях, как отмечает С.Н.Шубинский, русские боярыни и боярышни были смешны и неуклюжи, “затянутые в крепкие корсеты, с огромными фижмами, в башмаках на высоких каблуках, с пышно расчесанною большей частью напудренною прическою, с длинными “шлепами”, или шлейфами, они не умели не только легко и грациозно вертеться в танцах, но даже не знали, как им стать и сесть”. С.Н.Шубинский также делает замечания по поводу кавалеров, которые были под стать дамам и отличались чрезвычайной неловкостью.

Новая манера развлечений  воспринималась как европеизированная  лишь субъективно, но под влиянием вина или гнева маска спадала и  старое дедовское, не в лучшем его  проявлении, выходило на поверхность. Можно сказать, что европеизация в петровскую эпоху носила не только внешний характер, но, как это не парадоксально, она усилила проявление негативных черт культуры допетровской Руси. “Новая наука” была для русских дворян тяжела и непривычна и очень часто вызывала инстинкты противоположного направления. Обходительность и вежливость по приказу и принуждению, не ставшие внутренней потребностью, порождали непристойность и грубость. К тому же и самому Петру порой не хватало необходимых качеств, которые он, обучая “новой” культуре, требовал от других. Взявшись распоряжаться танцами на ассамблеях, он часто пускался в тяжелые шутки: ставил в ряды танцующих самых дряхлых стариков, дав им в партнерши молодых дам и сам становился в первой паре. Все танцующие кавалеры должны были повторять движения государя. Ф.Берхгольц отмечал, что царь выделывал такие “каприоли”, которые составили бы честь лучшим европейским балетмейстерам того времени. Между тем, набранные им старые танцоры путались, задыхались, многие валились на пол, а Петр начинал все сначала и “…объявил, что если кто теперь собьется, тот выпьет большой штрафной стакан”. Подобного рода “шутки” имели место практически во всех развлекательных мероприятиях императора.

Таким образом, составить  полное представление о таком  сложном явлении, как “европеизация” культуры русского дворянства в петровскую эпоху, можно при условии выявления  целей европеизации и анализа  единства ее объективных / реальные факты / и субъективных / восприятие русскими дворянами европейской культуры / черт и отвечая на вопрос, каким  образом европейская культура преломлялась на русской почве.