Айседора Дункан (1877- 1927)

Введение.

Айседора  Дункан (1877- 1927).

 Цель   моей  экзаменационной  работы:  познакомится  с творчеством Айседоры  Дункан,  узнать  ее  влияние на  танец   модерн,  узнать,  как она достигала славы и успеха.

Идея свободного движения под музыку была с блеском воплощена в творчестве выдающейся американской исполнительницы Айседоры Дункан. И лишь немногие знают, что эта танцевальная манера быстро нашла отклик в России.

 Необходимо помнить, что Айседора Дункан - суперзвезда шоу-бизнеса и американский секс-символ. Ей отданы лавры славы с репутацией создательницы танца-модерна в балете США. Она принималась в Белом Доме всеми Президентами США. Голливуд для нее - это родной дом. Всемирная слава ее равна и по сей день славе Анне Павловой и Нижинского. Она всегда знала это. С детских лет она стремилась к этому. Она в зените мировой славы. Сергей же, ее муж, это “мальчик из Сибири” и без “английского языка”. Он знаменит, но не более, чем “начинающий талант” из умирающей от гражданской войны и революций Российской Империи.

Айседора  Дункан американская танцовщица свободного стиля, стоявшая   у истоков современных направлений танца. Родилась в     Сан-Франциско 27 мая 1877.    А умерла в 1927  от  своего  шарфа…

Трудное   детство Айседоры  Дункан.

В детстве Айседора была несчастлива — отец, Джозеф Дункан, обанкротился и сбежал еще  до ее рождения, оставив жену с четырьмя детьми на руках без средств  к  существованию. Маленькая Айседора, которую, скрыв ее возраст, в 5 лет  отдали в школу, чувствовала себя чужой среди благополучных одноклассников. Это ощущение, общее для всех детей Дункан, и сплотило их вокруг матери, образовав «клан Дунканов», бросающий вызов всему миру.

В 13 лет Айседора бросила  школу, которую считала совершенно бесполезной, и серьезно занялась музыкой и танцами, продолжив самообразование.

 К тому  моменту, когда девочка из Сан-Франциско начала сочинять танцы под музыку. Звали девочку Изадора Данкан. У нас она известна как Айседора Дункан. Скорее всего, имя исказил безвестный переводчик, когда танцовщица приезжала в Россию. Известно, что она была весьма недовольна этим фактом. Однако ничего не поделаешь — мы знаем ее как Айседору.

Ее мать разошлась  с мужем и, чтобы прокормить четырех  детей, давала уроки музыки в богатых  домах Сан-Франциско. Несмотря на все ее старания, семья постоянно испытывала нужду. Позже Айседора вспоминала, что чувство несчастья сопровождало все ее детство, но воспринималось как нечто естественное. Вне школы она забывала о бедности и была вполне счастлива, а прогулки на пустынный берег океана давали ей ощущение свободы. «Мои первые мысли о движении и танце были, безусловно, навеяны ритмом волн. Моя жизнь и мое искусство рождены морем», — говорила Айседора.

Дети, как могли, помогали матери, и более других — самая младшая, самая отважная и хорошенькая — Айседора. Семью объединяла не бедность, а страсть к искусству.  Наделенная  редкой музыкальностью, миссис Дункан невольно помогла детям проявить свои таланты. До поздней ночи в их доме звучали произведения   Шопена,   Шумана, Мендельсона, читались стихи. Дети впитывали звуки музыки и стихотворные ритмы. Айседора сочиняла танцы.

Еще подростком она  начала высоко закалывать волосы, чтобы казаться старше, и начала зарабатывать уроками танцев. Имя юной Айседоры Дункан, «преподавателя танцев», внесли в городской справочник Сан-Франциско. Тогда же, посещая балетные классы, она вступила в битву за собственные убеждения. В ответ на замечание знаменитого балетмейстера о том, что поза «на пуантах» необходима танцору, Айседора ответила, что находит ее безобразной и неестественной. Она грезила об ином танце — без напряженной, натужной гимнастики балета. В расцвете своей славы она вспоминала, как «ощупью шла к неведомому миру, угадывая, что сумеет в него войти — стоит лишь подыскать ключ».

Ей оказалась  близка теория движения Франсуа Дельсарте. Французский педагог по вокалу первой половины XIX века в Америке 1880-х годов был известен как автор теории выразительного сценического движения. Айседора сразу приняла его утверждение, что все естественные движения несут выражение либо чувства, либо мысли. Эти слова подтверждали ее поиски. К 14 годам у нее сложилось собственное представление о танце.

На своей  визитной карточке Айседора написала: «Профессор по Дельсарте» и стала обучать танцам по его системе. Но мечтала она не о преподавании. Она хотела преобразить с помощью танца современный театр! Правда, антрепренеры Сан-Франциско, Чикаго и Нью-Йорка не спешили принять ее идеи. Один посмотрел танец под музыку Мендельсона, который Айседора исполняла с распущенными волосами, в белой тунике, и заявил, что это больше подходит для церкви, чем для театра. Другой предложил сменить тунику на пышную юбку с оборками и показать «что-нибудь эдакое, с перцем». Айседора исполнила «эдакое» с большим успехом... Но только один раз — чтобы спасти семью от голода.

Несмотря на неудачи, Айседора не сдавалась. Однажды  в Нью-Йорке она заворожила известного театрального антрепренера словами: «Я должна вам открыть великую мысль, господин Дейли. Кроме вас, ее здесь некому понять. Я возродила танец, открыла искусство, утраченное две тысячи лет тому назад... Родиной театра был танец, а первым актером был танцор. Лишь потом родилась трагедия...»

В результате Айседора получила небольшую роль в пантомиме. Недолгая работа в театре и выступления в  частных   домах  успеха  тоже  не   принесли. Правда  интеллектуальная  элита  принимала  Айседору  с  одобрением. Но на широкую известность рассчитывать не приходилось. Стало ясно: если Айседора хочет найти признание, надо ехать в Европу. В мае 1899 года семья пересекла Атлантику на судне для перевозки скота...

На первых порах  Айседора успешно выступала в салонах английской аристократии. Но даже самая радушная хозяйка дома не смотрела на танцовщицу иначе, чем на приложение к вечеринке. Один из музыкантов убедил Айседору танцевать под серьезную музыку и обойтись без мелодекламации. К танцам на сюжеты античных легенд («Нарцисс», «Речная нимфа») или на темы полотен Боттичелли («Приветствие весны») и на стихи Гомера, Теокрита и Омара Хайяма добавились композиции на  музыку Шопена, Брамса и Бетховена.

Айседора находила импульс для творчества даже в  философских текстах. В книге  «Моя жизнь» она рассказывала: «Я засиживалась допоздна, штудируя работу Канта «Критика чистого разума», из которой, одному Богу известно почему, я черпала вдохновение для мгновений чистой красоты, составлявшей предмет моих устремлений».

В Лондоне семья  жила недолго. В 1900 году она перебралась  во Францию. «С хмельными от восторга   душами» Айседора  и ее брат открывали для себя Париж, его соборы, музеи, уличные скульптуры, Лувр. Ранним утром их видели в Люксембургском саду пляшущими в греческих туниках.

Однажды Айседора посетила мастерскую Родена. «Нимфа навестила Пана», — заметила она позже. Станцевала. Мастер был очарован и назвал Айседору одной из самых гениальных женщин. «Ее танец впечатляет своими линиями и так прост, как сама античность, что есть синоним красоты», — сказал Роден.

  Создание  своего танца.

Айседора училась анализировать движения. Много дней и ночей проводила в студии, пытаясь создать танец, «способный воплотить божественность человеческого духа». Она объясняла: «Теперь я работаю по-иному. Я ничего не беру извне. Я отдаюсь чувству, сосредотачиваюсь в нем... Танцевать нужно изнутри, только изнутри, из самой глубины глубин, где мы ощущаем борьбу плоти и духа».

Основу ее техники  составляли естественные человеческие движения: ходьба, бег, прыжки. Она предлагала учиться у природы, как это делали греки, — у ветвей деревьев, трепещущих под порывами ветра, у пляшущих морских волн. Но мечтала она о «танце будущего».

По словам Айседоры, она двадцать лет работала над своей техникой. Вот одно из впечатлений очевидцев: «Она танцевала телом, руками, лицом — она делала такие сложные движения, на которые не решились бы современные танцовщицы самой требовательной итальянской школы, и Дункан делала их легко и радостно». О природе этих движений русский литературный критик и переводчик А.Горнфельд говорил: «Это... непобедимый поток красоты, естественности... чарующий, властный... Тот, кто знает жизнь искусства, понимает, что даром такая красота не дается... Это творчество гения, а не сырое естество».

Артистическая карьера Дункан началась через два года после приезда в Париж. Танцовщица встретила импресарио, который открыл ее публике Венгрии, Чехии и Германии. Множество   людей   восторгалось искусством Айседоры. По обычаю того времени, после концертов студенты впрягались в экипаж вместо лошадей и везли ее домой.

«Айседора проясняет  музыку», — говорил дирижер Артур  Никиш. А друг и поклонник Айседоры, театральный художник Гордон Крейг ставил ее искусство много выше своего: «...Стоило лишь увидеть ее танец, как мысли уносились ввысь, словно с приливом свежего воздуха. Это очищало нас от всякой чепухи, над которой мы раздумывали так  долго... Она говорила все, что следовало услышать... Она сияла, как непрерывное провозглашение Возможности. Все было возможно, все возможно сейчас и вечно будет возможным...». Но были и те, кого возмущало, что танцовщица пользовалась серьезной музыкой, для танцев вовсе не предназначенной. Сама же Айседора, увидев очередную  газетную  статью  о  своем  выступлении, только  смеялась. В одной  она описывалась как   ожившая античная  статуя,  а в  другой -  как чудище и урод. Кто – то считал ее замечательно  музыкальной,  кто-то  абсолютным неучем.

В  январе 1905 года Айседора  приехала  в  Россию. Первый ее  концерт  состоялся  в  Дворянском  собрании  Петербурга.  Публику  больше  всего  интриговало,  что  гастролерша  танцует  босиком,  в  легких  одеждах,  почти  не  скрывая  наготы. Женское тело еще томилось в тесных корсетах.

Известный искусствовед Волынский так описал ее появление на сцене: «Стоит у драпировок... с опущенной или слегка приподнятой головой. Руки сложены на груди или вытянуты назад. Сразу, при первом  взгляде на Дункан, ощущается индивидуальность, которая делает что-то свое, ощущается культурность из ряда вон выходящая, культурность, ставшая плотью». И это впечатление отвлекало от ее обнаженности.

Борис Пастернак  воспоминал о концерте «Утро античного  танца»: «...Она появлялась так незаметно, невзначай, что, возможно, ее не сразу  и приметили... С этого момента начался нескончаемый ряд сменяющихся неожиданностей такой силы, убедительности, что зал оказался в плену этой фигуры, властвовавшей над всеми. ...Зрители видели без помощи гипнотизера, и не во сне, а широко открытыми глазами, наяву, полное таинство превращений... Реальностью единственной и неоспоримой стала история античности, запечатленной в скульптурах, а в Айседоре Дункан ожившая и носящаяся вихрем перед нами по театральным подмосткам в опьянении радостью свободного движения».

Волошин, Белый, Блок не раз бывали на ее выступлениях. Их восхищала способность Айседоры "раскрывать невысказанные мечты человека". Федор Соллогуб неожиданно разглядел в плясках Айседоры воплощенную мечту Дон Кихота: «Лицо милое, но вовсе не красивое. Обаятельное лицо милой деревенской Альдонсы... — выбор благороднейшего и несчастнейшего из  рыцарей, который навеки поставил выше знатных босоногую крестьянскую девку, которая жнет, веет, моет полы, и ее назвал прекраснейшею из земных дев, и дал ей сладкое имя Дульцинеи».

Ее искусство  могло изменить мировоззрение. После ее гастролей по Америке один актер признался: «Что-то случилось со мной, что теперь изменит всю мою жизнь. Словно я заглянул в новый рай. И тогда я почувствовал, что все, что я видел, я не видел, и все, что до этого слышал, — я не слышал. Это был новый мир. Я понял, что она — одна из редких личностей в этом мире и что ее искусство каким-то странным образом способно придавать совершенство тому, что обычно до отчаяния несовершенно».

Полуголодное  детство научило Айседору щедрости. Огромные гонорары она тратила на создание школ танца. Сначала в Германии, под Берлином, затем в Париже и наконец в послереволюционной Москве. Но ни одно правительство, ни в Европе, ни в Америке, не поддержало эту идею Айседоры. Ее преследовала мысль о большом ансамбле, танцующем Девятую симфонию Бетховена. Конечная цель — создание «оркестра» танцующих, который представлял бы для зрения то же, «что представляют для слуха величайшие симфонические творения».

С помощью школы  должна была воплотиться главная  мечта ее жизни. Тысячи детей, которых она воспитает, передадут свое искусство миллионам других людей, и все научатся выражать чувства через движение, свободно и радостно. «Танец — искусство... — утверждала она. — Считать его только развлечением — значит, унижать его. Истинный танец не состоит из различных установленных па и поз. Танцующему они ни к чему: он должен только находить особенности движения, наиболее правдиво выражающие движения его души».

Галерея ее музыкальных  образов отличалась чрезвычайным разнообразием — от лирических танцев в юности до сурово-героических в зрелые годы. Такая  перемена, прежде всего, связана с пережитой ею трагедией — гибелью в автокатастрофе двух ее детей. В дни битвы под Верденом она неожиданно станцевала «Марсельезу» и выступала с ней по всей Европе. Из-за «Марсельезы» американские чиновники не хотели пускать Айседору домой, в США. Только похвала Рузвельта спасла ее репутацию на родине.

В послереволюционной России Айседора прожила три года. Она  считала это время самым счастливым и важным для себя. Здесь танцы под «Интернационал» и «Марсельезу» пришлись кстати. Айседора обрела множество поклонников из театральной среды. Подружилась со Станиславским, который не пропустил ни одного ее выступления: «Внутреннее артистическое чувство, близко связанное с ее искусством, заставляло меня искать встреч с ней... Мы поняли друг друга, еще не начав говорить... мне стало ясно, что мы ищем одного и того же в разных областях искусства». Искания Айседоры совпадали с исканиями многих художников.

Однажды на вопрос Михаила  Фокина, одного из создателей современного балета: «У кого вы учились танцу?» — Дункан, не задумываясь, ответила: «У Терпсихоры».