Предпереводческий анализ текста оригинала и выработка общей стратегии перевода

1.3.Национальный и исторический колорит.

Другой аспект переводческой проблематики в области национального и исторического колорита - это вопрос о том, как сохранить не только смысл тех или иных элементов произведения, но и самую их колоритность. Современная теория перевода настойчиво подчеркивает необходимость сохранения национальной и исторической специфики оригинала. И если национальная специфика уже сама по себе исторична, то черты эпохи не всегда выступают как составная часть национальной специфики: бывают исторические явления, международные по самой своей сути, например рыцарская культура эпохи феодализма, требующая от переводчика передачи исторических реалий (костюм, оружие), особенностей этикета, психологических черт. Трудность для переводчика при передаче исторического и национального колорита возникает уже из того, что здесь перед ним не отдельные, конкретно уловимые, выделяющиеся в контексте элементы, а качество, в той или иной мере присущее всем компонентам произведения: языковому материалу, форме и содержанию.

         Первый вопрос, возникающий перед переводчиком, - что из исторической и национальной специфики следует сохранить прежде всего? Будем исходить из основного постулата о переводе: перевести произведение – значит, выразить его, в единстве его формы и содержания, на другом языке. Однако сам язык представляет собой систему средств общения, специфическую для данной нации. Эта часть специфики при переводе неизбежно утратится. Там, где язык только материал для содержания и формы произведения, невозможно постичь национальные и исторические особенности языка, поскольку он при этом сразу же перестанет быть материалом, а станет сам формой, т. е. приобретет содержательность. Пример: «Дон Кихот» Сервантеса был написан языком нейтральным, для современного ему читателя исторически и национально не окрашенным, для того времени совершенно лишенным архаичности. Логично и переводить его в целом неокрашенным чистым родным языком. Если бы его переводили на архаизированный русский, язык не остался бы только материалом, выступила бы вперед необычность формы, непременной носительницы элементов содержательности.

Только там, где лексическая единица является носителем значения, типичного для исторической среды оригинала, ее иногда можно перенести в перевод: это случай «бытовых» слов, таких, как рикша, томагавк, частушка, кинжал.5 Такое понятие нельзя выразить средствами своего языка, а выражающее его чужеязычное слово, наоборот, может обогатить родной язык; однако переводчик, вводящий чужеязычные слова без необходимости, диктуемой содержанием, как самоцель, только для колорита, для занимательности, как это делали декаденты, грешит против чистоты языка.

         При тесной взаимозависимости языка и мышления некоторые выразительные средства языка непосредственно отражают психический склад нации, другие только вызывают (в особенности у иностранцев) представление о некоторых чертах национальной психики.

           Литературное произведение исторически обусловлено и, следовательно, неповторимо, между оригиналом и переводом не может быть тождества (как между двумя дубликатами или между оригиналом и копией), поэтому невозможно сохранить полностью специфичность подлинника. Такая задача практически граничила бы с требованием дословности, натуралистического копирования социальных, исторических и локальных диалектов, в стихах вела бы к формалистическому следованию метрике оригинала, а теоретически равнялась бы тезису о непереводимости произведения. Однако отношение перевода к подлиннику все же не то, что отношение отражения к объекту (искусства к действительности, самостоятельной вариации на тему - к ее конкретному литературному прототипу), в переводе нет места художественному пересозданию типических черт оригинала, домыслу; это вело бы на практике к осовремениванию и локализации, а в теории - к тезису, что перевод может быть лучше подлинника. Отношение между оригиналом и переводом - это отношение между произведением и его исполнением в другом материале, при этом константой является осуществление в другом материале не единства содержания и формы оригинала, а конкретизации этого единства в сознании воспринимающего, т. е., проще говоря, итогового впечатления, воздействия на читателя, форму оригинала также нельзя при переводе сохранить механически, можно лишь воспроизвести ее смысловую и эстетическую ценность для читателя; в интересующей нас области это означает, что невозможно сохранить при переводе все элементы оригинала, содержащие историческую и национальную специфику, но, безусловно, следует вызвать у читателя впечатление, иллюзию исторической и национальной среды.

          Именно национальная специфика отличает проблематику перевода мер и весов от проблематики перевода валюты. Непривычные системы мер, например русскую или английскую, мы часто заменяем международной метрической системой. И если аршины, стопы, дюймы, пинты, галлоны и пр. используются лишь для колорита, не содержат для читателя перевода ясного количественного обозначения, читатель не представит себе истинных величин того, что описывается. Здесь можно все переводить в метры и килограммы, т. е. в общепринятую метрическую систему, конечно, только если общее — определенная длина или вес — имеет для произведения в целом большее значение, чем особенное, колорит. Валюту же следует всегда оставлять ту, что в оригинале, поскольку она характерна для определенной страны, и рубли, использованные в переводе с любого другого языка на русский, перенесли бы действие в Россию. Наибольшее, на что может решиться переводчик, чтобы сделать текст доступнее пониманию,— это заменить менее известные денежные единицы более известными, например, вместо английской кроны написать «пять шиллингов», вместо гинеи и соверена сказать «фунт», вместо десять луидоров — «двести франков», а при переводе с русского заменить три червонца «тридцатью рублями».

          Временная и пространственная дистанции приводят к тому, что некоторые характерные черты среды, отраженной в оригинале, в условиях другой общественной обстановки непонятны, а потому непередаваемы нормальными средствами и вместо точного перевода требуют пояснения или, наоборот, лишь намека. Разумеется, следует избегать произвола, иначе мы пришли бы к дорисовыванию или упрощению оригинала, однако здесь целесообразно по мере сил стремиться к подысканию эквивалентов. Пояснение уместно там, где для читателя перевода пропадает нечто легко уловимое читателем подлинника; неверно будет пояснять намек, договаривать то, о чем писатель умолчал в оригинале,— словом, дописывать произведение там, где и соотечественникам автор не все рассказал. Намек уместен там, где полностью изложить выражение оригинала невозможно, поскольку в качестве выразительного средства выступает у автора сам язык, т. е. как раз тот компонент, который невозможно сохранить для перевода.

           Большие трудности представляют для переводчика намеки на факты, общеизвестные там и тогда, где и когда создавался оригинал, но неизвестные читателю перевода. Персонажей романа Стендаля «Красное и черное» совершенно недвусмысленно политически характеризует подписка на тогдашние французские газеты «Котидьен» и «Конститюсьонель». 6Такие исторические намеки выступают в произведении в качестве поэтического образа: обобщенной, абстрактной мысли («либеральная газета», «консервативная роялистская газета») соответствует единичное, конкретное представление, выраженное в названии печатного органа. В переводе, как правило, истинное значение образа утрачивается, намек не дает читателю не только конкретного представления, но даже и общего понятия о предмете. Категорию единичного переводчик в большинстве случаев не может передать: название «Конститюсьонель» для иностранного читателя, да и для нынешнего француза, не связано с определенным образным, смысловым рядом (формат, графическое оформление, расчет на определенные слои общества, на тот или иной тип статей и пр.). Вот почему читателю следует дать общее понятие, которое бы хоть частично подкрепило основу авторской аргументации. Подстрочные примечания в таких случаях непригодны не только потому, что нарушают процесс чтения, но и по гораздо более важной причине: семантическая единица, органический компонент произведения, выносится таким образом за его пределы, попадает в издательский аппарат книги.

Если переводчик хочет избежать языкового натурализма, лучшим способом для этого будет прием намека. Чтобы дать понять читателю, что перед ним провинциал, удобнее всего использовать выражения достаточно нейтральные, не характерные для какого-нибудь определенного диалекта, но отличающиеся фонетическими, лексическими или синтаксическими особенностями, общими для нескольких диалектов, и потому ощущаемые не как принадлежность какой-то определенной местности, а скорее, как провинциализм вообще. Таким образом, и здесь мы находим подтверждение мысли, что подстановка уместна там, где над особенным преобладает общее. Конкретные диалекты или иностранный национальный язык слишком тесно связаны с определенным краем, чтобы их можно было применить для субституции.

О подстановке при передаче диалекта можно было бы говорить только в случае перевода некоторых национально не окрашенных комедий, то есть там, где диалект или чужеязычная речь использованы лишь для шаржирования персонажей и, следовательно, над особенным - местным колоритом преобладает общее - комический замысел.

1.4.Перевод языковых реалий.

        Термином «реалии» обозначаются бытовые и специфические слова и обороты, не имеющие эквивалента в быту, а, следовательно, и на языках других стран. Для передачи реалии необходимо фактическое знание действительности, зображаемой в произведении. Чем более чужда и далека эта действительность с ее деталями, тем легче возникают ошибки, неточность понимания и приблизительность перевода. При передаче реалий можно использовать несколько способов:

        а) Транскрипция

        Транскрипция является одним из наиболее распространенных способов передачи реалий в язык  перевода, что объясняет частое обращение переводчиков к данному приему.

Зачастую транскрипция сопровождается дополнительными средствами осмысления, о которых также говорилось выше. Так, в   романе В.Скотта «Айвенго»,  в  котором  автор  использует  большое  количество исторических  реалий,  можно  встретить  фразу  “…to  offer  a  hundred zecchins in ransom of these horses and suits  of  armour”.  В  переводе Е.Г.Бекетовой она передана следующим образом: «…предложить вам  по  сто цехинов выкупа за каждого коня вместе с вооружением», после чего дается ссылка на комментарии в конце книги, где поясняется: «цехин – старинная венецианская золотая монета».

В некоторых случаях переводчик  полагается  на  широту  знаний читателя, приводя затранскрибированную реалию  без  каких-либо  средств осмысления. В переводе повести  Г.Уэллса  «Человек-невидимка»  Д.Вейсом типичная  английская  реалия  «sovereign» передана как  «соверен»,поскольку в силу своей известности она обладает конкретной временной  и национальной отнесенностью. Некоторые реалии не нуждаются в  непосредственном  осмыслении, поскольку их значение становится ясным из самого текста: «I came on the stuff first in Chesilstowe.» - «Chesilstowe?» – «I went there  after  I left London.» 7 Перевод Вейса:  «Впервые эта идея возникла у меня в Чезилстоу» – «В Чезилстоу?»  –  «Я  переехал туда  из  Лондона».  Таким  образом, в  ходе разговора   персонажей поясняется,  что  Чезилстоу  –  населенный  пункт, поэтому  применение средств осмысления переводчиком было бы излишним.К подобному способу прибегают переводчики в случае с реалиями- советизмами. Советизмы – слова и выражения, возникшие в годы  советской власти или получившие в этот период новые  значения.  Многие  советизмы имеют ярко выраженную временную и национальную отнесенность, не нуждаясь в каких-либо пояснениях.  В  таких  случаях  переводчики  чаще всего  используют  транскрипцию:  например,   при   переводе   рассказа М.Шолохова  «Нахаленок»  фраза  «Вон  у  меня  какой  большевик  вырос» передана на  английский  язык  следующим  образом:  «What  a  fine  big Bolshevik  I’ve  got  me»,  поскольку  понятие   «большевик»   является общеизвестным, и его транскрипция не вызовет у читателя затруднений.

       В переводах также встречаются  случаи,  когда  переводчик,  не обращаясь к каким-либо пояснениям,  переоценивает  знания  читателя,  и смысл реалии не  передается.  Так,  в  переводе повести  И.С.Тургенева «Ася», употребленная автором реалия  «коммерш»  передана  в  английском варианте как «kommers» и, также как и в оригинале, выделена курсивом. Этот прием помогает привлечь к реалии внимание, выделяя данную  единицу на фоне окружающего текста, но ее значение не раскрывает.

б) Транслитерация

Переводчики  используют  этот  способ  несколько   реже,  чем транскрипцию, поскольку передача звучания более  способствует  передаче национального компонента реалии, нежели передача графической формы. В  переводе  «Айвенго»  В.Скотта  довольно  часто  встречается понятие «барон», которое  является  транслитерацией  английской  реалии «baron»: «…I will not leave you till you are under safe conduct of some… baron…» – «Я тебя не покину, пока не сдам с рук на руки какому-нибудь барону…». Эта  реалия  является  интернациональной  и  не  нуждается  в дополнительных средствах осмысления. В рассказе К.Паустовского «Мещерская сторона» топоним «Мещера» употребляется несколько раз. В ходе повествования  поясняется  значение этого понятия, чему способствует также и название рассказа,  поэтому  в переводе  «Мещерской  стороны»  используется  соответствие,  полученное путем  транслитерации   («Meshchora»),  не   требующее   дополнительных пояснений.

        В переводе «Сказки о рыбаке и рыбке»  Пушкина  русская  реалия «изба» также передана посредством транслитерации - «izba» - и  выделена  курсивом,  такое  сочетание  приемов  позволило  переводчику  сохранить колорит реалии  и  привлечь  к  ней  внимание.  Дополнительных  средств осмысления в данном случае не требуется,  поскольку  «izba»  как  слово является общеизвестным и зафиксировано в словарях.8

в) Калька

        Перевод реалий посредством калькирования также встречается  не очень  часто.  В  частности,  поморфемная  калька  не  всегда  возможна вследствие отсутствия в языке перевода морфем, соответствующих морфемам в языке оригинала.

       В качестве примера можно привести перевод  названия  одной  из  глав повести Уэллса «Человек-невидимка», которое в оригинале  дано  как «In the Jolly Cricketers». В переводе Вейса это заглавие  передано  как «В кабачке “Веселые  крикетисты”».  Было  произведено  калькирование  с сохранением (путем транскрибирования) корневой  морфемы  (‘крикет-’)  и заменой суффикса ‘-er’ на  выполняющий аналогичную  функцию  в  русском языке  суффикс  ‘-ист’  (оба  суффикса  обозначают   принадлежность   к определенной социальной группе). Возможность передачи корня посредством транскрипции без пояснений обоснована тем, что реалия «крикет» является интернациональной.