Трактат И. Канта «К вечному миру»

1. ЭПОХА, В КОТОРОЙ ВОЗНИКЛИ  ИДЕИ КАНТА О «ВЕЧНОМ МИРЕ»

Конфессиональные конфликты конца XVI – первой половины XVII в. возникают на «высоком градусе набожности». Религиозный раздор становится средством укрупнения давно сложившихся позднефеодальных конфликтов. Главными агентами религиозных войн оказываются люди цинично расчетливые и достаточно равнодушные к исканиям веры. Знаменательнейший феномен рассматриваемой эпохи – достаточно массовое участие католиков в наемных армиях протестантизма и протестантов – в католических наемных войсках.

Триумфом  этого религиозно-идеологического  позднефеодального милитаризма  стала Тридцатилетняя война в  Германии (1618–1648). Она на 2/5 сократила  население страны, обессилила ее сельское хозяйство, ремесло и торговлю; подорвала  всю организацию образования  и породила причудливые экологические  бедствия.

«Бедствия в  Германии, - заключал Шиллер, - достигли столь крайнего предела, что миллионы языков молили лишь о мире, и самый  невыгодный мир казался уже благодеяниями  небес»¹.

Благороднейшим  выражением этого безоговорочного (аподиктического) стремления к миру стала философско-публицистическая проповедь веротерпимости, прозвучавшая из уст таких замечательных западноевропейских литераторов, как Мишель Монтень, Пьер Шаррон, Пьер Бейль и Гуго Гроций. У нас эти мыслители, «апостолы толерантности», уже воспарявшие умом и до проектов планетарного замирения, - мало известны.

Теперь давайте  посмотрим, как проблематика войны  и мира осмыслялась в период, непосредственно  предшествовавший появлению кантовского  трактата.

Упрочение режимов  абсолютной монархии привело к известному умерению внутриевропейских вооруженных конфликтов и к изменению самого их характера. Тридцатилетняя война подзабылась, более того – оказалась тенденциозно вытесненной из памяти. Феодальные войны мельчали, превращались в полевые дуэли между монархическими дворами, подчинялись множеству почти ритуальных условностей. Умами дипломатов все более завладевала мысль о том, что войны можно смягчить, облагородить, цивилизовать, превратив тем самым в инструмент правового решения межгосударственных конфликтов и даже в постоянный политический фактор, который взбадривает экономику, технику и культуру. Этот милитаристско-цивилизаторский образ мысли можно было одолеть только с позиций строгой морали, поставившей себе на службу мысленный эксперимент (рациональную культуру продуктивного воображения). Именно этим путем и движется Кант. Он не отрицает, что до известного времени войны могли работать на благо цивилизации. Они, например, способствовали сплошному заселению Земли, поскольку вытесняли людей в самые суровые ее регионы. С той поры, как решающим условием ратных успехов стала сложная военная техника, подготовка к войне стимулирует общее развитие производства, а это значит и экономическую инициативу, и - косвенно - культуру, науку, предпринимательскую свободу. Но тот, кто видит это, должен видеть (воочию представлять в уме) еще и другое: «величайшие бедствия, терзающие культурные народы, суть последствия войны»².

К мысли о  возрастающей жестокости, разрушительности и рискованности войн Кант пришел не сразу. В сочинениях 80-х годов  он еще склонялся к толкованию их как одной из «хитростей разума», обращающего раздоры между отдельными индивидами и консолидированными группами людей на пользу человеческого рода.

Но, как показывает детальное исследование Ф. Герхарда, к середине 90-х годов философ  прочно утвердился в следующем убеждении: «Война исторически изжила себя. Преимущества, которые раньше с нею связывались, теперь должно (и возможно) обеспечить только в условиях мира».

Эта позиция  твердо проводится в трактате «К вечному  миру», который появился в 1795 г.³ и с того времени остается предметом непрекращающихся философских, правоведческих и политологических дискуссий. Идеалистическому благодушию апологетов «цивилизованной войны» Кант, в качестве образцового представителя строго этического идеализма, противопоставляет «нагнетание страха перед войной», - методичное, рационально продуманное и опережающее время.

Согласно  Канту, устремление к миру между  народами коренится в очевидностях морально-практического разума, однако действенным мотивом политического  поведения оно становится только благодаря осознанию предельной опасности войны, над прояснением  которой уже поработала философская  и общественная мысль. Мы ясно видим  это, когда смотрим на умственное усилие Канта из XX и XXI столетия. Трудно не согласиться со следующей констатацией О. Хёффе: «Удивительно, но Кант, не знавший ничего подобного современному оружию массового уничтожения, думал как раз о предельном риске глобальной войны. Он говорил об «истребительной войне», «которая позволила бы установиться вечному миру лишь на великом кладбище» человечества. В отличие от большинства пацифистов своего времени Кант отправлялся от самой худшей из возможных перспектив. Он мыслил войну такой, какой ее на деле увидит лишь термоядерный век.

Трактат Канта  и принадлежит этому потоку, и  выбивается из него.

На публицистике миролюбия лежала печать утопического образа мысли, восходящего к эпохе  Возрождения. Сплошь и рядом она  выполнялась в манере «романов о  государстве». Мир между народами мыслился как одно из измерений социально  совершенного устройства.

                                  2. ТРАКТАТ И. КАНТА «К ВЕЧНОМУ МИРУ»

Трактат написан  Кантом в виде проекта международного договора.

Его первый раздел содержит «предварительные»  статьи «Договора о вечном мире между  государствами».

Первая его  «предварительная» статья гласит: «Ни  один мирный договор не должен считаться  таковым, если при его заключении тайно сохраняется основа новой  войны».

Вторая –  «ни одно самостоятельное государство (большое или малое, это безразлично) ни по наследству, ни в результате обмена, купли или дарения не должно быть приобретено другим государством».

Государство, - подчеркивает в своем комментарии  к этой статье философ, - это общество людей, повелевать и распоряжаться  которыми не может никто, кроме его  самого. Поэтому всякая попытка привить  его, имеющее подобно стволу собственные  корни, как ветвь, к другому государству  означала бы уничтожение первого  как моральной личности и превращение  моральной личности в вещь и противоречила  бы идее первоначального договора, без которой нельзя мыслить никакое  право на управление народом.

Кант полагал, что со временем постоянные армии, как  перманентное орудие и средство ведения  войны, должны полностью исчезнуть. В то же время он был сторонником, говоря современным языком, срочной  воинской службы, - добровольного, периодически проводимого обучения граждан обращению  с оружием с целью обезопасить  себя и свое отечество от нападения  извне.

Более двухсот  лет назад великий гуманист предупреждал в 4-й «предварительной» статье своего проекта международного договора, что  «государственные долги не должны использоваться для целей внешней политики».

Как представляется, особо актуальной для наших дней звучит следующая моральная максима  философа «ни одно государство не должно насильственно вмешиваться  в политическое устройство и управление другого государства», зафиксированная  в пятой статье.

Кстати сказать, несмотря на весь кажущийся моральный  максимализм, этот принцип стал краеугольным камнем международного права и системы  межгосударственных отношений, сложившихся  в мире после Второй мировой войны. А отдельные отступления от него, как это, например, имело место в отношении автономного края Косово в 1999 г. приводят к серьезным и не всегда вовремя предвиденным последствиям⁴.

Вот как философ  обосновывал выдвигаемое им право  на невмешательство во внутренние дела одного государства со стороны его  соседа:

«Ибо что  может дать ему право на это? Быть может, дурной пример, который одно государство показывает подданным  другого государства? Напротив, этот пример только служит предостережением, как образец того, какие беды навлек на себя народ своим беззаконием.

Сюда, правда, нельзя отнести тот случай, когда  государство вследствие внутренних неурядиц распалось на две части, каждая из которых представляет собой  отдельное государство, претендующее на самостоятельность. Если одному из них будет оказана помощь посторонним  государством, то это нельзя рассматривать  как вмешательство в политическое устройство другого (ибо в противном  случае возникла бы анархия). Но до тех  пор, пока внутренний спор не решен, вмешательство  посторонних держав означает нарушение  прав независимого народа, борющегося лишь со своей внутренней болезнью. Такое вмешательство, следовательно, является дурным примером для других и угрожает автономии всех государств».

Не менее  интересна и шестая «предварительная»  статья, гласящая:

«Ни одно государство  во время войны с другим не должно прибегать к таким враждебным действиям, которые сделали бы невозможным  взаимное доверие в будущем, в  мирное время, как например, засылка  тайных убийц, отравителей, нарушение  условий капитуляции, подстрекательство  к измене в государстве неприятеля и т.д.».

Прежде чем  предоставить слово Иммануилу Канту в обоснование этого положения, отметим, что немногим более чем через 100 лет после его провозглашения оно вошло в состав норм и обычаев ведения сухопутной войны, закрепленных в Гаагских конвенциях 1899 и 1907 гг., что еще раз подчеркивает мудрость и прозорливость кенигсбергского мечтателя. А вот как сам Кант аргументировал свою позицию:

«Это бесчестные приемы борьбы. Ведь и во время войны  должно оставаться хоть какое-нибудь доверие  к образу мыслей врага, потому что  иначе нельзя было бы заключить никакого мира и враждебные действия превратились бы в истребительную войну. Война  же есть печальное, вынужденное средство в естественном состоянии (где не существует никакой судебной инстанции, приговор которой имел бы силу закона) утвердить свои права силой. ...Карательная  война между государствами немыслима (поскольку между ними нет отношения  начальника к подчиненному). Отсюда следует, что истребительная война, в которой могут быть уничтожены обе стороны, а вместе с ними и  всякое право, привела бы к вечному  миру лишь на гигантском кладбище человечества. Итак, подобная война, а также использование  средств, которые открывают пути к ней, должны быть, безусловно, воспрещены».

И как неизбежное следствие этого – «состояние мира должно быть установлено». Причем в результате сознательной и целенаправленной деятельности людей, вследствие их готовности и умения решать возникающие противоречия на условиях компромисса и взаимных уступок. Этот прогностический вывод  Канта показывает несгибаемый исторический оптимизм его философской системы, столь разительно отличающейся от многих современных претендентов на звание «учителей и совести» человечества.

«Окончательные», то есть бесспорные статьи договора о  вечном мире гласят следующее:

«Гражданское  устройство каждого государства  должно быть республиканским». И далее он поясняет, что это «устройство, основанное, во-первых, на принципах свободы членов общества (как людей), во-вторых, на основоположениях зависимости всех (как подданных) от единого общего законодательства и, в-третьих, на законе равенства всех (как граждан государства), есть устройство республиканское - единственное, проистекающее из идеи первоначального договора, на которой должно быть основано всякое правовое законодательство народа».

Вторая «окончательная»  статья договора, во многом предугадавшая  магистральное направление развития этой отрасли права в XX в., устанавливала, что «международное право должно быть основано на федерализме свободных государств».

Поясняя свою мысль и, по сути дела, предвосхищая идеи, положенные в основу Устава Организации  Объединенных Наций в октябре  1945 г., Кант писал, что каждый народ «в целях своей личной безопасности может и должен требовать от другого совместного вступления в устройство, подобное гражданскому, где каждому может быть обеспечено его право. Это был бы союз народов, который, однако, не должен быть государством народов. Последнее означало бы противоречие, ибо всякое государство содержит в себе отношение высшего (законодателя) к низшему (повинующемуся, то есть народу)».

Доказывая осуществимость, то есть возможность реализации этой идеи в исторической перспективе, автор  Договора о вечном мире также предвидел, что стало особо очевидным  на пятьдесят шестом году существования  ООН, что лишь такой союз народов, постоянный и непрерывно расширяющийся, «может сдержать поток антиправовых враждебных намерений, сохраняя, однако, постоянную опасность их проявления».

Однако Кант ошибался относительно того, что он называл «всемирно-гражданским правом», воплощенным ныне сначала во Всеобщей декларации прав человека (1948 г.)⁵, а затем и в Международном пакте о гражданских и политических правах⁶, которое, по его мнению, «должно быть ограничено условиями всеобщего гостеприимства» (ст. 3).

Трактат «К вечному миру» был хорошо известен современникам, принеся его автору заслуженную славу творца первой в мире, причем отнюдь не утопической, системы поддержания коллективной безопасности.

И естественно, что идеи Канта получали дальнейшее развитие и распространение среди  его современников и последующих  поколений.

                                                                  ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Исключительное  положение Канта в мире современной  философской коммуникации, на мой  взгляд, в немалой степени объясняется  тем, что он более любого другого  мыслителя прошлого методически  стремился к выявлению в сознании общезначимого и универсального.

Идея вечного  мира – завершающее звено гуманистической  философии Канта. В обществе, где  властвуют законы, царит мир. Вечный мир – это исключение войны  из жизни общества. Войны с их бедствиями и разорениями могут  тормозить прогрессивное развитие человечества, но моральный разум  осуждает войны, и поэтому с развитием  культуры и гуманности войн будет  все меньше, пока они совсем не исчезнут. Философ видел серьезную угрозу миру в безграничном вооружении государств, ибо огромные затраты на вооружение и содержание армий, соперничество  государств в увеличении военной  мощи приводят неизбежно к войне.