Автор работы: Пользователь скрыл имя, 17 Сентября 2013 в 02:02, доклад
В начале Средних веков были сильны сомнения в возможности применения философии к религии; зрелое Средневековье ознаменовалось торжеством схоластики, в которой философствование стало средством укрепления веры; неудивительно поэтому, что на закате рассматриваемой эпохи стали звучать сомнения в совместимости философского знания и религиозной веры, которые постепенно перерастали в полное освобождение философии от роли служанки религии.
В схоластике изначально были заложены противоречия, которые со временем разложили ее изнутри и привели к гибели. Они явились миной замедленного действия, которая рано или поздно должна была сработать. Эти противоречия заключались в несостыковке положений веры и разума, в их несовместимости
Теория двойственной истины
В начале Средних веков были сильны сомнения в возможности применения философии к религии; зрелое Средневековье ознаменовалось торжеством схоластики, в которой философствование стало средством укрепления веры; неудивительно поэтому, что на закате рассматриваемой эпохи стали звучать сомнения в совместимости философского знания и религиозной веры, которые постепенно перерастали в полное освобождение философии от роли служанки религии.
В схоластике изначально были заложены противоречия, которые со временем разложили ее изнутри и привели к гибели. Они явились миной замедленного действия, которая рано или поздно должна была сработать. Эти противоречия заключались в несостыковке положений веры и разума, в их несовместимости. Поэтому можно говорить о том, что схоластика вообще была одним грандиозным противоречием, ибо представляла собой попытку совместить несовместимое, в силу чего долго существовать не могла и должна была прийти к упадку сама по себе, без всякой внешней помощи.
Так воскрешается из мертвых средневековая теория двойственной истины.
Согласно этой теории, отстаивавшейся в средние века такими выдающимися мыслителями, как Аверроэс и Роджер Бэкон, по любому вопросу могут существовать два не только различных, но и противоречащих друг другу мнения, причем оба они могут являться истинными. Все дело в точке зрения: если исходить из позиций философии, истина будет одна, если руководствоваться точкой зрения религии, истина будет другая, и обе могут жить в мире, не ущемляя и не исключая одна другую.
В период, когда авторитет и сила церкви буквально душили любое проявление свободной мысли, когда господствовало представление о том, что философия, как и разум вообще, может быть только служанкой теологии, теория двойственной истины играла важную освободительную роль: при ее помощи для науки завоевывалась некоторая относительная самостоятельность и возможность не подчинять свои выводы церковным догмам, не быть служанкой теологии. Пропаганда теории двойственной истины в наше время преследует прямо противоположную цель: предоставить автономию религии, дать ее обанкротившимся догмам убежище в мистической, иррационалистической фразеологии, увести их из-под ударов непрерывно прогрессирующей науки. Эта цель столь же реакционна, сколь прогрессивна была цель пропаганды теории двойственной истины в средние века.
На первый взгляд — переменились только роли: тогда шла речь об освобождении науки, теперь на очереди освобождение религии. Но отождествлять эти две ситуации так же невозможно, как невозможно отождествлять по их роли в общественной жизни науку и религию.
Почему бы не предположить, что у веры и разума, равно как у религии и философии, также должны быть разные и несопоставимые истины? Пусть философия занимается исследованием природы и не вмешивается в религиозные положения, пытаясь их обосновать, и пусть религия не пытается быть знанием о мире, а тем более наукой о нем, всегда оставаясь только верой, и не заставляет философию обслуживать свои нужды. Таким образом, теория двойственной истины была направлена против самой сущности схоластики – стремления осуществить синтез религии и философии, говоря, что такое соединение принципиально невозможно, и подчеркивая необходимость всяческого разъединения и обособления религиозной и философской сфер. Эта теория, как видим, освобождала, с одной стороны, философию от обязанности быть подспорьем религии, а с другой – избавляла последнюю от необходимости доказывать положения веры, подводить под них некую логическую основу. За философией, таким образом, вновь признавалась возможность быть свободным и дерзновенным познанием окружающего мира.