Автор работы: Пользователь скрыл имя, 24 Сентября 2014 в 15:54, реферат
Наиболее подробно вопросы о взаимосвязи самоубийства и свободы воли, самоубийства и смысла жизни отражены в философских работах Д.Уильямса, Д. Хиллмана, А. Камю, Э. Дюркгейма. Так, например, Альбер Камю считал, что «есть лишь одна по-настоящему серьезная философская проблема - проблема самоубийства. Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить, - значит ответить на фундаментальный вопрос философии. Все остальное - имеет ли мир три измерения, руководствуется ли разум девятью или двенадцатью категориями - второстепенно».
1. Вступление…………………………………………………………………...3
2. Теории самоубийства
• Э. Дюркгейм………………...………………………………………...4
• Д. Уильям………………..…………………………………………...10
• А. Камю………………………………………………………………11
• Д. Хиллман…………………………………………………………..14
3. Заключение…………………………………………………………………17
4. Список используемой литературы………………………………….…….
С этой точки зрения пуля убийцы, случайная и неожиданная для жертвы, может содержаться внутри мифического паттерна судьбы последней с такой же вероятностью, как и обдуманное, предумышленное самоубийство, осуществленное после нескольких неудавшихся попыток. Ибо не только то, что принадлежит к личностной психодинамике истории болезни, но и то, что объяснимо с помощью систем мотиваций, может рассматриваться как справедливая или неизбежная смерть. Смерть может быть несправедливой и неправильной, например, смерть героя, ценимого коллективом товарища по работе, смерть возлюбленного, "человека на кресте", которые все же трагически оправданны. Они вписываются в определенный мифический паттерн. Мифы обеспечивают место для всего того, что неправильно, но при этом необходимо.
Некоторые говорят, что продолжают жить только ради своих детей, другие — ради собственных родителей. Имея это в виду, аналитик может напоминать пациенту о воздействии его смерти на других людей. Но при этом следует быть крайне осторожным, чтобы избежать риска, связанного с неприкрытой напряженностью самой ситуации. Самоубийство подрывает основы общественных устоев, лишает чувства ответственности и подвергает сомнению даже веру в духовную близость людей. По этой причине официальные точки зрения осуждают самоубийство, имея на то веские основания. Самоубийство - это парадигма нашей независимости от любого другого. Следовательно, аналитик может уверенно принять акт самоубийства за "крик о помощи", а не как желание жить. Скорее, это крик о помощи умереть, пройти сквозь смертное переживание, осознавая его значение. Аналитик приносит пользу в качестве связного с жизнью лишь тогда, когда не заявляет об этой роли. Он не настаивает ни на жизни, ни на смерти, но только на переживании этих противоположностей.
В качестве парадигмы независимости самоубийство также эгоистично. Мир сжимается до малого размера «меня»: мои поступки, моя смерть. Самоотречение — просто замаскированное всемогущество. Себялюбивая навязчивая идея о собственной значительности продолжает оставаться у каждого человека независимо от того, молчит он или произносит речь с трибуны в центре города. А мир остальных, включая отделения неотложной помощи, куда вначале привозят предпринявших неудачные попытки, с презрением реагирует на это себялюбие. В негативном себялюбии проявляется индивидуальность.
Аналитик продолжает аналитический процесс, фиксируя переживания в сознании по мере их развития. Они сознательно реализуются в личности с помощью подтверждения и амплификации. Смертное переживание не просто преходящее событие. Оно появляется, развивается, осуществляется и встраивается в психическое.
Не препятствуя в чем-либо развитию событий, аналитик обеспечивает возможность смертного переживания пациенту, то есть то, в чем ему отказывают повсюду. Пациент знает, что может положиться на аналитика, так как понимание между ними не в силах разрушить даже смерть. Не создавая помех, аналитик тем не менее делает максимум возможного, чтобы препятствовать действительной смерти. Проникая, насколько это возможно, в положение другого, он дает возможность этому «другому» не ощущать себя больше в полной изоляции.
Трансформация начинается в тот момент, когда не осталось надежды. Отчаяние вызывает крик о спасении, для которого надежда была бы слишком оптимистичной, слишком доверительной. Отчаяние вводит в смертное переживание и в то же время рождает потребность в возрождении, даже требование возрождения, становясь его необходимым условием. Жизнь, такая, какой была прежде, умирает, когда рождается отчаяние. Ожидание — это, собственно, и все, что остается, но это ожидание — совместное.
Такой акцент на переживании, эта преданность душе и беспристрастная научная объективность в отношении ее проявлений вместе с подтверждением аналитического взаимоотношения могут облегчить ту трансформацию, о которой печется душа. Изменение может произойти в последнюю минуту или не произойти никогда.
Если преобразования не произошло, аналитику предстоит в одиночестве судить о том, необходимо самоубийство или нет. Необходимость означает неизбежность, как несчастный случай или болезнь.
Если аналитик разрешает смертному переживанию доходить до пределов возможного, а душа по-прежнему настаивает на органической смерти через самоубийство, разве нельзя это явление тоже рассматривать как неизбежную необходимость, как призывы, исходящие от Бога?