Автор работы: Пользователь скрыл имя, 28 Мая 2013 в 12:16, реферат
Актуальной тема счастья и нравственности является потому, что постоянное расхождение между знаемыми или декларируемыми моральными нормами и принципами, с одной стороны, и реальной мотивацией поступков индивида — с другой, известно давно. При этом для обоснования своих поступков люди зачастую выбирают не те моральные ценности или этические принципы, которые находятся в их индивидуальном сознании на вершине идеальной иерархии (позиция «абсолютизма»), а те, которые в наибольшей степени оправдывают достижение целей, обусловленных доминирующими в данный момент потребностями (позиция «релятивизма»).
Введение 3
1. Нравственность 5
1.1. Подходы к пониманию нравственности 5
1.2. Золотое понимание нравственности 7
2. Нравственность и мораль 11
2.1. Нравственный поступок: мотивы его совершения 11
2.2. Добро и зло: скрывать или кричать с точки зрения нравственности 15
3. Счастье: сущность и особенности 18
3.1. Толкования счастья 18
3.2. Индивидуальные предпосылки счастья 20
4. Счастье и нравственность: на сколько возможна взаимосвязь? 22
4.1. Необходимость связи морального поведения и счастья 22
4.2. Подходы к соотношению счастья и нравственности 23
5. Счастье – иная сторона добродетели 26
Заключение 28
Список литературы 30
Актуальной тема счастья и нравственности является потому, что постоянное расхождение между знаемыми или декларируемыми моральными нормами и принципами, с одной стороны, и реальной мотивацией поступков индивида — с другой, известно давно. При этом для обоснования своих поступков люди зачастую выбирают не те моральные ценности или этические принципы, которые находятся в их индивидуальном сознании на вершине идеальной иерархии (позиция «абсолютизма»), а те, которые в наибольшей степени оправдывают достижение целей, обусловленных доминирующими в данный момент потребностями (позиция «релятивизма»).
Знание нравственных норм чрезвычайно
важно для прогнозирования
Меня привлекло в данной теме то, что изучение нравственных аспектов и проблем необходимо каждому человеку, особенно в современных условиях, когда ставится задача гуманизации общественной и государственной жизни, когда человек провозглашен Конституцией высшей ценностью и на первый план выдвигаются гарантии его прав и свобод. Кроме того, я женщина и будущая мать, поэтому мне важно воспитать в моих будущих детях нравственные качества и, в то же время, сделать их счастливыми.
Верное понимание своего и всеобщего счастья... Возможно ли оно? Для одних путь к счастью усыпан розами, а для других - терниями. Для одних счастье — в соблюдении воздержаний, для других счастье - в нарушении воздержаний. Одни купаются в счастье с рождения, а для других счастье - борьба, но с переменным успехом. Одни мечтают о счастье, а другие праведными и неправедными путями добиваются заветных желаний.
Повлекла меня к изучению данной темы возможность глубже изучить счастье и нравственность как общечеловеческие ценности, попытаться разобраться в истоках морали и понять, существует ли единая для всех мораль.
Задача работы – изучить соотношение счастья и нравственных ценностей для более глубокого понимания природы счастья и определения для себя ключевых нравственных ценностей и понять возможно для меня счастье в этой жизни.
Нравственность – это «личностная характеристика, объединяющая такие качества и свойства, как доброта, порядочность, честность, правдивость, справедливость, трудолюбие, коллективизм, регулирующие индивидуальное поведение человека». В ходе исследования были раскрыты такие понятия, как мораль («обычай, нрав, правило»), этика («привычка, обыкновение, обычай», «философская наука, изучающая мораль»), нравственные нормы («правило, требование, определяющее, как человек должен поступить в той или иной конкретной ситуации»), а также определены пути исторического развития проблемы1.
Очевидно, что во
все времена общество рассматривало
поведение человека в соответствии
с требованиями морали. В зависимости
от того, в какой мере человек
соотносит убеждения и
Немалое влияние на формирование этического учения Лосского оказали нравственная философия М.Шелера и Н.Гартмана, исходивших, как и Лосский, из интуитивистской теории познания. В своей работе «Условия абсолютного добра» (1949) Лосский поясняет, что предпосылкой христианской теономной (заповедованной Богом) этики служит «аксиологический опыт, непосредственное восприятие объективных абсолютных ценностей в связи с высокими чувствами, интенционально направленными на них»2. Русский философ, как видим, опирается на «эмоциональный интуитивизм» М.Шелера для построения нормативной теономной этики. Лосский характеризует свою нравственную философию как этику Абсолюта. Абсолютного добро как верховная нравственная ценность, стоящая на вершине всей пирамиды ценностей, есть Царство Божие. Теономная этика Лосского отличается от автономной этики Канта тем, что ее нормы соответствуют воле Божией и строю мира, им сотворенному. По своему характеру теономная этика есть этика любви, а не долга; как Шелер, Лосский ставит «законы сердца» выше законов разума, хотя никогда резко не противопоставляет их. Аскетические мотивы кантовской этики долга Лосский считает важными для любого варианта христианской этики; более того, он видит положительное значение кантовской критики гетерономной этики, подчеркивая, что и теономная этика не является гетерономной.
Чтобы аргументировать этот не вполне очевидный тезис, Лосский приводит такой довод: содержание нравственных заповедей «есть нечто ценное само по себе и потому достойное исполнения даже и с точки зрения того существа, которое, заблуждаясь, отвергает бытие Бога…»3. Отсюда ясно, что теономная этика включает в себя ценные стороны автономной этики, отбрасывая соблазн гордыни, кроющийся в понятии автономии как «самозаконодательства»: строго говоря, тут нет самозаконодательства, потому что нравственные нормы не творятся моей волей, а содержат в себе усмотрение объективной ценности должного. При этом свобода моя сохраняется: я могу высказать норму, признать ее обязательной и все же не исполнить ее.4
Как вид социальных норм, моральные установления характеризуются общими родовыми признаками и являются правилами поведения, определяющими отношение человека к человеку. Если действия человека не касаются других людей, его поведение с социальной точки зрения безразлично. Поэтому не все ученые считают нормы нравственности явлением исключительно социальным5.
Со времен Канта существует убеждение, что сфера нравственности охватывает сугубо внутренний мир человека, поэтому оценить поступок как нравственный или безнравственный можно лишь по отношению к лицу, которое его совершило. Человек как бы извлекает из себя нормы своего поведения, в себе, в глубине своей “души”, дает оценку своим действиям. С данной точки зрения человек, взятый отдельно, вне его отношений к другим людям, может руководствоваться нравственными правилами.
Гусейнов рассматривал нравственность во взаимосвязи с религией. Безрелигиозная нравственность действительно автономна, потому что она прежде всего зависит от самого человека. Религиозная мораль навязывает нормы, они приобретают характер постулатов, аксиом, которым необходимо следовать неуклонно и человек только тогда морален, когда следует этим нормам, причем в том контексте, который предлагает ему та или иная религия, конфессия6. Человек, нравственность которого не подчинена индивидуальным религиозным убеждениям имеет возможность реализовать свою свободу выбора. Религия этого выбора не дает. Она ограничивает этот выбор религиозными догматами которые и являются теми границами, в рамках которых только и разрешен выбор. Но за это выбор человек несет ответственность которая уже чуть ли не заранее расписана7.
Существует и компромиссная позиция в оценке нравственного регулирования. Согласно ей нормы морали имеют двоякую природу: одни имеют в виду самого индивида, другие—отношение индивида к обществу. Отсюда деление этики на индивидуальную и социальную.
Прекрасные, методически хорошо продуманные примеры мысленных экспериментов мы находим у Канта. Наиболее показательны среди них следующие два. Первый из них призван проверить максиму воли на общезначимость. Он касается торговца, который стоит перед дилеммой, взять ли ему деньги в депозит под обещание вернуть, хотя он знает, что вернуть их он не сможет. Речь идет о том, допустимо ли в данном случае с нравственной точки зрения давать ложные обещания. Чтобы ответить на него, кантовский торговец должен спросить себя, может ли ложное обещание, на которое его толкают соображения прагматической выгоды, стать всеобщим законом. Говоря более обобщенно: что случится, если все будут давать ложные обещания, решив, что обещания должны быть ложными? Тогда никто не будет верить обещаниям. Следовательно, не поверят и его, т.е. данного конкретного торговца, обещанию. Тем самым максима воли, помысленная в качестве общезначимой (возведенная во всеобщий закон), отрицает саму себя. Она не выдерживает моральной экспертизы. Второй пример задает модель мысленного эксперимента с целью выяснения того, может ли искомый поступок считаться поступком, совершаемым в силу морального долга. Для этого человек должен из мотивации предполагаемого поступка вычесть все прагматические мотивы и честно ответить себе на вопрос: совершил ли бы он данный поступок, если бы он не имел в нем интереса и выгоды? Так, купец ведущий свои дела честно и с выгодой, должен ответить себе на вопрос, продолжал бы он вести свои дела честно и в том случае, если бы они не приносили ему выгоды. Положительный ответ означал бы, что в поведении участвует также мотив долга. Суть эксперимента состоит в конструировании такой идеальной ситуации, где долг как мотив поступка противостоит склонностям8.
Идеальный эксперимент
как форма мотивирования
Идеальное (мысленное) экспериментирование как специфическая форма функционирования морали в мотивации поведения определяет своеобразие ее языка, выдержанного в модальности сослагательного наклонения. Исключительно важное замечание по этому вопросу мы находим в «Принципах этики» Дж.Мура: «Мы используем одни и те же слова, когда высказываем этическое суждение о предмете, существующем в действительности, и когда мы его высказываем о предмете, существование которого мы считаем только возможным. В этой языковой двузначности мы имеем, следовательно, возможный источник ошибочных точек зрения на соотношение истин, касающихся действительного существования чего-то, и истин, касающихся оценок». Моральная оценка есть идеальная процедура, касающаяся не действительности, а возможности, не реальных мотивов, в силу которых совершаются поступки, а возможных мотивов, в силу которых они могли бы быть совершены. Дать моральную оценку чему-то – значит помыслить это как то, что может иметь место в идеальном царстве и она может получить адекватное языковое выражение только через сослагательное наклонение. Есть ли основания рассматривать нечто (тот или иной конкретный мотив поведения) как то, что могло бы иметь место в идеальном царстве – такова структура моральной оценки. В живом языке моральные оценки часто формулируются в изъявительном наклонении (почему это так происходит – предмет отдельного разговора), но тем не менее есть яркие примеры, когда они имеют адекватную форму сослагательного наклонения9. Самый характерный из них – уже упоминавшееся золотое правило нравственности.
Обращаясь к индивиду, задумывающемуся над тем, является ли нравственным поступок, который ему предстоит совершить, золотое правило говорит, что для этого он должен ответить на другой вопрос: хотел ли бы он, чтобы с ним поступали люди таким же образом, т.е. рассмотреть этот поступок как возможный в идеальном мире. Следует также обратить внимание на то, что и язык этики Канта насыщен сослагательным наклонением, знаменитым «если бы» (als ob). Сослагательность является существенным элементом формулы категорического императива «поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом». «Можешь пожелать» в данном случае несомненно означает «желал бы». И буквально через предложение Кант уточняет: «Поступай так, как если бы…»; чуть дальше: «совершать каждый поступок не иначе как по такой максиме, которая могла бы служить всеобщим законом». В связи с понятиями умопостигаемого мира и царства целей, благодаря принадлежности к которым категорический императив оказывается возможным, следует разъяснение, однозначно свидетельствующее, что речь идет об идеальной, мысленно конструируемой принадлежности: «если бы я был только таким членом, все мои поступки всегда были бы …»10.
Так как мораль сама не является конкретным мотивом поведения, а представляет собой лишь контрольную инстанцию, призванную рассмотреть все прочие мотивы на их последней стадии, когда те готовы оформиться в окончательное решение и перейти в поступок, то она может только запретить (выбраковать) определенные поступки, наложить на них свое табу. Об этом же свидетельствует сослагательная модальность моральной оценки. За сослагательными предложениями скрываются отрицательные индикативные высказывания: когда, например, говорят «вы бы выиграли», «вы бы чувствовали себя хорошо», то имеется в виду, что вы на самом деле не выиграли и не чувствуете себя хорошо. Если абсолютность морального обязывания нельзя выразить иначе как в сослагательной форме, то это означает, что его фактический смысл, который можно передать как описание реальности, может заключаться только в отрицании. Мораль приобретает практически-регулятивную действенность в качестве отрицания, ограничения деятельности. Обращаясь опять к Канту, следует заметить, что хотя категорический императив с формально-языковой точки зрения является утвердительным суждением, тем не менее его реальный смысл в качестве регулятивного принципа состоит в том, чтобы ограничить максимы условием их общезначимости. Кант многократно подчеркивает, что мораль действенна как ограничение, что требование быть пригодным для всеобщего законодательства есть лишь негативный принцип (не противоречить закону).