Русская религиозная философия

Естественно, после этого он задумывается над проблемой, о которой я уже упоминал: над проблемой единства христиан. На первый взгляд, эта проблема проста. Для тех из вас, для кого она не ясна, я использую элементарную притчу. Вот, скажем, умирает какой–то человек. Его дети безумно любят его. И расстаются с ним со слезами. Они говорят: «Отец, какая твоя последняя воля? Все, что ты скажешь, — мы выполним». Это естественно и совершенно закономерно. И он говорит: «Дети, у меня к вам только одна просьба, чтобы вы жили в единстве между собой, не оскорбляли друг друга, не отделялись друг от друга. Чтоб вы сохранили семью». Отец умирает. А у детей находятся объективные причины, может, вполне серьезные… Почему они все перессорились? Почему они ненавидят друг друга? Почему они не хотят знаться друг с другом? Время от времени кто–то из них вспоминает, что отец ведь нам заповедал другое… И вот тогда–то дети и видят, что они его оскорбили. Они нарушили его завет, его волю. Предсмертный завет Христа нам, христианам, хорошо известен. Каждый в Библии прочтет эти слова, когда Господь Иисус молится перед смертью: «Да будет все едино: как ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино, — да уверует мир, что Ты послал Меня». Как Отец и Сын едины, так чтоб все были едины. Вот мысль Христа. Это Завет Его. Но Завет нарушен, нарушен совершенно очевидно. По объективным причинам. Все виноваты, каждый по–своему. Может, больше виноваты одни, может, больше виноваты другие… Люди Запада говорят, что больше виноват Восток в своей гордыне, люди Востока говорят, что виноват больше Запад в своем властолюбии, и так далее. Но что нарушен Завет — это уже очевидно.

Вот так размышлял Соловьев и… задумал найти путь для преодоления христианского разделения. Но сначала он поставил перед нами, перед христианами, весьма важный вопрос. Он сказал: а что такое наша вера христианская? Что это — идеология? Отвлеченная философия? Или что–то для личного употребления? Ни в коем случае! Тогда бы она не была частью всеединого замысла Божьего. Это касается нашей жизни во всех ее аспектах и проявлениях, в том числе и в социальном. Люди должны научиться жить на земле по–Божьи. Подчиниться Божественному зову — это и есть теократия, боговластие. Но как они могут это сделать, если они все во вражде и разобщении? Соловьев изучает Библию, изучает древнееврейский язык (греческий, латинский он уже знал). Он читает Ветхий Завет. Он переводит значительные его куски заново. Он объясняет, что замысел Божий о том, чтобы люди жили по–Божьи на земле, восходит к самому началу, что не просто для утешения сердца дан завет Господний и не просто для того, чтобы успокоить надорванное сердце, а для того, чтобы и в обществе в конце концов начинали проявляться и осуществляться высокие Божественные предначертания.

Конечно, нельзя отрицать, что у Соловьева, тридцатилетнего молодого Соловьева, здесь был элемент утопизма. Ему казалось, как свойственно юности нетерпеливой, что это возможно хоть завтра! В частности, он придумал такой проект. Он считал, что самая мощная власть на Востоке — русский царь, самый мощный духовный центр на Западе — римский папа. Вот если они протянут друг другу руки, если Московское царство (или Петербургское) окажется в духовном единстве с всемирным церковным государством, с Римом, то христианство будет неодолимо, и будет возможно строить на земле вот такую теократию. Соловьев не только писал об этом — он даже пытался предпринимать практические шаги. Много ездил по западным странам, сблизился со сторонниками соединения Церквей. Он не хотел оставлять эту идею в отвлеченном виде, как некую мечту, а пытался осуществить ее.

Идея Соловьева… Папа римский сказал об этом: прекрасная идея, но нужно только чудо для того, чтобы она осуществилась. Надо сказать, что Соловьев был абсолютно одинок в этом и на Востоке. Его православные собратья стали относиться к нему с крайним недоверием. Его статьи и книги (касающиеся богословских вопросов) перестали печатать, цензура их не пропускала, ему пришлось издаваться за рубежом. А на Западе его считали мечтателем, хотя относились к нему с любовью. Говорили: как можно соединить (два мира, расколовшихся полностью, восточно–православный мир и западно–католический!.. Соловьев оказался пророком, потому что спустя несколько десятилетий после его смерти совершенно независимо началось, хотя и не уверенно, но упорно, движение к взаимониманию христиан разделенного мира.

В отношении социальном он был всегда сторонником демократии и справедливости. Его блестящие статьи в защиту свободы совести актуальны полностью и сегодня. Он считал, что христианство православное унижено, унижено у нас в стране тем, что его защищает (христианство защищает!) цензура, государство. Соловьев выступал против гонений на старообрядцев, против гонений на сектантов. Он говорил, что если истина действительно реальна и настояща, если люди, которые ее исповедуют, верят в нее, то разве нужно прибегать к цензуре, насилию, подавлению. К цензуре, насилию, подавлению прибегает только тот, кто в глубине души не верит в свою идею. Он, кстати, говорил и о «правде социализма» (это буквальные его слова). «Правда социализма» — частичная правда. Слово «социализм» он понимал очень широко, считал, что да, необходимо добиваться лучших экономических условий для жизни человека. Но он же был убежден (и доказывал это), что одних экономических преобразований совершенно недостаточно. Что на самом деле человек не может быть счастлив, если он материально обеспечен, а духовно нищ и обделен. Все попытки решить частным образом вопрос: либо–либо, либо материально, либо духовно, вызывали в нем протест. Крайний аскетизм, который говорил: будем восходить на небо и махнем рукой на землю, находил в его лице резкого противника. Свобода. Труд. Любовь. Деятельность. Созидание, активное участие человека. Что такое идея богочеловечества? Бог не один творит мир, а человек участвует в мировом творении. Колоссальная ответственность здесь возникала. И слово «Богочеловечество» для него не случайно, оно ведь взято из церковного обихода. Ибо для нам Иисус Назарянин есть Богочеловек, а раз Он Богочеловек, значит Он освящает самим фактом Своего пребывания (Бога) на Земле, земной труд, земную жизнь, земную человеческую личность.

Размышляя о судьбах своего отечества, которое Соловьев очень любил, и, полемизируя со славянофилами, он хотел для своей страны не просто силы, мощи государственной, а чего–то иного. Об этом Соловьев говорит в своем стихотворении, которое называется «Свет с Востока». Начинается это стихотворение картиной столкновения двух миров: на Грецию движутся (около 500–го года до Р. Х.) войска завоевателя Ксеркса, огромное войско. Греческое войско немногочисленно и не может ему противостоять в открытом бою, но греки хитростью заманивают воинов Ксеркса в узкое Фермопильское ущелье. Персы не могут в нем развернуться во всей своей мощи, и там их встречает царь Леонид со своими воинами ( их всего было 300 человек). Молодежь, я думаю, смотрела, у нас лет десять назад шел фильм о них «Триста спартанцев». Греки не дали пройти гигантской армии Ксеркса, они умерли все в этом ущелье, и Ксеркс, не зная, сколько там еще стоит воинов противника, вынужден был повернуть. И вот для Соловьева это историческое событие двух с половиной тысячелетней давности стало символом столкновения двух миров.

«С Востока свет, с Востока силы!

И, к вседержительству готов,

Ирана царь под Фермопилы

Нагнал стада своих рабов.

Но не напрасно Прометея

Небесный дар Элладе дан,

Толпы рабов бегут, бледнея,

Пред горстью доблестных граждан».

И стихотворение о борьбе Востока и Запада Соловьев заключает призывом к отечеству: «Русь! в предвиденье высоком ты мыслью гордой занята; Каким ты хочешь быть Востоком: Востоком Ксеркса или Христа?» Востоком деспотии, насилия, подавления, хотя и при внешней мощи, — или духовной силой в первую очередь? Для него это было очень важно, потому что духовная сила всегда стояла впереди.

Трагически развиваются события общественно–литературной жизни В.С.Соловьева.Он выступает с докладом на тему о средневековом мировоззрении. Доклад вызывает бурную реакцию, в газетах его поливают грязью! Богословы его считают почти отступником от христианства. Начинается отвратительная травля. Казалось бы, ну что такого могло быть страшного в докладе о средневековом миросозерцании? А дело вот в чем. Соловьев впервые ясно сказал: не думайте, что Средние века — время торжества христианства! Средневековый строй был ублюдком, который соединил в себе христианские формы и языческие понятия. В силу этого обстоятельства, когда нехристианская мысль стала говорить о свободе, о достоинстве личности, о том, что унижение человека — это зло, она, отвергая христианство, на самом деле служила его идеалу… И Соловьев бросил смелую мысль, он говорил: кто отменил пытки? кто запретил инквизицию? — христиане или нет? Нет, не христиане. Это был очень острый и суровый вопрос, над которым, если думать честно, то думать было трудно. И… я понимаю, почему на Соловьева так взъелись пресса и многие другие…

Когда Соловьев жил в Лавре, в Сергиевом Посаде, он чувствовал себя спокойнее. Он писал, что монахи очень за ним ухаживают, хотят, чтоб он принял постриг. «Но я дешево не продамся», — шутил он. Его, действительно, как ученого тянуло остаться в монастыре, тем более, что жизнь его была такая аскетичная, и заниматься наукой. Только наукой. Но этот соблазн он преодолел.

Невозможно перечислить, что он делал и в каких направлениях. Он писал об экологическом кризисе, о поэзии Тютчева… О чем бы он ни писал, там всегда была глубокая, интересная мысль. Скажем один греческий еписком публикует древнехристианский трактат (I–II века). Соловьев дает его в переводе своего брата и снабжает комментариями. Это не просто ученые комментарии, а это целая… бомба! Потому что он показывает, как было в первоначальной Церкви и что изменилось потом. И всегда ли к лучшему? — ставит он вопрос. Реформатором церковным он быть не собирался, но вопросы эти ставил.

К концу жизни Соловьев понял, что его проект соединения Церквей рушится, что он неосуществим. Он пытается начать работать над теоретической философией. Он написал огромный труд — христианскую этику. Пусть каждый из вас не поленится прочесть эту книгу. Это большой том, называется книга «Оправданием добра». В ней содержится так много важного и ценного! Соловьев говорит сначала об идеалах человеческих. Что такое добро? Внешнее счастье, гедонизм, власть, еще что–то? Он показывает, что все это в конце концов лопается! И дальше анализирует — научно, философски, богословски, поэтически — сущность того, что мы называем добром.

За несколько лет до смерти он причащается у католического священника. Этим самым он хотел как–то показать, что он лично уже не признает разделения Церквей. Когда он сообщил об этом своему православному духовнику, тот ответил, что этого не надо было делать. Они резко поспорили. И когда Соловьев умирал, он сказал: «Я был не прав». Он писал, что личные унии, личные переходы из Церкви в Церковь не помогут единству христиан, а наоборот, только вносят лишний соблазн.

Все вы знаете парк за Беляевом — это бывшее поместье «Узкое». Там сейчас санаторий Академии Наук. Кто из вас будет в этих местах, пройдитесь по дороге, ведущей вглубь, к санаторию, и вы подойдете к церкви. Она отремонтирована только снаружи, внутри там свалены книги, в свое время вывезенные из канцелярии Гитлера (они лежат с самой войны). Рядом с церковью, за оградой, дом, типичный помещичий дом. Это имение князя Трубецкого. Сергей Николаевич Трубецкой, бывший недолго ректором Московского университета, умерший через несколько лет после смерти Соловьева тоже достаточно молодым, блестящий философ, острый полемист и критик, благороднейший общественный деятель, — принял его под свой кров в критический момент, когда тяжелые и многочисленные болезни внезапно обрушились на Владимира Соловьева. Но на самом деле он постепенно скитальчеством убивал себя, — и вдруг все вышло наружу. И в кратчайший срок ему стало настолько плохо, что… он уже не мог оттуда уехать, и умер он на руках Сергея Трубецкого.

Перед смертью Соловьев причастился, исповедовался. Умер в сознании. Он читал и писал на еврейском языке, потому что любил всегда к своим молитвам прибавлять язык Христа, чтобы это звучало как связь с христианской древней традицией. Он знал многие псалмы наизусть. Теряя сознание, потом приходя в себя, он говорил: «Трудна работа Господня». Действительно, этот совсем не старый человек нес на себе колоссальное бремя. Простой, как ребенок, и одновременно мудрый. Человек, который вызывал восхищение, зависть, ненависть, поношение, презрение. Человек, о котором потом напишут сотни книг и брошюр, — уже через десять лет после его смерти библиография о нем имела несколько сот названий.

Итак, он умер и был похоронен в Москве… Я хотел бы, чтобы, когда у вас найдется время, вы зашли в Новодевичий монастырь. Прямо напротив входа, по первой же алее, слегка направо повернув, вы подойдете к памятнику Сергею Михайловичу Соловьеву — белому мраморному памятнику с его рельефом. Крест, конечно, сбит. Рядом — могилы его сына и дочери. Памятники, конечно, уничтожены. На могилах Владимира Соловьева и его сестры стоят обломки чужих надгробий, без креста. Но, слава Богу, что и такие стоят. Сейчас обещают к его 90–летию, на средства нашей Московской епархии, нашего епархиального управления восстановить памятник в первоначальном виде.

Туда, к этой могиле, приходили очень многие. Соловьев оказал огромное влияние на Андрея Белого, на Блока, который называл его рыцарем–монахом. Тема прекрасной Дамы у Блока, конечно, навеяна Соловьевым. Вся блестящая плеяда русских религиозных мыслителей — Булгаков, Флоренский, Бердяев, Франк, Евгений Трубецкой и многие другие — были бы невозможны, их трудно представить себе без Соловьева.

Этот странник был зачинателем оригинальной, своеобразной русской религиозно–философской мысли… И вот, когда вы придете на эту могилу, помните, что этот человек жив… Недаром он говорил: «Смерть и время царят на земле. Ты владыками их не зови — все, кружась, исчезает во мгле. Неподвижно лишь солнце любви». Это была его глубокая интуиция, это было его глубокое познание. Этот отвлеченный интеллектуал всегда жил верой, всегда жил мистическим прозрением, всегда жил порывом к вечности. И это делает Владимира Соловьева для нас дорогим не только как писателя, как мыслителя, как поэта, но и как неповторимого своеобразного человека, ярчайшую личность, которой может гордиться каждая культура. И отрадно, что сейчас, после стольких лет забвения, наконец о нем пишут, наконец выходят его работы, — пусть робко, но возвращение Соловьева происходит сегодня на наших глазах. Я бы хотел, чтобы этот мой маленький эскиз помог вам, если бы вы захотели познакомиться с мыслью такого замечательного человека. Спасибо.