Русская философия эпохи Просвещения

Начало XIX в. отмечает переход русской  философии от эпохи господствующего  влияния идей французского Просвещения  к новой эпохе, прошедшей под  все возрастающим влиянием европейского романтизма. Особенно выразительны в  этом контексте идеи В. Одоевского и  П. Чаадаева.

Философские взгляды Одоевского содержат в себе своеобразный синтез некоторых  идей Просвещения с идеями, почерпнутыми у западноевропейских и восточных  мистиков. К числу первых можно  отнести убеждение Одоевского в  единстве человека и природы, которое  перерастает даже в утверждение  о зависимости развития природы  от развития человека и его познания. В значительно более радикальной  степени, чем его предшественники  Одоевский отказывается считать  разум центром и основой человеческого  бытия17.

Под непосредственным влиянием натурфилософии Шеллинга он даже приходит к негативной оценке природы как результата «деградации» духа, как результата разложения духовных сил человека; при этом сам человек  понимается как центральное звено  мироздания. В центр духовного  мира человека Одоевский помещает не разум, а духовную силу инстинктов –  «инстинктуальную силу», по его выражению, – понимаемую в широком смысле как способность непосредственного проникновения в сущность мира. В этой идее можно видеть предвосхищение понятия интуитивного знания, которая в конце XIX в. станет основой «философии жизни» А. Бергсона и получит детальную разработку в русском интуитивизме (Н. Лосский, С. Франк).

Анализируя соотношение различных  сил человеческой души, Одоевский  делает вывод о необходимости  их естественного сочетания, единства. В частности, он считает, что по-настоящему плодотворное познание мира должно подразумевать  объединение эмпирического и  рационального подхода к природе  с эстетическим и религиозным  отношением к ней. В дальнейшем эта  идея, впервые столь ясно сформулированная Одоевским, станет основой философии  славянофилов и вообще одной из ключевых идей концепции человека в русской  философии.

В связи с указанным требованием  к целостности человека Одоевский  производит критическое рассмотрение западной культуры и приходит к выводу о том, что она препятствует правильному  формированию и развитию духовных сил  человека. В этом смысле Одоевский  оказывается родоначальником еще  одной влиятельной традиции –  традиции противопоставления западной культуры, утратившей глубокие духовные (религиозные) ориентиры, и культуры России, в которой эти ориентиры  были сохранены.

По сути, такое же противопоставление (хотя и без столь однозначных  оценок) проводит П. Чаадаев. Традиционное отнесение его к «западникам» основано только на нескольких эмоциональных суждениях первого «Философического письма», в то время как его глубокие историософские идеи, изложенные в пятом и шестом письмах, свидетельствуют скорее о более привычном для русской философии критическом отношении ко всей западной цивилизации, начиная с эпохи Возрождения. Чаадаев как никто другой в русской философии противопоставляет материальный и духовный прогресс человечества и видит главный недостаток культуры Запада (впрочем, этот же недостаток он находит и у великих культур Востока) в абсолютном подчинении второго первому18.

Это же самое противостояние Чаадаев  находит и в жизни отдельного человека: «жизнь духовного существа в целом обнимает собою два  мира, из которых только один нам  ведом» (материальный). Главной задачей  человека при этом становится возвышение до духовного мира, в котором укоренена  его сущность и откуда происходят все его знания, откуда черпает силу сам разум. Подобно другим русским философам Чаадаев решительно утверждает религиозные корни всякого духовного «делания», доступного человеку. «Нет такого человеческого знания, которое способно было бы заменить собою знание божественное. Для христианина все движение человеческого духа не что иное, как отражение непрерывного действия Бога на мир».

Но укорененность человеческого духа в Боге означает его единство с другими людьми в божественном бытии. Для Чаадаева это единство становится главным определением человеческого бытия. Именно у него возникает представление о едином сверхиндивидуальном, «вселенском» сознании, охватывающем всех людей и наделяющем их индивидуальные сознания крупицами истины и правды, – идея, оказавшаяся в дальнейшем очень плодотворной в русской философии (особенно подробно она разрабатывалась С. Трубецким). Причастность и подчиненность индивидуального сознания высшему духовному порядку означает, что наше сознание господствует над пространством и временем, как частными формами взаимосвязи индивидуального сознания с ограниченным материальным миром. Что же препятствует нашему осознанию своей «безграничности», своей принадлежности к «всемирному существу»? Чаадаев высказывает идею, которая в целом не слишком характерна для главного направления развития русской философии и которая сближает его мировоззрение с некоторыми религиозно-философскими учениями Востока.

Причину нашего несовершенного эмпирического  бытия Чаадаев видит в нашей  свободе. Именно произвольная человеческая свобода, свобода поступать наперекор  высшей воле является единственным могущественным источником зла и несовершенства в мире. Чаадаев полагает человека центром мироздания, каждое свободное  «душевное движение» которого «потрясает мироздание», но в отличие от других он полагает это могущественное влияние  негативным, злым, разрушительным. Все  это ведет к парадоксальному  выводу: «все назначение человека состоит  в разрушении своего отдельного существования  и в