Предмет философии и экономики

Философия экономики рассматривает ключевую роль человека в развитии и функционировании экономики. В этом проявляется ее гуманистическая функция (см. Соколова Г.Н. Экономическая философия. - Минск, 1998.). 

Именно потребности человека в необходимости жизненных благах составляют основу экономики. Самые простые, исконные нужды людей в средствах существования, хлеб насущный - на каждый день. Ибо без него человек погибает, во всяком случае, как человек и человеческий социум. Поэтому экономика - это дело миллионов людей. Она напрямую касается жизненных интересов множества субъектов. Реформы, осуществляемые в экономике, имеют главной целью повышение благосостояния всего населения, всех слоев и уровней. Именно поэтому философия экономики приобретает принципиальное значение. 

Таким образом, анализ экономических реалий современности осуществляется на основе применения философской методологии. Наряду с другими подходами, в том числе математическими, философский метод рассматривает экономику как многомерную и противоречивую систему. Однако именно философия экономики, анализируя нужды и потребности общества, задает общие ориентиры познавательной деятельности. В этом смысле она выступает как общая методология экономического познания. 

2 ФИЛОСОФСКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ НАУКИ

В экономической науке, безусловно, действуют стратегии двух исследовательских программ — натуралистической и антинатуралистической. Но вместе с тем обнаруживается повседневное значение экономических учений, адекватность их когнитивной ценности не в связи с особой изощренностью их теоретических построений, а в связи со способностью повлиять на реальный экономический процесс. Как говорил В. Леонтьев, «экономика — это обыденная наука». Социальная наука должна говорить о том, что она может сделать и чего не может на определенный момент. Так, состояние мотивов, целей и ценностей вполне может менять взгляд на объективные процессы. Скажем, для западной политэкономи- ческой науки характерна убежденность в универсальном действии экономических мотивов. Опыт последних десяти лет показал очевидность того, что часть населения не имеет консюмеристических побуждений.  
В разных аудиториях задавался вопрос, идущий от А. Смита и М. Вебера: «Если вы производите картошку по цене 6 руб. за килограмм, а вам предложили продавать ее по 12, сколько картошки вы станете производить: больше, меньше, столько же?» В любой российской аудитории, включая бизнесменов, очень богатых бизнесменов, доминировал ответ: «Меньше», в исключительных случаях: «Столько же». Людей, которые говорили: «Больше», за несколько лет опросов было чрезвычайно мало, хотя следует признать, что их количество росло. Это значит, что в России отсутствует буржуазный индивид, готовый на интенсификацию труда ради прибыли. Значит, и сама программа социальных исследований экономических процессов должна учитывать цели и ценности субъекта.  
Уже в самом построении экономической теории или экономической математической модели следует учитывать, считает Леонтьев, что экономика имеет дело с явлениями повседневного опыта. Это должно расширить ее эмпирическую базу. Далее идет этап теоретического исследования, где появляются известные из обыденного опыта зависимости, понятия. И только после этого начинается наиболее сложный этап — доказательство возможности применения этой теории для прогнозирования реальных процессов в экономике и ее приложениях.  
Натуралистическая и антинатуралистическая культурцентристская исследовательские программы доминируют в методологии общество- знания. Попытки создания дисциплинарных программ, как правило, характеризуются тяготением к одной из названных. Попытки построить экономическую исследовательскую программу будут характерным креном в экономический материализм, либо структурно-функциональным поворотом (т.е. тягой к натурализму), либо обращением к индивидуальным, исторически изменчивым экономическим мотивам (т.е. к культурцентристской ориентации).  
Натурализм и культурцентризм как ведущие исследовательские ориентации обществознания являются результатом методологической экспликации из истории обществознания. Методологические установки находятся в сложных отношениях с исследовательской деятельностью, осуществляемой в специальных общественных науках. В методологических схемах особенности отдельных наук предстают огрубленно, в виде тенденций. Можно говорить о своего рода методологической реальности, которая, подобно физической, биологической и прочим реальностям, замещает изучаемую область с определенной степенью соответствия и полноты. Речь идет о том, что теоретизированный мир науки конструирует свою «реальность» — это реальность, рассматриваемая сквозь призму определенной научной теории, которой выявляются различные аспекты объективно-реального мира и процесса познания, г -  
Сложность применения методологических выводов к отдельным общественным наукам определена также тем, что, кроме общенаучных законо- мерностей и закономерностей, присущих системе обществознания, каждая из наук имеет свои собственные. Глобальные исследовательские программы обществознания находят в каждой из наук специфические трансформации, связанные с наличием собственных исследовательских программ в каждой из них, с их собственными предметами, целями и методами.  
Например, знакомясь с историей политико-экономических учений XX столетия, определяющих развитие других экономических дисциплин, ни в коей мере не представляется возможным разделить их все на натуралистические и культурцентристские (что, кстати, не имело бы эвристической ценности). Главной проблемой политэкономической науки является вопрос об экономической роли государства. Политико-экономические концепции могут быть подразделены на те, в которых отрицается экономическая роль государства и предполагается неизменным стихийный характер капиталистической экономики, и те, которые считают необходимым государственное вмешательство в экономику. Первые концепции предполагают действие в экономической практике методов товарного хозяйства, вторые — методов централизованного управления экономикой. Неудачи того и другого подхода порождают до сих пор апологетику натурального хозяйства как естественной формы деятельности мелкого производителя. Натуралистический характер последней позиции очевиден. 

Однако в основных противостоящих друг другу подходах — стихийной или регулируемой экономики — можно найти ориентации как на натурализм, так и на культурцентризм. Вполне очевидно, что концепция стихийной экономической деятельности создает больше предпосылок для обоснования естественного характера экономического процесса и применения к его анализу позитивистских подходов, а также математических моделей и методов. Можно отметить влияние Г. Спенсера на В. Парето, предложившего идею экономического равновесия. Идея экономического равновесия была поддержана рядом других исследователей, обратившихся к анализу экономических циклов. Это создало возможности для математического моделирования в экономике (П. Самуэльсон, В. Леонтьев). «Традиционные», основанные на идее эволюции концепции экономики оставались долгое время популярными в Англии, где были сильны позитивистские традиции. Натуралистическая исследовательская программа в экономике приводила к повышенному вниманию к технике анализа. Возможность построения экономических теорий многие исследователи связывают со стихийным характером экономического процесса.  
 
Наряду с этими концепциями среди теорий неуправляемой экономики получил распространение маржинализм, исходящий из субъективной теории ценностей и психологизма. Маржиналисты (Ф. Визер, Е. Бем-Бе- верк и др.) заменили трудовую теорию стоимости классической буржуазной политической экономии, с их точки зрения не отвечающую наиболее оптимальным режимам работы экономической системы, теорией предельной полезности и производительности, призванной рационализировать субъективные устремления торговых партнеров и любых друїдах агентов экономических отношений. Они предполагали, что предприниматель стремится максимально увеличить свой доход, а покупатель — приобрести максимально полезную вещь. Эти мотивы агентов экономических отношений представлялись маржиналистам столь очевидными, что их выявление не требовало какого бы то ни было анализа. Поэтому в этих субъективистских концепциях метод понимания в сколько-нибудь разработанном виде не используется. Историк экономических учений Б. Селигмен отмечает, что экономические теории маржиналистов построены на основе формальной разработки суждений, вытекающих из определенных предположений относительно человеческой деятельности, причем сами исходные предположения обладают лишь ограниченной достоверностью. Субъективистские установки маржинализма сочетаются с. построением экономических теорий, введением статистического и другого математического аппарата в экономику. Ввиду абстрактного в своей сущности толкования интересов индивидов, как всегда, неизменных, маржиналисты остаются в рамках натуралистической исследовательской программы. Поскольку человеческий фактор всегда, так или иначе, учитывается обществознанием, к культурцентристским следует отнести те экономические концепции, которые исходят из исторически и психологически изменчивого характера участия субъекта в рассматриваемом процессе. В этом случае возникает необходимость понимания мотивов, выявления исторического контекста деятельности.  
Однако названное условие отнесения концепций к культурцентристским является необходимым, но недостаточным. Так, в теориях, допускающих вмешательство государства в экономику, роль человека по самой сути названных концепций представлена в большей мере. Но и здесь встречаются натуралистические тенденции. Например, Дж. Кейнс ищет объяснение неравномерности экономического процесса в изменчивости психологических мотивов предпринимателя и покупателя. И все же при всей этой изменчивости он находит «основной психологический закон»: люди увеличивают свое потребление с ростом дохода, но не прямо пропорционально его росту. Поэтому спрос зависит не столько от платежеспособности, сколько от психологической склонности к потреблению и сбережению, соотношение которых является переменной величиной. Экономическая концепция Кейнса направлена на соотношение которых является переменной величиной. Экономическая концепция Кейнса направлена на устранение этой переменчивости посредством мер государственно-монополистического регулирования (налоговой, инфляционной политики, субсидирования предпринимателей из госбюджета и др.). В ходе государственного вмешательства экономика претерпевает своего рода натурализацию посредством! поддержания должных количественных соотношений постоянного набора факторов* влияющих на воспроизводство.  
Наряду с этой натуралистической, хотя и искусственно сконструированной, экономической моделью в теориях государственно регулируемой капиталистической экономики имеются (и преобладают) культурцент- ристские подходы, берущие свое начало в исторической школе М. Вебера, В. Зомбарта, Г. Шмоллера. Эти немецкие социологи и экономисты составили наиболее откровенную оппозицию марксизму и классической политической экономии как источнику марксизма. Исторические условия Германии начала века отличали ее от других стран: буржуазное государство уже тогда вмешивалось в экономику, а рассмотрение истории как духа народа, воплощенного в государстве, придавало этому вмешательству оправдание. Концепции исторической школы в экономике получают все большее влияние по мере роста государственного регулирования экономики в других странах.  
Историческая школа в экономике совершенно сознательно ориентирована на культурцентристскую программу, в формировании которой представители этой школы приняли заметное участие. При всех различиях конкретных экономических построений общим для названных экономистов является убеждение в социально-культурной специфике экономической науки, которая, в отличие от естествознания, ищет не причинные связи и их объяснения, а понимает мотивы, цели, способы поведения действующего индивида. В экономике человек (общество) изучает сам себя, и тождество субъекта деятельности и субъекта познания как ведущий методологический принцип культурцентристской исследовательской программы полностью перенесено в методологию экономической науки. Историческая школа политэкономии использовала классификацию жизненных проявлений, данную В. Дильтеем. Согласно этой классификации жизненные проявления могут быть представлены как, во-первых, логические построения (понятия, суждения и др.), во-вторых, как действия, в-третьих, как переживания. Первый класс проявлений осуществляется в естественных науках и, по мнению Дильтея (признанному ныне ошибочным), не предполагает понимания как особого метода, ибо понимающий суждение не может это сделать иначе, чем тот, кто его высказал. Содержание логических идей рассматривается Дильтеем как однозначно заданное. Здесь автоматически достигается полное понимание, имеющее элементарный характер. Область собственно понимания, требующая овладения его высшими интуитивными формами, — это переживание. Экономическая наука изучает жизненные проявления второго рода — действия людей как одностороннее выражение душевной жизни. Действие не предназначено для сообщения о мотивах, которые к нему привели, и все же может быть понято на основе предполагаемых мотивов.  
Г. Шмоллер поставил себе задачу провести анализ меняющихся способов деятельности агентов экономических отношений с учетом совокупности психологических, географических, экономических и прочих факторов. Внеэкономические аспекты экономической деятельности были главным предметом его интересов. Экономические изменения рассматривались им как следствия изменений тех содержаний душевной жизни, которые человек проявляет в экономике.  
В. Зомбарт отрицал экономические законы и ставил характер экономической деятельности и институтов в зависимость от места и времени. Исследуя культурные парадигмы экономики, он пытался обнаружить мотивы экономической деятельности в любом обществе, трактуя капитализм как универсальное явление. Экономическая система, по Зомбар- ту, является воплощением хозяйственного духа, обладающего культурно-созидательной ролью. Поэтому экономическая деятельность должна быть не просто изучена, а понята.  
М. Вебер в своей более рационалистической теории хозяйства стремился к превращению политической экономии в строгую науку, способную вместе с тем понимать. Его «идеальный тип» превращается в метод обнаружения уникальных аспектов, присущих конкретной исторической ситуации. Вводя «актуальное понимание», Вебер действительно делает шаг к распространению этого метода на естественные науки, что в полной мере могло быть продолжено при приложении культурцентристской исследовательской программы к естествознанию. В экономике Вебера интересуют институциональные аспекты экономической деятельности, связь религии, социологии и экономики. В основе развития капитализма, по мнению ученого, лежит развитие «духа капитализма», на который оказывают влияние религиозные идеи.  
Наряду с культурцентристскими концепциями государственно регулируемой экономики можно найти технико-центристские (Дж. Гэлбрейт и др.), знаменующие поворот от культурцентризма к сциентизму, своего рода новому натурализму. На этом примере обнаруживается диалектика натуралистической и культурцентристской программ: вторая вырастает из первой и вновь «возвращается» к ней. Утилитарное отношение к культуре в буржуазном обществе приводит к тому, что взгляд на культуру как логически первое в сравнении с природой вновь уступает место поискам в обществе присущего природе равновесия.  
Многие страны сегодня ставят экономику во главу угла общественных преобразований. М. Вебер не согласен с этим российским представлением, прямо утверждая, что «экономические успехи ведут к возрастанию "несвободы"». Он сомневался, что импортированный капитализм России совместим с демократией. Он показал, как русская бюрократия подчиняет все идеи, в том числе оппозиционные, целям своего господства[391]. Вебера удивляет, как мало русские либералы, в частности кадеты, учитывают вли- яние национальной среды — молчат о школах, не упоминают о церкви. Экономизм социал-демократов и вовсе доминирует. Без правового государства, автономного индивида, духовной революции Россия, считал Вебер, не могла быть успешной в формировании капитализма, сходного с западным.  
Призрак экономического человека 1905 г. превратился в вульгарную реальность России 1990-х гг. Концепт экономического человека стал подвергаться критике на Западе как устаревающий с приходом информационного общества и соответствующий индустриальной эпохе. Тем не менее «экономизм» удерживал свои позиции. В самой экономической науке возникла идея о преобладающей роли экономики в обществе. Экономическая рациональность отождествлялась с рациональностью вообще, так как везде присутствует логика выбора, постановки целей, поиска средств и пр. Социальный порядок стал трактоваться как продукт экономической деятельности, в то время как на деле он производится социальными и политическими преобразованиями и лишь обслуживается экономикой. Западный аналитик говорит: «Рынок сам по себе не обеспечивает социализации. Рыночный механизм переворачивает тот факт, что капитализм является социальным порядком и что рыночный механизм не является единственным. Жизненная для капитализма историческая миссия аккумуляции не проистекает из рыночного механизма. Она произрастает из примордиального подъема иерархий, правил, власти, славы, о которых рынок ничего не знает»[392].  
Экономика испытывает на себе большое влияние культуры, что в экономических теориях недостаточно представлено. В русской революции 1905 г. мирские факторы доминировали над духовными. В этом, согласно Веберу, — главная причина ее поражения и неудачи перехода России к капитализму демократического типа. Специально изучив русский язык, Вебер уже в 1906 г. опубликовал работу о революции в России. На русском языке она вышла в том же году. Анализ Вебера вызывает ощущение, что время стоит на месте2.  
Сегодня в России, как и прежде, демократия рассматривается как продукт экономического развития, экономика (сегодня рынок) ставится в междисциплинарный синтез, что ведет к более правдоподобным экономическим теориям, к отказу от натурализма и формализации неолиберализма, к преодолению односторонности модели экономического человека, переносу более реалистической модели человека из других наук и др.  
 
Зададимся, однако, вопросом, как в ходе указанных изменений экономическая наука влияет на другие науки и каковы следствия воздействия на нее этих наук. Иными словами: можем ли мы указать на некий продукт междисциплинарного синтеза, в котором участвует экономическая наука?  
Пример, который нам представляется весьма убедительным для характеристики взаимовлияния экономики и других дисциплин, — это прежде всего такие новые понятия, как «социальный капитал», науки и каковы следствия воздействия на нее этих наук. Иными словами: можем ли мы указать на некий продукт междисциплинарного синтеза, в котором участвует экономическая наука?  
Пример, который нам представляется весьма убедительным для характеристики взаимовлияния экономики и других дисциплин, — это прежде всего такие новые понятия, как «социальный капитал», «культурный капитал», «интеллектуальный капитал», «символический капитал». На первый взгляд кажется, что появление этих новых понятий продолжает тенденцию выдвижения экономической науки и ее центрального понятия «капитал» на ведущие позиции, что это еще раз демонстрирует претензию на доминирование экономической науки среди других. Данное предположение, казалось бы, подтверждается тем, что Всемирный банк охотно использует эти термины, в особенности понятие «социальный капитал». Однако среди экономистов все больше пробивает себе дорогу мысль о том, что существует ограничение экономического подхода применительно к самой экономике.  
Нельзя не заметить, что и Всемирный банк, и Организация экономического сотрудничества и развития (OECD) пытаются дополнить представления об экономическом капитале этими новыми понятиями.  
Что касается представителей других специальностей — П. Бурдье, Ж. Колмена, Р. Пэтнама, Ф. Фукуямы и др., они явным образом пытаются показать значимость социальных сетей, ресурсов, примордиальных (первичных) форм социальных организаций, таких, как семья, норм отношений между людьми, религиозных организаций, немаргинализованных сообществ, доверия, которые, не будучи экономическими, увеличивают эффективность общества в осуществлении коллективных действий. Фуку- яма определяет социальный капитал как «свод неформальных правил или норм, разделяемых членами группы и позволяющих им взаимодействовать друг с другом»[393]. Фукуяма показывает, что в отличие от норм недоверия мафии, криминальных кругов социальный капитал основан на морально позитивных ценностях, прежде всего на доверии. Он утверждает, что поскольку люди не в состоянии по каждому поводу принимать осмысленные решения, то экономический институционализм и методологический индивидуализм экономистов под влиянием понятия «социальный капитал» ведут «к прозрению» — осознанию пределов стихийного либерального порядка. Стихийность, по его мнению, соседствует с устойчивостью дурных решений. Фукуяма показывает значимость роли государства всюду, включая экономику. На базе этих новых понятий строятся теории социального  
 
порядка, который обслуживается экономикой или в который о ется как один из элементов. Социальный капитал сегодня раса в качестве «третьего сектора» в сравнении с экономической и деятельностью. Социальный капитал отличается от экономич что он не может быть отделен от общества. Кроме того, эконом питал вырастает на базе социального, а не наоборот. Это хороші против неолиберализма и его натуралистических программ в зі кой науке. Социальный капитал возвращает нас к А. Смиту не тlt; ки зрения богатства народов, но и их нравов. Он выступает иі действительных изменений в обществе. Если гражданское обще альный капитал более развиты, то и экономика функционируе фективно. С экономическим капиталом он связан тем, что cai равное распределение и может быть подвергнут более натурали толкованию, сближающему его с экономическим капиталом.  
Термин «социальный капитал» проделал сложный путь от гадки к метафоре и от нее к понятию, все ещё весьма спорно; противоречивому. Можно с уверенностью утверждать лишь понятие воспринимается как необходимый элемент междис ного синтеза экономической науки и как основание социал тики. Оно дополняется, в свою очередь, характеристиками і экономических капиталов, превосходя значение среды, при бизнеса, становясь самоценной средой общественной и част OECD подчеркивает значение человеческого капитала — обр ти и развитости населения для преодоления отсталости.