П. Бейль как предшественник философии французского Просвещения. Скептицизм и атеизм Бейля

П. Бейль как предшественник философии французского Просвещения. Скептицизм и атеизм Бейля.

Длительный и горький опыт религиозных распрей, принесший огромное горе множеству людей и целым государствам, сделал Бейля решительным защитником веротерпимости. Основу этой позиции автора «Словаря», в сущности, составлял его глубокий религиозный индифферентизм — закономерная реакция на фанатическую нетерпимость католиков и протестантов друг к другу и тем более к нехристианам. Отсюда ненависть к Бейлю и травля его как со стороны его недавних союзников, гугенотов, так и их противников, католиков. Как глубокий и честный философ, он поднялся над узкодогматическим горизонтом современных ему религий и раскрыл их ослепленную ограниченность, с наибольшей силой проявлявшуюся в их отношении к нравственности. Особенно интересен здесь «Философский комментарий» на слова Иисуса Христа «Заставь их войти». Слова эти использовались ревнителями христианских вероисповеданий как основание для насильственного возвращения в их веру, в единственной истинности которой они были слепо убеждены, всех «еретиков», уклоняющихся от нее, и даже всех других инаковерцев. Автор «Комментария» раскрывает аморализм такого фанатического стремления, ибо во имя него были совершены тысячи и тысячи самых гнусных и позорных преступлений. Католики глумились над протестантами и наоборот, кальвинисты во имя того же принципа подвергли мучительной смерти Сервета. Безнравственность этого принципа, оправдывавшего фанатизм христиан, состоит в насилии над совестью людей, вынуждаемых признавать чуждую им веру. Теоретически весьма смелая и глубокая мысль Бейля, навеянная деистическим движением, служившим в том веке основной платформой свободомыслия, состояла в провозглашении совести как базы любой человеческой моральности, совершенно независимой от божественного озарения, от утверждений и положений Священного писания. «Естественная религия», главное моральное понятие деизма, сужается автором «Комментария» до «естественного света совести», данного людям непосредственно, интуитивно. При этом понятие естественного света как способности различения истинного и ложного у Бейля заключало в себе и общефилософское, гносеологическое содержание. Он говорит и о таких «аксиомах естественного света» («метафизики»), как целое больше части; равенство остатков у чисел, из которых вычтены равные величины; логический закон противоречия. Независимость такого рода «аксиом» от сверхъестественного откровения Бейль утверждал вслед за Декартом. Теперь автор «Комментария», кроме того, доказывал, что ближайшее отношение к человеческой жизни естественный свет обнаруживает как нравственный свет совести, как присущая в принципе каждому человеку способность различать правое и неправое, хорошее и дурное, справедливое и несправедливое. И хотя Бейль иногда говорит, что в голосе людской совести слышится голос самого бога, составляющий как бы внутреннее откровение каждого человека, он полностью освободил человеческую совесть, по существу, от всякой связи со Священным писанием. Здесь Бейль наносил сильнейший удар по влиятельной еще тогда доктрине «двух истин», с которой мы столько раз встречались. Ведь эта доктрина, полностью устраняя сверхавторитетное Священное писание от всякого соприкосновения с научным исследованием природы, вместе с тем уважительно подчеркивала его огромную, даже решающую роль в качестве основы человеческой моральности. Поскольку она подчиняется естественному голосу совести, составляющему проявление естественного света человеческого духа и ума, философия не только полностью освобождается от служебной роли по отношению к теологии, но и подчиняет ее себе. Вера в божественное провидение и во все христианские догматы не должна считаться сверхразумной, как утверждали «польские братья», с которыми Бейль встречался в Нидерландах. По его убеждению, она всегда антиразумна. В некоторых статьях своего «Словаря» автор далеко заходит по пути морального развенчания Священного писания (чего отнюдь не делал Спиноза, произведения которого ему были известны). Бейль говорит, например, что патриарх Авраам, пророк Илья и царь Давид, как свидетельствует сам Ветхий завет, совершали отвратительные, безнравственные поступки. Автор «Словаря», формально (но, в сущности, с позиций деизма) провозглашая необходимость очистить христианство от вымыслов, искажающих его в результате запутанных и неправильных толкований Священного писания, показал нелепость ряда библейских сказаний, множество смешных суеверий, не уступающих языческим. Все это превращало «Словарь», да и другие произведения Бейля, в которых показывается, как во времена крестовых походов, в Варфоломеевскую ночь и во многих других случаях от имени христианства и во славу его совершались самые гнусные преступления, в документы большой критической силы по отношению к христианской религии. В таком идейном контексте становится понятной моральная реабилитация атеистов, которую Бейль осуществил уже в «Разных мыслях...» Констатируя здесь факты аморализма, осуществленные во имя христианства, с одной стороны, и факты высокоморальной жизни многих мудрецов-атеистов, совершенно лишенных расчета на потустороннее воздаяние,— с другой, автор пришел к исключительно важному выводу об отсутствии закономерной связи между моральностью и религиозностью. За какое-нибудь десятилетие до публикации этого произведения Спиноза решительно протестовал против того, чтобы его называли атеистом, ибо трактовал атеизм как синоним аморализма. Теперь Бейль пришел к твердому убеждению, что нравственное сознание, совесть, в принципе присущая каждому человеку, могут быть искажены его индивидуальными особенностями (страстями и т. п.) и воздействием общества, в котором он живет. На безнравственные поступки человека могут толкнуть и религиозные предрассудки, столь сильные в ту эпоху. Но никакой прямой связи между моральным обликом человека и его верой в бога нет. Скверные, аморальные люди «не потому плохи, что они атеисты, а потому атеисты, что они плохи». Следовательно, рассмотренное в аспекте морали человеческое общество в принципе может быть атеистическим — смелая и глубокая идея Бейля, историческое значение которой было огромно.

Скептицизм против метафизики.

 Все это, однако, не  означает, что и сам Бейль считал себя атеистом, каким, по его убеждению, был Спиноза, впервые систематизировавший атеизм и превративший его в целостное учение. От Спинозы, который вслед за Декартом стремился к преодолению скептицизма и к утверждению абсолютно достоверных, аксиоматических положений метафизики, Бейль отличался именно своей приверженностью к скептицизму. Он продолжал традицию, заложенную Монтенем, и особенно сильную во Франции. Бейль стал крупнейшим философом, сочетавшим скептицизм с рационализмом и одновременно заострявшим его против всякого догматизма, во-первых, религиозно-богословского, а во-вторых, философско-метафизического. Рационализм автора «Словаря» не допускал у него никаких сомнений в законах логики и в истинах математики, как и в интуитивных убеждениях нравственного сознания. Совершенно иначе трактовал Бейль утверждения метафизики, в особенности когда они перерастали в положения теологии. С большой проницательностью и логической силой он раскрывал здесь противоречия в умозрительных построениях того же Декарта (в принципе и Спинозы). Бейль показывал, что в этой сфере рационализм постоянно обнаруживает свою несостоятельность. Невозможны никакие доказательства существования и тем более действий бога, ибо очевидность и непостижимость совершенно несовместимы. Фидеистическая сторона бейлевского скептицизма сводится у него к старинному положению, что вера в бога и его деяния тем крепче, чем меньше верующий рассуждает о них. Но исторически значительнее оказалась критическоантидогматическая сторона этого скептицизма. Декарт, Спиноза, да и Лейбниц (состоявший в переписке с Бейлем) трактовали метафизику как достоверное знание и стремились представить ее как строгую систему. Французский скептик подчеркивал, что философ может рассчитывать только на правдоподобность своих теоретических построений, что всякая попытка представить ту или иную систему метафизики как единственно истинную при внимательном и критическом ее рассмотрении обнаруживает свою несостоятельность. Отсюда перспективная особенность «Исторического и критического словаря», противеяоставляющего псевдосистематичности метафизики просто алфавитное рассмотрение самого разнообразного материала. В свете вышеизложенного понятна Марксова характеристика историко-философского значения Бейля, который стал мыслителем, «...теоретически подорвавшим всякое доверие к метафизике XVII века и ко всякой метафизике вообще... Его оружием был скептицизм, выкованный из волшебных формул самой метафизики». Как критик умозрительных положений метафизики Бейль способствовал развитию эмпиристической методологии, игравшей важнейшую роль во французском Просвещении XVIII в. В качестве критика религиозного догматизма, показавшего несостоятельность отождествления моральности с религиозностью, он дал один из первых и мощных теоретических стимулов к развитию атеистических идей у многих представителей этого Просвещения.