Личность. Свобода. Ответственность

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

Вся история мировой социальной мысли отражает главное в происходящих в обществе процессах: жизнедеятельность человека, вступающего во взаимоотношения с другими людьми с целью удовлетворения возникающих ᴨᴏᴛребностей. Но не только жизнедеятельность человека характеризует качественную определённость общества, но и общество формирует человека как существо мыслящее, обладающее речью и способное к целенаправленной творческой деятельности формирует личность. Включение человека в общество осуществляется через различные социальные общности, которые каждая конкретная личность персонифицирует: социальные группы, социальные институты, социальные организации и системы принятых в обществе норм и ценностей, т. е. через культуру. В силу этого человек оказывается включенным во множество социальных систем, каждая из которых оказывает на него систематизированное воздействие. Человек становится, таким образом, не только элементом социальной системы, но и сам он представляет систему, имеющую ᴄᴫᴏжнейшую структуру.

Глава 1. ЛИЧНОСТЬ. СВОБОДА. ОТВЕТСТВЕННОСТЬ

Понятие личности имеет смысл лишь в системе общественных отношений, где только и можно говорить о социальной роли, ее значимости и оценке со стороны других людей или всего общества. При этом выполняемая социальная роль оценивается не столько с точки зрения ее оригинальности или неповторимости, сколько со стороны ее общественной необходимости, значимости, самостоятельности. Можно сказать, что личность в подлинном смысле слова всегда сосредоточивает в себе некоторый узел проблем, которые переживаются, познаются и реализуются индивидуально, но остаются при этом проблемами общественными. Личность — это воплощение некоего общественного характера, индивидуального и, вместе с тем, типического, общественного. Личность проявляет себя как общественный фактор, который заметен другим, с которым нельзя не считаться. Личность, таким образом, может определяться как индивидуально- и общественно-значимое явление.

«Свобода» — одна из основных философских категорий, характеризующих сущность человека и его существование. Свобода — это возможность личности мыслить и поступать в соответствии со своими представлениями и желаниями, Поэтому стремление к свободе — естественное состояние человека. Однако решить вопрос о том, что есть свобода, оказалось не так просто. И диапазон понимания этого показался чрезвычайно широк. В категории философии предлагались различные варианты понимания свободы от отрицательной свободы до положительной (свободы «для»), и даже «бегства свободы». Оказалось также, что то или иное понимание свободы соотносится с такими понятиями, как произвол, воля, необходимость и т. д.

Свобода человека всегда предполагает его ответственность перед обществом за свой поступок. Свобода и ответственность — это две стороны единого целого — сознательной человеческой деятельности. Свобода есть возможность осуществления целеполагающей деятельности, способность действовать со знанием дела ради избранной цели. Реализуется она тем полнее, чем лучше знание объективных условий, чем выше избранная цель, и когда средства ее достижения соответствуют объективным условиям, закономерным тенденциям развития действительности. Ответственность же связана с осознанием объективных условий и субъективно поставленной цели, необходимости выбора способа действия для осуществления этой цели. Свобода всегда порождает ответственность, а ответственность направляет свободу.

1.1 Личность-объект и субъект общественной  жизни

Личность – социальный облик человека как субъекта общественных отношений и действий, отражающих совокупность социальных ролей, которые он играет в обществе. Известно, что каждый человек может выступать сразу во многих ролях. В процессе исполнения всех этих ролей у него формируются соответствующие черты характера, манеры поведения, формы реакции, представления, убеждения, интересы, склонности и т.д., которые в совокупности и образуют то, что называем личностью. Человек одновременно и субъект и объект всех общественных отношений

Личность - индивидуальное выражение общественных отношений и функций людей, субъект познания и преобразования мира, прав и обязанностей, этических, эстетических и всех иных социальных норм. Личностные качества человека в таком случае есть производное от его социального образа жизни и самосознающего разума. Личность поэтому есть всегда общественно развитый человек.

Личность формируется в процессе деятельности, общения. Иначе говоря, формирование ее в сущности есть процесс социализации индивида. Этот процесс требует от человека продуктивной активности, выраженной в постоянной корректировке своих действий, поведений, поступков. Это вызывает необходимость развития способности самооценки, что связано с развитием самосознания. Самосознание и самооценка в совокупности образуют тот основной стержень личности, вокруг кот складывается неповторимая специфика личности.

Субъективно, для индивида, личность выступает как образ его Я - он и служит основой внутренней самооценки и представляет собой то, каким индивид видит себя в настоящем, будущем, каким он хотел бы быть. Человек как личность есть процесс, требующий неустанной душевной работы. В личности важно видеть не только единое и общее, но и уникальное, своеобразное. Уникальность каждого человека проявляется уже на биологическом уровне. Каждый человек биологически неповторим. Но при этом подлинный смысл уникальности связан не столько с внешним видом человека, сколько с его внутренним дух миром. В каждой личности есть нечто уникальное, что связано во-первых с наследственными особенностями, а во-вторых с условиями среды в которой она выращивается.

Как объект общественной жизни, личность должна существовать и как неличность. Личность - индивидуальное средоточие и выражение общественных отношений и функций людей, субъект познания и преобразования мира, прав и обязанностей, этических, эстетических и всех иных соц. норм.

1.2. Понятие «свобода воли» в истории  философии

Свобода воли, свобода выбора- от времен Сократа и до наших времен спорный в философии и богословии вопрос, который при объективной логической постановке сводится к общему вопросу об истинном отношении между индивидуальным существом и универсальным, или о степени и способе зависимости частичного бытия от всецелого. [2]

В древней философии вопрос возник первоначально на почве нравственно-психологической. В мысли Сократа и его ближайших последователей и преемников еще не было нашей отвлеченной антитезы между свободой, в смысле независимости от всякого мотива, и необходимостью, в смысле перевеса сильнейшего мотива во всяком случае. Эти античные философы слишком были заняты внутренним качеством мотивов. Подчинение низшим, чувственным побуждениям они считали рабством, недостойным человека, а его сознательное подчинение тому, что внушал универсальный разум, было для них настоящей свободой, хотя из этого подчинения достойные и добрые действия вытекали с такой же необходимостью, с какой из подчинения бессмысленным страстям вытекали дурные и безумные поступки. Переход от низшей необходимости к высшей, то есть к разумной свободе, обусловливается, по Сократу, истинным знанием. Все с одинаковой необходимостью ищут себе добра, но не все одинаково знают, в чем оно. Действительно знающий об истинном добре по необходимости его хочет и исполняет, а незнающий, принимая мнимые блага за настоящее, устремляется к ним и, по необходимости ошибаясь, производит дурные дела. А по своей воле или охотно никто не бывает дурным. Таким образом нравственное зло сводилось к неразумению, а в добродетелях Сократ, по свидетельству Аристотеля, видел выражения разума. [6]

Этика Платона развивается, в сущности, на той же основе; лишь в его мифах высказывается иной взгляд (свобода воли прежде рождения), и еще в законах есть одно место с указанием на более глубокую постановку вопроса (самостоятельное начало зла, две души); но это указание не получает никакого логического разъяснения и теряется среди безыдейных подробностей старческого произведения. Аристотель, входя в круг мыслей Сократа, вносит туда важные видоизменения, а вне этого круга самостоятельно ставит вопрос о свободе воли в его собственном значении. В сокраᴛᴏʙском разуме теоретическая сторона и нравственная были слиты между собой; Аристотель решительно различает их, доказывая, что для нравственного действия, кроме - и более - разумного познания, нужна твердая и постоянная воля. Она действует свободно через предварительный выбор предмеᴛᴏʙ и способов действия. Важно понимать - для того, чтобы деятельность человека имела нравственный характер, заслуживая похвалы или порицания, он сам должен быть производительным началом своих деяний, не менее чем детей. Из области свободных действий исключается не только то, что делается по принуждению, но и то, что делается по неведению, но, с другой стороны, из нее исключается и все то, что прямо определено разумом и общими целями жизни. Ни то, что по разуму невозможно, ни то, что по разуму необходимо, не составляет предмета свободы воли. Если бы человек был только существом разумным или чистым умом, он неизбежно хотел бы во всем только величайшего блага, и все его действия были бы предопределены знанием наилучшего. Но, имея кроме ума, страстную душу, человек может, для удовлетворения страсти, предпочесть меньшее или низшее благо большему или высшему, в чем и состоит его свобода и ответственность. Таким образом по Аристотелю свобода воли, как обусловленная низшей стороной нашего существа, есть не преимущество человека, а лишь несовершенство его природы. Логическую возможность произвольных действий Аристотель основывает на неприменимости к будущим событиям закона исключенного третьего. Все события, необходимость которых не вытекает аналитически из принципов разума, Аристотель признавал неопределимыми и непредвиденными заᴘẚʜᴇе. Такой взгляд облегчался для него метафизическим понятием о Божестве, как чистом акте самомышления, безотносительного ко всему совершенствующемуся в нашем временном мире. Текст с сайта Биг Реферат РУ Правда, божественный ум, помимо своей внутренней абсолютности, имеет у Аристотеля значение и Первого Двигателя; но он движет лишь как высшее благо или цель, сам пребывая неподвижным. [6]

Самым решительным приверженцем воли можно признать, вопреки ходячим представлениям, Эпикура и его верного римского ученика, Лукреция. Поставляя главным интересом безболезненное и безмятежное существование единичного человека, Эпикур хотел освободить человеческую душу от того представления непреложной судьбы, которое, вызывая в одних мрачное состояние, а в других - скорбь, никому не дает радостного удовлетворения. Против этого Эпикур утверждает, что мы способны к самопроизвольности и не подчинены никакой судьбе или предопределению; метафизическим основанием такого утверждения служит взятый им у Демокрита, но видоизмененный атомизм. Атомы, по Эпикуру, не представляют в своей совокупности строго-механической системы движений, учитывая, что каждый из них имеет в себе силу колебания или уклонения в том или другом направлении. Душа (как у человека, так и у животных), состоя из особых, круглых атомов, наименее уравновешенных, обладает в высшей степени этой силой произвольных движений, проявляющейся здесь как свободная воля - fatis avolsa voluntas; при неопределенности универсального бытия невозможен детерминизм и в индивидуальном существовании. Прямую противоположность этому воззрению представляют стоики. Единство вселенной мыслится ими как живой воплощенный разум, заключающий в себе разумные и производительные ᴨᴏᴛенции всего, что существует и совершается и что, таким образом, от века предусмотрено и предопределено. С своей точки зрения стоики должны были признавать и признавали всякие прорицания, гадания и пророческие сны. Учитывая, что для стоиков судьба или предопределение, выражая всемирную разумность, понимается как Провидение (προνοια), то универсальный детерминизм не наносил ущерба внутренней свободы человека, которую стоики понимают по-сокраᴛᴏʙски, как независимость духа от страстей и от внешних случайностей. [6]

К концу древней философии свобода воли стала обычным вопросом для всех мыслителей; из многих сочинений, de facto, более значительные принадлежат Цицерону, Плутарху, Александру Афродисийскому. Все три стараются ограничить детерминизм и отстоять свободу воли; характер рассуждений здесь - эклектический. То же должно сказать о взглядах Плотина и другого неоплатоника, Иерокла, которые признавая в Божественном Проведении первую и окончательную причинность всего совершающегося, в том числе и человеческих поступков, допускают человеческую волю, как их вторичную и подчиненную причину. [3]

Новая почва для общей постановки и принципиального решения вопроса открывается в христианской идее Богочеловека, где человек находит свое полное и окончательное определение в своем личном единстве с Божеством, как и Божество вполне и окончательно проявляется лишь в своем личном единстве с человеком, при чем необходимость перестает быть неволей, а свобода перестает быть произволом. Но учитывая, что это совершенное соединение признается действительно данным лишь в одном лице, а для всех прочих оно есть лишь высшая цель стремлений, то главный факт христианской веры выдвигает новый вопрос; как на пути достижения этой высшей цели примиряется фактически остающаяся противоположность между абсолютностью Божьей воли и нравственным самоопределением человека, еще не соединенного с Божеством? Здесь принцип необходимости выражается в двух новых понятиях - Божественного предопределения и Божественной благодати, и с этим новым, христианским детерминизмом сталкивается прежний принцип свободы воли. Для общего церковного сознания христианства изначала было одинаково важно сохранить оба утверждения: что все без изъятия зависит от Бога - и что нечто зависит от человека. Согласование этих положений было всегдашней задачей богословов и христианских философов, вызывающей множество разных решений и споров, иногда обострявшихся до вероисповедных разделений. [3]

Вопрос о свободе воли возбуждается на Западе к V в. вследствие учения Пелагия и его последователей, которые, исходя из христианской истины, что в судьбе человека участвует он сам своей волей, в дальнейших рассудочных определениях этого участия слишком расширяли область индивидуальной самостоятельности в ущерб божественного начала, логически приходя к отрицанию других основ христианской веры, а именно таинственной солидарности человека с грехопадением в Адаме и с искуплением в Христе. [4]

Против пелагианского индивидуализма выступил блаж. Августин во имя требований христианской универсальности, которые, впрочем, в своих полемических сочинениях он нередко доводил до ошибочных крайностей детерминизма, несовместимых с нравственной свободой; впоследствии он смягчал и исправлял эти ошибки. Августин самым решительным образом признает неотъемлемую естественную свободу человеческой воли, без чего невозможно было бы вменять человеку никакого поступка и произносить никакого нравственного суждения. Он вносит признак свободы в самое определение воли, как движения духа, никем не принуждаемого и направленного к сохᴘẚʜᴇнию чего-либо. Все единичные и частные предметы воли могут быть сведены к одному всеобщему - благополучию или блаженству Таким образом всякой человеческой воле, по существу неотъемлемой, принадлежит и свобода, в смысле психической самостоятельности самого акта хотения и единство общей окончательной цели. От этой естественной или психологической свободы, составляющей общую форму воли, как таковой, Августин отличает свободу по отношению к нравственному содержанию и качеству воли, то есть свободу от греха. Здесь он различает невозможность грешить, что принадлежит одному Богу и обозначается Августином как libertas maior; возможность не грешить, или свободный выбор между добром и злом - эта libertas minor принадлежала только первозданному человеку до грехопадения, но через волю зла он ᴨᴏᴛерял возможность добра (per malum velle perdidit bonum posse);

Невозможность не грешить, свобода к одному только злу, или, что то же, необходимость зла и невозможность добра - таково действительное состояние, после грехопадения, человеческой воли, когда она представлена самой себе.

Таким образом добро возможно для человека лишь действием божественного начала, проявляющегося в человеке и через него, но не от него. Такого рода действие называется благодатью. Уже для того, чтобы человек стал хотеть помощи благодати, нужно, чтобы сама благодать действовала в нем; собственными силами он не может не только делать и исполнять добро, но и желать или искать его. С этой точки зрения Августину предстояла дилемма: или допустить, что благодать действует и в язычниках, или утверждать, что их добродетели суть лишь обманчивая видимость. Он предпочел последнее. Человеческая воля всегда сопротивляется благодати и должна быть ею преодолеваема. Желая согласить свой взгляд с общепринятым, Августин в некоторых местах своих сочинений как будто допускает, что хотя человеческая воля по необходимости сопротивляется всякому действию благодати, но что от нее зависит больше или меньше сопротивляться; но такое различение степеней не имеет здесь логического смысла, ᴨᴏᴛому что меньшая степень внутреннего сопротивления добру есть уже некоторое действительное добро и, как такое, зависит исключительно от самой благодати. Последовательный августинизм держится в пределах христианского мировоззрения только одной нитью - признанием начальной доисторической свободы выбора у первоначального человека. Эта сверхвременная человеческая воля, в возможности добрая, определяется с началом времени в Адаме как действительно злая и передается, в процессе времени, всему его ᴨᴏᴛомству, как необходимо злая. При таком положении понятно, что спасение человека зависит всецело и исключительно от благодати Божией, которая сообщается и действует не по собственным заслугам человека, а даром, по свободному избранию и предопределению со стороны Божества. Но где же в таком случае место для той действительной свободы самоопределения грешного человека к добру и злу, которая одинаково требуется и нашим внутренним сознанием, и нравственной сущностью христианства? Августин принципиально утверждает эту свободу, но отчетливого согласования ее с учением о предопределении и благодати не дает, ограничиваясь совершенно верным, но недостаточным указанием на чрезвычайную трудность задачи, вследствие чего, по его простодушному замечанию, "когда защищаешь свободу воли, то кажется, что отрицаешь благодать Божию, а когда утверждаешь благодать, то кажется, что упраздняешь свободу". Защищая христианское учение о вечном осуждении греховной массы, Августин указывает, что все существует окончательно для славы Божией, которая одинаково осуществляется в торжестве любви Божией спасением и блаженством добрых и в торжестве праведного гнева Божия осуждением и гибелью злых, способствующих, таким образом, и со своей стороны равновесию и гармоническому строю вселенной, и что эта вечная гибель не представляется для самих гибнущих настолько тяжелым состоянием, что небытие было для них действительно предпочтительным.