Экзистенция и поступок

5

Экзистенция и поступок

Сначала мы введем понятие экзистенции на основе работы О. Ф. Больнова «Философия экзистенциализма»[1], затем перейдем к тому, как в экзистенциализме представлен акт поступка.

Понятие экзистенции можно определить через сопоставление с другим понятием – эссенции, или сущности. Эссенция выражает содержательные характеристики и свойства, которые присущи любому определенному предмету. Например, вот этот камень обладает весом, химическим составом, размерами, он теплый, потому что лежит на солнце. В силу этих свойств камень есть нечто, т.е. некая определенность.

Экзистенция, напротив, ориентируется на то, что нечто просто есть, бытийствует, существует. Экзистенция есть голое «ничто» в смысле отсутствия каких-либо содержательных характеристик, любого «что». Важной отличительной чертой экзистенциализма как философского направления является то, что понятие экзистенции как чистого существования применяется исключительно к человеку.

Итак, экзистенция в качестве чистого «есть» отделена от всех содержательных характеристик, она от них дистанцирована. Вот этот человек есть мужчина, гражданин, член семьи, по профессии инженер, в прошлом баловался боксом. И в то же время он есть, бытийствует, это его бытие в качестве чистого «есть» никак не связано с только что перечисленными характеристиками. Оно к ним безразлично и одинаково от них отделено.

Это безразличие и дистанцированность может вдруг проступить в понимании, что все содержательные характеристики при всей кажущейся сращенностью с существованием человека, оказываются внешними и посторонними. Человек может вдруг понять: даже то, что некогда было ему дорого, может стать для него внутренне чуждым, и что он потерял бы самого себя, если бы «связал» навсегда с этим свое бытие. Все то, чем человек располагает и о чем может сказать, что он это «имел» или «имеет», обо всем этом он может внезапно узнать, что это не принадлежит ему сущностно, от всего этого можно отстраниться, не причинив тем самым вреда своему глубинному ядру. Здесь важно это ощущение дистанции от любой своей определенности – телесной, психологической, социальной (должность, статус, место в социальном пространстве).

Вот это ядро человека, лежащее «по ту сторону» всех содержательных данностей, и обозначают в строгом экзистенциально-философском смысле понятием экзистенциального существования. Это существование не может быть сильнее или слабее, богаче или беднее, благороднее или грубее, оно не может изменяться, расти или убывать. Оно может быть лишь целиком обретено или целиком утеряно, когда человек полностью отдается тому, чем он в данный момент является, так сказать, растворяется в том, что он вот сейчас делает.

Даже то, чем человек обладает в качестве душевных способностей и слабостей, что он развил в себе в качестве правил и навыков, в виде нравственных добродетелей и испытанного характера, – все это для человека может предстать внешним. В нем содержится некое «свыше того», чего нет во всех этих конкретных, содержательных определениях, во всех этих «что».

Но если к бытию человека в качестве экзистенции любые конкретные характеристики, любые «что» не имеют отношения, и он в качестве экзистенции от них абсолютно свободен, то тогда получается, что он абсолютно свободен и в приобретении каких-либо содержательных характеристик. Из пустоты своего экзистенциального «ничто» он волен соединиться с любым «что» на основе чистого произвола. Чистое «ничто» может загустеть, опредметиться в любое качество, в любое в том смысле, что не существует каких-либо твердых оснований для выбора движения именно в этом или ином направлении. Так, камень на вершине горы может покатиться в любую сторону, потому что точка, на которой он находится, одинаково безразлична к любому вектору движения вниз.

Рассмотрим под этим углом зрения содержание пьесы Ж.-П. Сартра «Мухи». Орест в сопровождении своего наставника-педагога путешествуя по миру, приходит в город, в котором когда-то родился. В этом городе господствуют мухи – олицетворение угрызений совести, терзающие горожан за то, что они позволили царице и ее любовнику убить вернувшегося с войны с Троей царя-победителя Агамемнона. Перед Орестом стоит выбор: остаться в городе, чтобы отомстить за убийство своего отца-царя, и для этого убить мать-царицу и ее любовника, или отправиться дальше, сохранившись в своей незамутненной чистоте путешественника-философа.

Происходит диалог между Орестом и его наставником-педагогом. Педагог напоминает ему о свободе духа, которую он воспитал в своем ученике.

Неужели вы забыли все мои уроки и светлый скептицизм, которому я вас учил? А культура, господин? Ваша культура при­надлежит вам, я подбирал ее для вас с любовью, как букет, сочетая плоды моей мудрости и сокровища моего опыта. Разве я не давал вам с детства читать все книги, чтобы приучить вас к многообразию человеческих суждений, разве не объехал с вами сто государств, подчеркивая при каждом удобном случае, сколь изменчивы людские нравы? Теперь вы молоды, богаты и красивы, сведущи, как старец, избав­лены от ига тягот и верований, у вас нет ни семьи, ни родины, ни религии, ни профессии, вы свободны взять на себя любые обязательства, и знаете, что никогда не следует себя ими связывать, – короче, вы человек высшей фор­мации и вдобавок можете преподавать философию или ар­хитектуру в большом университетском городе. И вы еще жалуетесь!

Педагог подчеркивает свободу Ореста от любых привязанностей, говорит об уроках, согласно которым все относительно и ни одно не стоит больше любого другого. Говоря языком выше изложенного, Орест является олицетворением экзистенциальной свободы от любой определенности, от любой затвердевшей «чтойности».

Но Орест ему отвечает, что его свобода – это свобода оторванной от паутины нити, парящей высоко над землей. Я, слава богу, свободен. Ах, до чего же я свободен. Моя душа — великолепная пустота.

Орест тоскует об определенности, чтобы срастись с чем-то конкретным. Есть люди, связанные обязательствами от рождения: у них нет выбора — путь их однажды предначертан, в конце пути каждого из них ждет поступок, его поступок; они идут, с силой попирая землю босыми ногами и в кровь сбивая ступни. Знать, куда идешь и радоваться этому, неужели это – вульгарно?

Орест смотрит на дом, который мог бы быть его домом, на каждую мелочь, которая могла бы быть ему знакома с детства, но ни в одной вещи он не может найти самого себя. Пусть вместе с поступком он получит душу, «затравленную гнусным раскаянием», но это будет его душа.

Для Сартра важно показать, что человек не может оставаться в состоянии чистого «есть» и быть просто свободным от всего, он должен пройти путь превращения из чистого «есть» в «что». Но для этого нужно совершить поступок, чтобы «заполнить пустоту собственного сердца» и не быть больше «невесомым». Только возлагая на себя ношу поступка, Орест станет кем-то.

Нам важен здесь момент произвольности выбора превращения во что-то. Экзистенция одинаково дистанцирована от любого «что», следовательно, превращение в какое-то конкретное «что» может осуществиться только на основе чистого произвола. В ситуации экзистенциии нет предопределенности для воплощении именно в это, а не в другое.

Повторим слова педагога: разве я не показал вам, господин, сколь изменчивы людские нравы. У вас нет ни семьи, ни родины, ни религии, ни профессии, вы свободны взять на себя любые обязательства, и знаете, что никогда не следует себя ими связывать.

Поэтому можно остаться и наказать мать и ее любовника, а можно уйти, оставив город его мухам. Нет основания для выбора вот этого, а не другого.

Интересна сцена выбора Орестом поступка. Он в отчаянии обращается к Зевсу. Молю тебя: если ты предписываешь мне покориться и подло унизиться – уйти из города, предоставив его самому себе и вернуться в состояние своей пустой, зато безответственной свободы, дай знамение, ибо я окончательно запутался.

Юпитер с готовностью организует такое знамение – свет вокруг камня. И вот здесь Орест, вопреки подсказке, которая позволяла сбросить с плеч груз ответственности за свой выбор, говорит изменившимся голосом: есть и иной путь. Путь, который ведет вниз, в город. Электра, этот город – мой город.

Орест выбирает остаться не вопреки подсказке Юпитера, так сказать, не на зло ему, но свободно, на основе чистого произвола. Колебался и вот решился независимо от подсказки Юпитера. Здесь – точка произвола при отсутствии оснований в пользу этого, а не другого.

Но тут есть нюанс. Орест для себя, то есть на уровне сознания колеблется, но внутри себя он уже выбрал, об этом говорит прозвучавшая как бы машинально оценка варианта поступка в виде ухода из города: «если ты предписываешь покориться и подло унизиться».

Эта проблема безосновности поступка и в то же время бессознательного уже сделанного выбора, не смотря на все колебания на уровне сознания, особенно отчетливо проступает в другой пьесе Ж.-П. Сартра – «Дьявол и Господь Бог»[2].

Ее главный персонаж Гёц также является олицетворением экзистенции, чистого «ничто». Он незаконнорожденный сын знатной матери, предводитель банды ландскнехтов, наводящий ужас на всю Германию. У него нет прав в мире феодальных отношений, он «вытолкнут» из него и беспредельно свободен.

Перед Гёцем стоит выбор: войти с войском в город, уничтожив его защитников, но тем самым спасти от расправы монахов, или пощадить город, но в таком случае отдать монахов на расправу черни.

Присмотримся, как Сартр показывает ситуацию выбора поступка.

Гёц предлагает решить судьбу города, кинув кости. Если выиграет он, значит Зло торжествует, если проиграет, тогда станет ясно, что ему делать. Итак, совершенно произвольное сочетание выпавших игральных костей должно решить судьбу города.

«Гёц. Хочу прижать бога к стенке. На этот раз — да или нет. Если он даст мне выиграть, город будет сожжен, а его (бога. – Н.Ш.) ответственность точно установлена. Итак, играем.

Катерина (играет).  Два и один. (Вздрагивает.)  Тебе трудно будет проиграть.

Гёц. А кто вам сказал, что я хочу проиграть? (Берет кости.)  Боже, я зажал тебя в угол. Теперь ты должен на что-то решиться. (Играет.)

Катерина. Один и один... Ты проиграл!

Гёц. Значит, подчиняюсь воле господа.

…

Гёц. Уже заря. Какая холодная! Заря вместе с Добром вошла в мою палатку. Но мы не стали веселей: эта женщина плачет, поп меня ненавидит. Будто мы на краю гибели. Может, Добро вызывает отчаяние?.. Впрочем, не важно, не мне судить о Добре – я должен его творить. Прощайте! (Уходит.)

Катерина (начинает хохотать, смеется до слез).  Он смошенничал! Я видела! Он смошенничал, он хотел проиграть!».

Гёц, отдав судьбу города якобы на волю бога – как он решит положить кости, так и будет, тем самым предоставил воле бога и выбор своего решения: пожалеть или сжечь город. Но в последний момент обнаруживается, что Гёц все же бросил кости так, чтобы проиграть. Бессознательно он уже сделал выбор, совершенно понимая, что нет никаких объективных оснований в пользу того или иного выбора.

Повторилась ситуация с Орестом, который сначала просит Зевса дать знамение, как поступить, «ибо окончательно запутался». Но на деле сам осуществляет выбор поступка, вопреки всем указаниям свыше, и несет груз ответственности за сделанный выбор.

[1]  О́тто Фри́дрих Бо́льнов (нем. Otto Friedrich Bollnow), годы жизни 1903-1991, немецкий философ, продолжатель традиций философии жизни. Его работы посвящены проблемам антропологии, этики, философии жизни, экзистенциальной философии, герменевтики.

[2] Мы выбрали для анализа сокращенный вариант пьесы Сартра «Дьявол и господь бог».