Автор работы: Пользователь скрыл имя, 28 Января 2015 в 18:26, реферат
Свой интерес к «человеку играющему» Й. Хейзинга обосновывает следующим образом: люди оказались далеко не такими разумными, как наивно внушал нам XVIII век в своем почитании Разума. И поэтому название «человек созидающий» (Homo Faber) не до конца отражает природу человека. Оно должно быть дополнено термином «человек играющий» (Homo ludens), который выражает не менее важную функцию человеческой жизнедеятельности.
ИГРОВАЯ КОНЦЕПЦИЯ КУЛЬТУРЫ
Свой интерес к «человеку играющему» Й. Хейзинга обосновывает следующим образом: люди оказались далеко не такими разумными, как наивно внушал нам XVIII век в своем почитании Разума. И поэтому название «человек созидающий» (Homo Faber) не до конца отражает природу человека. Оно должно быть дополнено термином «человек играющий» (Homo ludens), который выражает не менее важную функцию человеческой жизнедеятельности.
Основным условием существования культуры как феномена является, по мнению автора, равновесие между материальными и духовными ценностями: интеллектуальными, религиозными, эстетическими. Равновесие, как утверждает голландский мыслитель, характеризует расцвет любого культурно-исторического типа, что в свою очередь обеспечивает гармоничное развитие культуры и личности. В требовании равновесия проявляется протест Й. Хейзинги против хаотичности и эклектичности культуры второй четверти ХХ века, против культа собственности, вещного фетишизма, обесценивания духовных ценностей.
В основе культурной деятельности лежат вечные метафизические идеалы культуры, которые ощущаются как надличностные, императивные ценности, осознаваемые разумом, нравственно-эстетическим чувством и выражают субъективные потребности и практические цели индивида, отдельной социальной группы или нации. Материальная культура, которая воплощает степень практического овладения человеком силами природы, расценивается Й. Хейзингой как форма приспособления, как результат борьбы за существование, свойственной также животному миру, и исключается им из сферы культурных явлений. Культура понимается как образ жизни, проникнутый нравственно-эстетическими идеалами, что соответствует кантовско-шиллеровской и просветительской традициям и, с другой стороны, придает специфику и чрезвычайную привлекательность его историко-культурологическим сочинениям, посвященным идеалам конкретной культурной эпохи.
Идеалистическое понимание культуры определяет его представление об историко-культурном процессе. Прогрессируют, по мнению Й. Хейзинги, техника, политическая организация, условия бытового комфорта и другие факторы общественной жизни, которые не включаются им в понятие культуры. Они прогрессируют потому, что образуют в своей совокупности некоторую объективную систему явлений, способную развиваться по имманентно присущим ей законам. Что же касается культуры, ее (культуру) следует рассматривать исключительно как способ и результат духовной деятельности. В силу этого можно говорить об изменении культуры, но нецелесообразно использовать понятие «прогресс». Там, где достигается равновесие ценностей, где человек чувствует себя господином своих страстей и желаний, – там существует культура.
Однако в современном мире эти условия нарушены. Культура приходит в упадок, независимо от того, сколь впечатляющими кажутся ее внешние формы. Поэтому общества прошедших эпох могли быть и, как правило, были более культурными, чем современное, в котором искажены идеалы и несоразмерны ценности. Задача критики современной культуры вынуждают автора к идеализации ранних стадий культуры.
Обзор истории культуры и ее различных эпох приводит Й. Хейзингу к выводу об убывании игрового элемента в культуре. Вытеснение игры, начавшееся в XVIII веке, фактически заканчивается в XIX, когда духом общества начинает завладевать трезвое, прозаическое понятие пользы, что и приводит к утрате свободного духа культуры. В обществе получает признание постыдное заблуждение о том, что производительные силы и экономический интерес определяют ход истории. Дух утилитаризма и рационализма убивает таинство и провозглашает человека свободным от вины и греха. Труд и производство становятся вначале идеалом, а затем и идолом современной культуры и общества. Культура играется гораздо меньше, нежели в предшествующие периоды. Эта ситуация является наилучшим показателем кризиса европейской культуры, достигшего в ХХ веке всей полноты своего выражения.
Й.Хейзинга считает, что современный культурный распад определяется не цивилизованными или духовно-культурными причинами, а давящей ролью современных авторитарных массовых государств. Он полагает, что культура и цивилизация – это одно и то же, но термин «культура» используется учеными, связанными, с немецкой философской и культурологической традицией, а термин «цивилизация», как синоним культуры, используют франко- и англоязычные ученые. Характеризуя понятие «культура», он выдвигает три принципа:
1) известное равновесие духовных и материальных ценностей;
2) наличие общего для всех идеала или стремления;
3) определенное отношение к природе (чаще всего господство над ней).
Анализ современного сознания Й. Хейзинга сопровождает понятием «пуелиризм» (от лат. puer – юноша, мальчик) – понятием, которое передает наивность и ребячество одновременно. Пуелиризм противостоит игровому сознанию, он несет в себе несамостоятельность, грубость и нетерпимость юношества. В основе пуелиризма лежит путаница игры и серьезного. Работа, долг, жизнь не воспринимаются современным человеком серьезно, и, наоборот, игровая деятельность приобретает серьезный характер. В современной жизни царит суррогат игровой деятельности; она включает, например, легко удовлетворяемую и никогда ненасыщяемую потребность в банальных развлечениях, жажду грубых сенсаций, тягу к массовым зрелищам. Ранние эпохи не исключали подобных явлений, но там не было той массовости и жестокости, которая проявляется в публичной жизни сегодня. В пуелиризации культуры роковую роль сыграло вступление в духовную жизнь общества полуграмотной массы, что и привело к девальвации существующих нравственных ценностей.
Путь преобразования культуры Й. Хейзинга видит в распространении нового общественного духа. Необходимо возродить в широком культурном сознании природу первозданной игры, поскольку не всякая игра может быть культуросозидающим фактором. Подлинная культура требует «благородной игры». Тесны и многообразны узы, соединяющие игру и красоту. Игра пронизана ритмом и гармонией, ей присущи радость и изящество.
Решению этой задачи посвящена опубликованная в 1938 году книга «Homo Ludens». В ней автор излагает основные положения концепции игрового элемента культуры, возникшей в результате соединения культуркритических и историографических воззрений. Й. Хейзинга рассматривает игру в нескольких аспектах:
Как общественный импульс, более старый, чем сама культура, игра издревле заполняет жизнь человека и, подобно дрожжам, заставляет расти формы архаической культуры. Й. Хейзинга убежден в том, что культура в ее древнейших формах «играется». Культуроформирующее свойство игры связано с тем, что для изменения окружающей среды посредством любой материальной деятельности, человек должен предварительно совершить эту же работу в своем воображении, т.е. как бы «проиграть» процесс будущей деятельности. Однако Й. Хейзинга не сводит игровой элемент только к духовной сфере. Игра присутствует во всех сферах материальной культуры и определяет содержание ее форм.
В своих трудах автор опирается на исходящую от И. Канта и Ф. Шиллера традицию истолкования искусства из игры как спонтанной, незаинтересованной деятельности, которая приятна сама по себе и независима ни от какой цели. Голландский культуролог рассматривает игровое начало не только как свойство художественной деятельности, но и как основание всей культуры.
Игра – экзистенциальная и витальная категория. Потребность в ней не связана с какой-либо ступенью развития культуры, с какой-либо формой миросозерцания. Автор определяет игру
как «свободное действование», обладающее собственным временем и пространством, стоящее вне обычной жизни, но полностью овладевающее участниками. Настоящая игра
Особую ценность и уникальность этой концепции придает стремление проследить роль игры во всех культурных сферах: в поэзии, философии, науке, юриспруденции, войне, спорте, быту – во всей истории культуры. Используя огромный фактический материал, прослеживая игровой момент культуры в рамках различных форм цивилизации (от архаических обществ до современного западного общества), Й. Хейзинга не дает окончательного ответа на вопрос, является ли игра в ходе исторического развития человечества одним из факторов культуры (притом, что роль ее в генезисе культуры очень велика и что до сих пор во многих сферах культуры, прежде всего, в поэзии, искусствах, обрядах и т.п., игровой момент является значительной конструирующей величиной), и культура как целое может выступать лишь во взаимодополнении «игрового» и «серьезного» моментов. Или вся культура есть бесконечно развившийся и усложнившийся принцип игрового начала и за пределами игры ничего не остается?
Й. Хейзинга утверждает, что игра скорее, нежели труд, является формирующим элементом человеческой культуры, что человек задолго до достижения мощи, способной изменить окружающую его природную среду, создает в миниатюре свое окружение в виде символической области – сферы игры. Выявляя соотношение игрового момента с другими факторами жизни общества, автор всякий раз определяет ее «вплетенность» в культуру, в частности на примере обычаев и ритуалов Средневековья.
На ранних стадиях цивилизации культура и игра тождественны. Затем былой синкретизм ослабевает за счет бесконечной дифференциации форм культуры, когда в итоге области, «замешанные» на игровом элементе, прежде всего, поэтическое искусство, довольно четко отгораживаются от тех сфер, воздействие на которые древнего фундаментального фактора игры не распространяется. Применительно к ранним этапам истории серьезное выступает только как не игровое, не охваченное игрой. Общество нового времени придает серьезному негативный заряд – как лишенному культурообразующих возможностей игры, неспособному к дальнейшему развитию. В современных общественных условиях серьезностью поражена сама игра, что превращает ее в псевдоигру, по сути недостойную либо неразумную игру, для которой характерны незрелость мысли и абсурдность, что проявляется, прежде всего, в политической жизни современного общества.
В концепции игры очевидна привлекательность многих моментов. Это, прежде всего, непринудительный характер ее правил и осознание их условности, произвольности, недетерминированности. Идея «совозможности» является наиболее плодотворной в этой концепции. Свобода, заключенная в характере выбора, присущем игре. Всякая форма культуры есть игра именно потому, что она разворачивается как свободный выбор, предполагающий «совозможность» выбора, отличного от существующего. Игра, которая не считается с этим этическим моментом, становится псевдоигрой, «ложным символом», поскольку отрицает свободный выбор.
Игра – необходимый способ социальной жизни, то, что поддерживает идеал, в свою очередь определяющий духовную культуру эпохи. Из стихийного качества, ритма жизни игра становится для тех или иных слоев общества, а в какие-то периоды – общества в целом, драматургической тканью реализации какого-либо высшего социального сюжета, нравственно-социальной идеи. Целые эпохи «играют» в воплощение идеала, например, идеала античности. Поэтому Й. Хейзинга ставит под сомнение основания для выделения в самостоятельную историческую эпоху пору Ренессанса.
В «Homo Ludens» тема игры, развиваясь, становится самодовлеющей. Это сочинение отличают поистине «ренессансные» черты: широта кругозора, масштабность, воображение, стремление раздвинуть горизонты, не довольствоваться одним методом для объяснения многообразия, самобытности, особенностей культур различных эпох. Став одним из «бестселлеров» послевоенных десятилетий, это сочинение, дающее масштабную картину всемирно-исторических процессов, представляет собой и уникальную в своем роде энциклопедию знаний, и гениальную гипотезу о природе генезиса человеческой культуры и социального человека как «человека играющего».
ЙОХАН ХЕЙЗИНГА
Игра и культура
Когда мы, люди, оказались не столь разумными, как наивно внушал нам светлый XVIII век в своём почитании Разума, для именования нашего вида рядом с Homo sapiens поставили ещё Homo faber, человек-созидатель. Второй термин был менее удачен, нежели первый, ибо faberi, созидатели, суть и некоторые животные. Что справедливо для созидания, справедливо и для игры: многие животные любят играть. Всё же мне представляется, что Homo ludens, человек играющий, выражает такую же существенную функцию, как человек созидающий, и должен занять своё место рядом с Homo faber.
Одна старая мысль гласит, что, если проанализировать любую человеческую деятельность до самых пределов нашего познания, она покажется не более чем игрой. (...) С давних пор шёл я всё определённее к убеждению, что человеческая культура возникает и развивается в игре, как игра