Идеи и цели «философии общего дела»

 

Введение

1. Биография автора

2. Идеи и цели «философии общего дела»

Заключение

Список литературы

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Введение

 

         Нельзя  не гордиться русской культурой XIX - начала XX столетий, литературой, музыкой, театром, живописью, которые представлены  целой плеядой выдающихся имён  и стали достоянием всего человечества. В это время русская культура, в особенности литература, тяготели  к глобальной мировоззренческой, философской проблематике.

     Актуальность выбранной  темы заключается в том, что  в последнее время внимание  исследователей русской культуры  вновь обратилось к философской концепции Николай Фёдоровича Фёдорова. В Москве в конце 80-х годов было создано Общество им. Н. Ф. Фёдорова. В Музее-читальне им. Н. Ф.Фёдорова регулярно работает научно-философский семинар, где идеи Фёдорова обсуждают физики и биологи, философы и литературоведы, политики и бизнесмены. В 1988 году в г. Боровске, где в одной и той же школе с интервалом в 30 лет работали Н. Ф. Фёдоров и К. Э. Циолковский, были проведены Первые Всесоюзные Фёдоровские чтения. Традиция Фёдоровских чтений стала регулярной, а в 2003 году был проведён Международный Конгресс в Белграде «Космизм и русская литература. К 100-летию со дня смерти Н. Ф. Фёдорова».

        Отнюдь не  случайно произошло оживление  интереса к личности и идейному наследию этого человека. Условия современной цивилизации, которая находится в ситуации экономического, энергетического и других кризисов, обострения глобальных проблем человечества, заставляют ученых вновь и вновь обращаться к истории науки и культуры, отыскивать в ней решения возникших задач. Эти обстоятельства обусловили возрастающий с каждым днём интерес к Федорову и его идеям.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

1. Биография автора

 

      Николай Фёдоров  родился 26 мая (9 июня) 1829 года в селе  Ключи Тамбовской губернии. Он был внебрачным сыном князя Павла Ивановича Гагарина и поэтому получил фамилию крёстного отца. В 1849 году он окончил гимназию в Тамбове и поступил на юридический факультет Ришельевского лицея в Одессе, где проучился всего 3 года. Умер его дядя Константин Иванович Гагарин, который платил за обучение. После этого Николай Фёдоров преподавал историю и географию в уездных городах среднерусской полосы.

       В середине 60-х  годов Николай Фёдоров знакомится  с Николаем Павловичем Петерсоном, который был одним из преподавателей в яснополянской школе Л.Н. Толстого. Из-за этого знакомства он был арестован по делу Дмитрия Каракозова, но освобождён через 3 недели.

       Летом 1867 года  Фёдоров оставил Боровское уездное училище, где он преподавал, и пешком отправился в Москву. В 1869 году он устроился помощником библиотекаря в Чертковской библиотеке, а с 1874 года в течение 25 лет работал библиотекарем Румянцевского музей.          Страстный любитель книг, он знал на память содержание практически всех имеющих ценность и хранящихся в библиотеке музея. В последние годы жизни работал в читальном зале Московского архива Министерства иностранных дел. В Румянцевском музее Фёдоров первым составил систематический каталог всех книг. В этом же музее после трёх часов дня (время закрытия музея) и по воскресеньям был дискуссионный клуб, который посещали многие выдающиеся современники.

       Николай Фёдорович  Фёдоров вёл аскетическую жизнь, старался не владеть никаким  имуществом, значительную часть  жалования он раздавал своим  «стипендиатам», от прибавок к  жалованию отказывался, всегда ходил  пешком. Живя напряжённой духовной  жизнью, он был абсолютно равнодушен к мирским благам: занимал крошечную комнату, спал не более 4-5 часов сутки на сундуке, подкладывая под голову вместо подушки что-нибудь твёрдое. Фёдоров обладал хорошим здоровьем, но в 1903 году в жестокий декабрьский мороз друзья уговорили его надеть шубу и поехать в экипаже. После этого он заболел воспалением лёгких и умер. Хорошо известно, что он отказывался фотографироваться и не позволял никому рисовать свой портрет. Единственное изображение Фёдорова было нарисовано тайком Л.О. Пастернаком. Он также не любил почестей, избегал славы. То, что вышло из-под его пера и было напечатано, публиковалось под псевдонимами. Многое не печаталось вовсе. Наиболее его известная «Философия общего дела» издана друзьями после смерти автора.

      Николай Фёдорович  относится к плеяде незаслуженно  забытых, а точнее, долгое время замалчиваемых учёных. Его творчество, широко известное до революции 1917 года, практически лишь в последние десятилетия стали вновь доступны отечественному читателю. Его оригинальный стиль мышления, огромная эрудиция, высокая нравственность, простота общение и стремление оказать помощь нуждающимся притягивали к нему окружающих. Он пользовался огромной известностью, его высоко ценили современники. Л.Н, Толстой писал о нём: «Я горжусь, что живу в одно время с подобным человеком». Вл. Соловьёв называл Н.Ф.Фёдорова «своим учителем и отцом духовным[1] ».

 

2. Идеи и цели «Философии общего дела»

     Федоров оставил сравнительно  небольшое литературное наследство, собранное и изданное его единомышленниками  Н. П. Петерсоном и В. А. Кожевниковым. Три года спустя, после смерти Федорова, в городе Алма-Ате (он тогда назывался «Верный») вышел первый том, названный Кожевниковым «Философия общего дела», тиражом в 480 экземпляров с пометкой «не для продажи». Второй том был издан в Москве в 1913 г. Материалы, подготовленные для 3-го тома, изданы были в сборниках «Вселенское дело». Что же представляет собой учение Федорова, его «философия общего дела»? Основной темой размышлений Федорова, многократно повторяющимся мотивом и, можно даже сказать, навязчивой идеей является преодоление смерти и воскрешение умерших. Стремление к воскрешению всех умерших и провозглашается «общим делом» всех живущих, их непременным долгом перед «отцами». Притом речь идет не просто о духовном воскрешении, а о воскрешении физическом, телесно-вещественном. Спрашивается, как это вообще возможно?

      Федоров был человеком  религиозным, считавшим себя православным  христианином, но он полагал, что  у людей есть возможность избежать  мрачного пророчества Апокалипсиса - явления антихриста, Страшного  суда и ада. Человечество, по убеждению  философа, может быть спасено, соединившись  для «общего дела» - победы над  смертью и воскрешения усопших. По его мнению, «общее дело» - не  своеволие человека, противопоставленное  воле Божьей. Он считал, что «Бог  воспитывает человека собственным  его опытом», что Бог - «Царь, который  делает все не только лишь  для человека, но и чрез человека». Поэтому Бог не лишает человека  свободы в его деятельности, но  дает эту свободу. Отделение небесного от земного, по Федорову, - это «полное искажение христианства, завет которого заключается именно в соединении небесного с земным, божественного с человеческим», а «всеобщее же воскрешение, воскрешение имманентное, всем сердцем, всею мыслию, всеми действиями, т. е. всеми силами и способностями всех сынов человеческих совершаемое, и есть исполнение этого завета Христа - Сына Божия и вместе Сына Человеческого».

      Следует отметить, что этот теологический аспект  философского учения Федорова  был по-разному воспринят в  философских и церковных кругах. Даже многие богословы и религиозные  философы отнеслись к «проекту»  Федорова не однозначно. Выше  уже приводились восторженные  слова Вл. Соловьева о федоровском «проекте» как о первом, со времени появления христианства, движении вперед «человеческого духа по пути Христову». Однако через некоторое время Соловьев разочаровался в учении Федорова. В другом своем письме к автору «проекта» он при всем уважении к Федорову, называя его по-прежнему «дорогой учитель», выражает неприятие его философии «общего дела» по нравственным и религиозным соображениям: «Простое физическое воскрешение умерших само по себе не может быть целью. Воскресить людей в том их состоянии, в каком они стремятся пожирать друг друга, воскресить человечество на степени каннибализма было бы и невозможно, и совершенно нежелательно»; «Если бы человечество своей деятельностью покрывало Божество (как в Вашей будущей психократии), тогда действительно Бога не было бы видно за людьми...».

      Высокую оценку  личности Федорова и его философии  дает Н.А. Бердяев, в эмигрантской  квартире которого висел портрет  библиотекаря Румянцевского музея. Бердяев считал оригинальным и правильным истолкование им апокалиптических пророчеств как условных, т. е. действующих не фатально неотвратимо, но лишь тогда, когда люди не будут исполнять заветы Христа. Учение Федорова, считает Бердяев, тем самым утверждает христианскую идею свободы. Федоровский «проект» - «это есть, - по его словам, - не более и не менее, как проект избежания страшного суда. Победа над смертью, всеобщее воскрешение не есть только дело Бога при пассивности человека, это есть дело богочеловеческое, т. е. и дело коллективной человеческой активности». Правда, Бердяев полагает, что «в «проекте» Федорова гениальное прозрение в толковании апокалиптических пророчеств, необыкновенная высота нравственного сознания, всеобщей ответственности всех за всех соединяется с утопическим фантазерством». И хотя «в учении Федорова очень многое должно быть удержано, как входящее в русскую идею», по мнению Бердяева, «предложенные им материалистические методы воскрешения не могут быть удержаны. Вопрос об отношении духа к природному миру не был им до конца продуман». Бердяев отмечает, что в миросозерцании Федорова «есть совершенно революционные элементы - активность человека, коллективизм, определяющее значение труда, хозяйственность, высокая оценка позитивной науки и техники. И, как это ни странно, было некоторое соприкосновение между учением Федорова и коммунизмом, несмотря на его очень враждебное отношение к марксизму. Но вражда Федорова к капитализму была еще большая, чем у марксистов».

       С позиций православного  богословия федоровское учение подвергает острой критике Г. В. Флоровский в книге «Пути русского богословия». В ней признается, что «Федоров был мыслитель острый и тонкий», что «он умел вскрывать подлинные апории и ставить решительные вопросы», однако выдвигается целый ряд серьезных упреков к учению Федорова с теологической точки зрения. «Словесно Федоров как будто в церковности и в православии. Но это, - полагает Флоровский, - только условный исторический язык. Строго говоря, у Федорова нет никакой христологии вовсе. Интересует Федорова собственно только судьба человеческого тела. Но остается совсем не ясно, какова же судьба души?.. Остается неясным, кто умирает и кто воскресает - тело или человек? О загробной жизни умерших Федоров едва упоминает. Он говорит больше о их могилах, об их могильном прахе». Флоровский считает, что «Божественному действию он противопоставляет человеческое. Он благодати противопоставляет труд», что «условное понимание эсхатологических пророчеств Библии, как предупреждений и предостережений, обращенных педагогически к воображению и воле людей», связано у Федорова с «гуманистическим активизмом». «Религия» же Федорова, как считает богослов, «есть религия человечества. Это своеобразный «культ предков» Учение Федорова есть своеобразная форма религиозного позитивизма, утонченная форма «позитивной религии». И, строго говоря, ничто не изменится, если в нем умолчать о Боге».

         Но если  в устах теолога характеристика: «Федоров был натуралистом в  своей метафизике, вся его концепция  выполнена в категориях природного  бытия»1 является негативной, то  для философии, ориентирующейся  на естествознание, она должна  быть позитивной. В учении Федорова  мы находим сочетание, казалось  бы, несовместимых начал - убежденность  во всесилии естественно-научного знания, практически реализуемого в деятельности человека, и безудержную фантазию, основанную на этом убеждении. Нечто подобное осуществляется в популярном жанре литературы, названном «научно-фантастическим». Но в отличие от большинства писателей, работающих в этом жанре, которые осознают эстетически-игровую природу своей фантазии, Федоров был убежден в совершенной реальности своего «проекта», необходимости и осуществимости «общего дела».

          На самом  деле, воскрешение умерших представляется им не как сверхъестественно-мистический акт, а как результат развития науки и ее практического применения. Наука, как он считает, позволит собрать рассеянные частицы разложившихся тел и воссоздать из них тела оживших отцов и матерей. Но ведь в таком случае Земля не в состоянии вместить миллиарды всех существовавших людей! Поэтому-то Федоров и считает неизбежным выход человечества в космическое пространство, заселение людьми планет космического пространства.

       Отсюда и знаменитый федоровский «космизм», который оказал влияние на миропонимание ряда философов, ученых, поэтов, художников. В этом ряду могут быть названы и Владимир Маяковский, и Андрей Платонов, и Борис Пастернак.

        Идеи «московского  Сократа» повлияли на философско-научное  осмысление космоса. И дело, конечно, не просто в том, что, работая  в общедоступной московской библиотеке («Чертковской»), Федоров встретил  и стал опекать 15-летнего К. Э. Циолковского, который впоследствии  отмечал: «Федорова я считаю человеком  необыкновенным, а встречу с ним - счастьем», он мне «заменил университетских  профессоров, с которыми я не  общался». При всем различии, которое  существует между космическими  идеями Циолковского и Федорова, их, бесспорно, объединяет выдвижение  самой проблемы «человек и  космос», проблемы, поставленной Федоровым. Академик В. И. Вернадский называл  Федорова как одного из «искателей  истины», выразившего неудовлетворенность  «узкими размерами Земли и  даже Солнечной системы», стремящегося  к поискам «мировой космической  связи».

      Цели, поставленные  Федоровым перед человечеством, могут показаться бредом. Многим  так и казалось. Даже Вл. Соловьев, разочаровавшись в федоровском «проекте», назвал его автора в письме к брату юродивым «воскресения ради». Однако сам Федоров в своей фантазии стремился опереться на действительные достижения науки и техники. На него произвел громадное впечатление опыт вызывания искусственного дождя посредством взрывчатых веществ. Он в этом практическом достижении людей видел первый шаг в спасении от неурожаев и, более широко, в регуляции отношений между человеком и природой. Само воскрешение умерших для Федорова и есть результат такой регуляции, «обращение слепой силы природы в сознательную». Реальную возможность самого воскрешения он усматривал опять-таки в реальных успехах науки: «В некоторых случаях, когда действительность смерти была уже признана, удавалось возвращать жизнь посредством гальванизма: как бы незначительны подобные случаи ни были, все же они заставляют нас дать более строгое определение так называемой действительной смерти». А ведь Федоров не знал о тех успехах, которые достигнуты современной медициной в реанимации, в преодолении клинической смерти! Не мог знать он и о выходе современного человечества в космос, который он предвидел в своих фантазиях.

       У Федорова  были последователи, верившие в  осуществимость его «проекта», в  возможность оживления умерших. Но даже если не считать  воскрешение возможным, нельзя не  отдать должное Федорову в  его стремлении сохранить в  памяти живущих людей образы  и дела ушедших от нас «отцов» (через историю, музеи, библиотеки, храмы, искусство и т. п.), ибо, по его  убеждению, духовное воскрешение  должно предшествовать физическому.