Государство, право и нравственность в концепции В.С. Соловьева

2. ПРАВО И  НРАВСТВЕННОСТЬ

Неотъемлемой частью философии, и в первую очередь  нравственной философии, Владимира  Соловьёва является система его  взглядов на общественную жизнь, на исторический процесс и, как следствие первых двух, на политику. Политика, в представлении Соловьёва, определяется теми же самыми нормами нравственности, что и остальные сферы человеческой жизни. А потому, Соловьёв в своём учении рассматривает различные аспекты политической деятельности с тех же моральных позиций, что и, скажем, деятельность отдельного человека.

Как мы уже указывали во «Введении», политику можно разделить на внешнюю  и внутреннюю; каким образом эти  два направления политики должны осуществляться, не входя в противоречие с нравственностью (по Соловьёву), мы и рассмотрим.

Внутренняя политика занимается вопросами, связанными с проблемами внутреннего  бытия и развития государства. Простейшее определение государства гласит: государство – это способ организации  человеческого общества, обладающий тремя признаками: территорией, населением, на ней проживающим, и законами, обязательными для исполнения всем населением на всей территории. Исходя из вышесказанного, охарактеризовать внутреннюю политику можно по трём позициям: 1) право, так как без правовой системы невозможно функционирование не только политики, но и государства вообще; 2) социальные отношения, так как именно продуктом социальных отношений государство и является; 3) государственное устройство, так как, рассматривая внутреннюю политику государства, невозможно не рассмотреть, что это государство из себя представляет.

Рассуждая о праве, Владимир Соловьёв приходит к выводу о том, что право  следует понимать как часть нравственности, право относится к нравственности, как часть к целому. Однако Соловьёв выделяет между правом и нравственностью три существенных различия.

Во-первых, чисто нравственные требования есть требования неограниченные, всеобъемлющие. Нравственность требует  совершенства, или неограниченного  стремления к совершенству. Всякое же, принципиально допущенное ограничение, противно самой природе нравственности; кто отказывается от безусловного идеала, тот отказывается от нравственности вообще. Напротив, правовые требования ограничены. Соловьёв видит их отличие от нравственных в том, что они требуют низший, минимально необходимый уровень нравственности. Но в таком положении (когда нравственность – максимум, а право – минимум) нет противоречия: нравственное требование праведности не избавляет человека от обязанности не красть или воздерживаться от убийства; также и право не отрицает нравственного совершенства, но и не требует его.

Во-вторых, нравственность не исчерпывается совершением каких-либо внешних действий, но должна в первую очередь обосноваться в человеческой душе. Право наоборот целиком посвящено  требованию осуществления внешних  действий или воздержания от них. В этом различии тоже нет противоречия: нравственность не только не исключает внешних действий, но прямо требует их, а правовое требование определённых действий не исключает соответствующего им настроения.

В-третьих, нравственное совершенство непреложно требует полную свободу субъекта нравственности, какое-либо насилие (физическое или психологическое) недопустимо и бессмысленно. В реализации правовых норм, напротив, допускается принуждение; более того, для осуществления минимального добра принуждение во многих случаях  является необходимым.

Из этих трёх признаков  Соловьёв выводит следующее определение  права в его отношении к  нравственности: «Право есть принудительное требование реализации определённого  минимума добра, или порядка, не допускающего известных проявлений зла».⁷ По Соловьёву, мера правового принуждения определяется равновесием двух нравственных интересов – личной свободы и общего блага. Однако принудительная функция права должна быть строго ограничена. Право не должно вторгаться в область личной духовной свободы человека, оно никого не должно принуждать быть нравственным. Право не препятствует человеку быть злым, оно вступает в свои права лишь тогда, когда злой человек начинает проявлять свою злобу вовне, угрожая безопасности общества.

Рассуждая о степени и допустимости принуждения и насилия, Соловьёв выделяет три их вида: 1) насилие зверское, то, которое совершают убийцы и насильники; 2) насилие человеческое, как раз то, необходимо допускаемое, правовое принуждение, обеспечивающее общественное благополучие; 3) насилие дьявольское, то, всецело определяемое ложью и злом насилие, которое характеризуется насильственным вторжением общественной организации в духовную сферу человека.

3. ГОСУДАРСТВО И НРАВСТВЕННОСТЬ

В философии Владимира  Соловьёва государство как форма организации человеческого общества подпадает под действие тех же нравственных норм, что и общество, а до него отдельный человек. Однако у нравственного содержания государства есть и особенности: государство, по Соловьёву, есть «собирательно-организованная жалость», ибо основным смыслом существования государства есть защита слабых и обиженных (защита мирных граждан от преступников и воинственных соседей, помощь людям во время различных бедствий и т.п.). В целях обеспечения этой защиты государство может, а часто просто обязано, прибегать к определённой мере насилия. Пока нравственный идеал окончательно не овладел сердцами людей, государство необходимо как внешний предел человеческой свободы.

Соловьёв выделяет две  основные задачи государства. Первая, консервативная, заключается в том, чтобы охранять основы общежития, без которых человечество не могло бы существовать. Вторая, прогрессивная, налагает на государство обязанность улучшать условия человеческого существования и содействовать свободному развитию всех человеческих сил и возможностей, без чего невозможно наступление будущего совершенного состояния, Царства Божия. Без консервативной функции государства человечество распалось бы на части и вновь вернулось в первобытное состояние; без прогрессивной функции человечество постоянно находилось бы на одной и той же стадии исторического развития и никогда не доросло бы до способности окончательно принять или отвергнуть Царство Божие.

Далее Соловьёв выделяет как наилучший тип государства – государство христианское. Чем же христианское государство отличается от нехристианского? Жалость как главная нравственная основа государства свойственна любому государству вообще. Так, императив жалости вполне проявлялся ещё в дохристианских государствах Древнего Мира (в связи с этим Соловьёв вспоминает историю Афинского царя Тесея, который, рискуя жизнью, спас от Минотавра своих подданных). Отличие христианского государства от языческого, по Соловьёву, состоит в том, что язычники ошибочно полагали, что нравственное значение государства заключено в нём самом; в действительности же, государство, как и любое другое тело, индивидуальное или собирательное, «не имеет своей жизни от себя, а получает её от живущего в нём духа… Совершенное же тело есть то, в котором живёт Дух Божий. Поэтому христианство требует от нас не того, чтобы мы отрицали или ограничивали полновластность государства, а чтобы мы вполне признавали то начало, которое может дать государству действительную полноту его значения, – нравственную его солидарность с делом царства Божия на земле, при внутреннем подчинении всех мирских целей единому Духу Христову»⁸. Кроме того, христианское государство должно находиться в теснейшей связи с другой, высшей, частью организации собирательного человека – с Церковью.

Задача государства  заключается главным образом  в том, чтобы удерживать силы зла  в известных пределах до тех пор, пока человеческая воля не созреет  для решительного выбора между абсолютным добром и безусловным злом. Однако такое принудительное действие государства должно ограничиваться вполне конкретными пределами: государство не должно подавлять ту свободу самоопределения человеческой воли, которая служит необходимым условием истинного богочеловеческого единения.

Первоосновы нравственности, по Соловьёву, распространяются не только внутри государства, но и в отношениях между государствами, народами и нациями. В национальном вопросе действуют те же принципы, что и в отношениях между отдельными людьми. Национализм и лжепатриотизм являются аналогами эгоизма и противостоят альтруистическим проявлениям международных отношений. Так же как отдельной личности необходима её суверенность, она необходима и отдельной нации, и так же как между людьми должны устанавливаться дружеские отношения, должны они устанавливаться и между нациями и государствами. Нация, как и общество, расширяет полноту личности, а полноту нации расширяет принадлежность к всечеловечеству, и как принадлежность человека к нации не упраздняет его личности, а напротив обогащает её, так и принадлежность нации к всечеловечеству не приводит к её ассимиляции, но обогащает её и открывает новые горизонты развития.

В своих рассуждениях о национальном вопросе Владимир Соловьёв резко критикует две  противостоящих друг другу точки  зрения на эту проблему: космополитизм и национализм. Космополитизм и национализм имеют за собой относительную правду лишь в отрицании друг друга. Так, космополитизм прав, критикуя национализм за ограничение действия универсального нравственного закона национальными рамками. А национализм прав, критикуя космополитизм за его пренебрежение к нации. Однако во всём остальном эти два учения ложны.

Ложь космополитизма, по Соловьёву, состоит в том, что  уважение к нации неотделимо от уважения к человеку, ибо нация как собирательная  личность есть непосредственное продолжение индивидуальности. Следовательно, неуважение к национальности есть неуважение к отдельному человеку, частью этой национальности являющегося.

Ложь же национализма в том, что он нравственное отношение  к человеку обуславливает внешними факторами, в данном случае национальной принадлежностью. Но, с точки зрения универсального, всечеловеческого нравственного идеала, это не допустимо: любить кого-либо истинной любовью – значит, прежде всего, желать ему добра; а потому всякая любовь должна подчиняться идеалу добра безусловного – любовь к народу, как и любовь к человеку.

4. ВОЙНА И  НРАВСТВЕННОСТЬ

Обосновывая нравственную допустимость и даже необходимость  принуждения внутри государства, с  целью защиты граждан от различных  антиобщественных посягательств, Соловьёв распространяет ту же точку зрения и на межгосударственные отношения и  доказывает, что и в области внешней политики есть определённый этический минимум, осуществление которого должно обеспечиваться силой.

Рассматривая войну  с нравственной точки зрения, признавая, что это зло, Соловьев утверждает, что это зло относительное. Относительное зло – это зло, которое допускается ради избавления от ещё большего зла и тем самым становится по отношению к большему злу относительным добром. Так, Соловьёв приводит пример с маленьким ребёнком, выбросить которого из окна есть зло, однако выбросить его из окна, спасая от пожара, есть благо и даже необходимость. Так и война, являясь злом сама по себе, может выступать как относительное добро, если препятствует злу ещё большему.

Соловьёв говорил: «Смысл войны не исчерпывается её отрицательным  определением как зла и бедствия; в ней есть нечто положительное  – не в том смысле, чтобы она  была сама по себе нормальна, а лишь в том, что она бывает реально необходимою при данных условиях».⁹ Соловьёв говорил: «Смысл войны не исчерпывается её отрицательным определением как зла и бедствия; в ней есть нечто положительное – не в том смысле, чтобы она была сама по себе нормальна, а лишь в том, что она бывает реально необходимою при данных условиях».¹⁰

В чём же заключается  положительный нравственный смысл  войны? «Организация войны в государстве есть первый великий шаг на пути к осуществлению мира.»¹¹, – пишет Соловьёв. И действительно, с помощью войны из мелких государств образуются крупные. Тем самым расширяются зоны мира, ибо основные конфликтные линии проходят по стыкам различных государств, а поскольку количество государств уменьшается, то и количество конфликтов тоже. «Особенно это ясно в истории обширных завоевательных держав (всемирных монархий). Каждое завоевание здесь было распространением мира, то есть расширением того круга, внутри которого война переставала быть нормальным явлением и становилась редкою и предосудительною случайностью – преступным междоусобием»¹². Соловьёв доказывает, что желание утвердить на земле мир и порядок было одним из основных мотивов завоеваний у всех крупных держав, начиная с Ассирии и даже раньше.

Осуществляя внешнее  объединение, войны подготавливают и внутреннее сближение как внутри каждого отдельного народа, так и между народами. Поэтому войны имеют огромное культурное значение. Греко-персидские войны, например, вызвали высокий подъём духовного творчества, а завоевания македонские и римские «произвели тот великий эллино-восточный синтез религиозно-философских идей, который – вместе с последующим римским государственным объединением – составлял необходимое историческое условие для распространения христианства».¹³

И, в конце концов, с  помощью войны будет осуществлено внешнее единство человечества: борющихся между собой государств и наций больше не будет. Но именно тогда обнаружится недостаточность этого внешнего объединения. Оно прекратит внешнюю борьбу наций, но не уничтожит экономическую борьбу классов и вражду различных религиозных исповеданий. Объединение человечества неизбежно должно обнаружить, «что мир внешний сам по себе ещё не есть подлинное благо, а что он становится благом только в связи с внутренним перерождением человечества. И тогда только – когда не теориею, а опытом будет познана недостаточность внешнего единства – может наступить полнота времён для одухотворения объединённого вселенского тела, для осуществления в нём Царства Правды и Вечного мира».¹⁴

Итак, война является необходимым элементом исторического  процесса, без которого прогресс человеческого общества был бы невозможен.  Тем не менее, война является объективным злом и потому может быть лишь временной необходимостью, нужной до тех пор, пока человечество не достигло такой степени нравственного развития, на которой уже не нужны внешние барьеры, препятствующие распаду человеческого единства. «Война, – пишет Соловьёв, – была прямым средством для внешнего и косвенным средством для внутреннего объединения человечества. Разум запрещает бросать это орудие, пока оно нужно, но совесть обязывает стараться, чтобы оно перестало быть нужным и чтобы естественная организация разделённого на враждующие части человечества действительно переходила в его нравственную, или духовную организацию».¹⁵