Гегель о государстве

Государство – это мир, который  дух создал для себя; живой дух, божественная идея, воплощенная на Земле. Однако это относится только к идеальному государству.

Разумность государства, по Гегелю, означает, что на этой ступени развития объективного духа достигнута действительная объективация и полная реализация понятия  свободы в наличном мире.

Разумное государство представляет и осуществляет всеобщность мысли. С этих позиций Гегель отвергает  претензии церкви на вмешательство  в государственные дела и на неограниченный авторитет. Он всячески приветствует разделение сфер действия государства и церкви и обосновывает необходимость этого.

Тремя субстанциально различными властями, на которые подразделяется политическое государство, по Гегелю, являются: законодательная  власть, правительственная власть и  власть государя (монарха).

В новое время начало теоретической  разработки проблемы разделения властей  восходит к Локку и Монтескье. Гегель, в целом соглашаясь с идеей  своих предшественников, считает  надлежащее разделение властей в  государстве «гарантией публичной  свободы». Вместе с тем он расходится с ними в понимании как характера  и назначения такого разделения, так  и состава выделяемых властей. Общим  для трех мыслителей является использование  теории разделения властей для обоснования  их политического идеала – конституционной  монархии (в различных, правда, вариантах). В этой связи показательна ориентация Монтескье и Гегеля (у первого  – явно, у второго – слабее и не столь откровенно) на английскую конституционную монархию.

Общим для всех трех мыслителей было и то, что их политическим учениям  присуще стремление к компромиссу  таких сил, как королевская власть, дворянство и буржуазия, что, собственно, и выражают, каждая по своему, их основанные на разделении властей концепции  конституционной монархии.

Локк различал три власти: законодательную, исполнительную (куда входила и судебная) и союзную (федеративную); сфера этой последней власти – по преимуществу внешнеполитические вопросы. Три власти (законодательная, исполнительная и  судебная) выделяются и у Монтескье.

Судебная власть, по гегелевской  классификации, снова, как у Локка, отнесена к исполнительной власти. Имея, очевидно, в виду идущие от Монтескье  представления, Гегель пишет: «Если  обычно говорят о трех властях, о  законодательной, исполнительной и  судебной, то первая соответствует  всеобщности, вторая – особенности, но судебная власть не есть третий момент понятия, ибо ее единичность лежит  вне указанных сфер»[5]. Момент единичности  у Гегеля представлен властью  государя (монарха).

Более существенное расхождение Гегеля с Локком и Монтескье в понимании  и применении теории разделения властей  проистекает из того, что компромиссность, заложенная в самой идее разделения властей, представляется ему недостаточной. Этим, в частности, обусловлено гегелевское стремление максимально преодолеть в своей конструкции ту самостоятельность, автономное бытие и противоречия различных властей, которые имеются у Локка и Монтескье.

Свою критику Гегель направляет главным образом против той формы, в какой идея разделения властей  была применена в США и Франции.

Точка зрения самостоятельности властей  и их взаимного ограничения представляется Гегелю ложной, поскольку предполагает враждебность каждрй из властей к другим, взаимный страх и противодействие. В результате всего этого, отмечает Гегель, получается лишь «всеобщее равновесие, но не живое единство».

 Различные власти – это  лишь различные моменты единого  понятия, поэтому как чудовищную  ошибку Гегель расценивает всякого  рода «абстракции» самостоятельности  властей.

Для гегелевской трактовки различных  властей прежде всего характерно, что все они восходят к власти монарха, которая содержит в себе все три момента государственной  целостности: момент всеобщности (участие  в законодательстве), момент отношения  особенного ко всеобщему (участие в правительственной власти) и, наконец, момент единичности – собственно право монарха как последнее решение и абсолютное самоопределение.

Воплощение суверенитета в личности монарха существенно отличает, по Гегелю, конституционную монархию от таких неразвитых состояний государственности, как республика и вообще демократия. И в старых, менее развитых формах правления (демократия, аристократия, монархия, но не конституционная) также  должна быть «индивидуальная вершина», ибо «всякое действие и всякая действительность имеют свое начало и осуществление в решающем единстве вождя». Но в этих формах те или иные лица оказывались на вершине государства  случайным образом и играли подчиненную  роль, поэтому для принятия последнего решения (т.е. реализации монархического момента) они обращались к оракулам, гаданию и т.п.

Конституционно-монархическое «я хочу» Гегель делает основным критерием великого различия между новым и старым миром.

В то же время он стремится преодолеть впечатление произвола, исходящее  от его трактовки монархической  власти, и указывает на связанность  монарха моментами совещания  и законодательства. «Если конституция  действенна, то ему, – пишет Гегель о монархе, – часто остается лишь поставить свое имя. Но это имя  важно; это – вершина, за пределы  которой нельзя выйти». В благоустроенной  и развитой монархии вся объективная  сторона дела определяется законами, а монарху остается лишь присоединить к этому свое субъективное «я хочу».

Особенность характера монарха, его  образование и т.п. не имеют существенного  значения при совершенной организации. Он должен сказать последнее «да» и поставить точку над i. Монархи, признает Гегель, как раз не отличаются телесной силой или умом, однако миллионы людей дают им править собой. В этом человеческом повиновении сказывается, по Гегелю, внутренняя сила идеи. Расходясь со старой идеей философа на троне, Гегель предпочитает ей философское обоснование трона.

Гегель, опираясь на диалектику перехода от понятия чистого самоопределения  в непосредственность бытия, конструирует наследственную монархическую власть. Величество монарха как раз и  состоит, согласно Гегелю, в безусловности  его власти – как по природному началу ее происхождения, так и по окончательному характеру ее решений.

Публичная свобода вообще и наследственность престола рассматриваются Гегелем  как абсолютно взаимосвязанные и взаимные гарантии.

Из суверенитета наследственного  монарха Гегель выводит его право  помилования преступников, право  назначать и увольнять высших чиновников правительственной власти, прерогативы монарха в области  законодательной власти. Обладая  правом последнего решения, монарх в  то же время, по конструкции Гегеля, стоит выше всякой ответственности  за действия правительства; эту ответственность  могут нести лишь чиновники правительственной  власти.

Весьма существенные представления  всего учения Гегеля о конституционной  монархии развиты в его концепции  законодательной власти. Конструкция  законодательной власти, резюмируя  предшествующие моменты диалектики понятия права, расставляет их по местам, довершает картину органической целостности гегелевского разумного  государства.

Законодательная власть, по Гегелю, –  это власть определять и устанавливать  всеобщее. Характеристику законодательной  власти Гегель начинает с указания на то, что эта власть – часть  государственного строя, который представляет ее прочную предпосылку и, следовательно, находится вне сферы прямого  и непосредственного законодательного определения и изменения.

В гегелевскую конструкцию законодательной  власти, наряду с сословным элементом, входят также монарх, которому принадлежит  право окончательного решения, и  правительственная власть в качестве совещательного момента.

Назначение сословного элемента законодательной  власти состоит, по Гегелю, в том, что  в нем получает существование  субъективная формальная свобода и  удовлетворяется «общественное  сознание» многих. Гегель подчеркивает, что речь идет именно о «многих», а не обо «всех», всем народе. Дело не только в том, что в «публичном сознании» не представлены дети, женщины  и т.д. Гегель борется против демократических  взглядов на законодательную власть и депутатов как представительство  «всех», т.е. всего народа. Свое понимание  роли сословного элемента он прямо  противопоставляет мнению, будто  депутаты из народа или даже сам  народ лучше понимают, что ему  на пользу и как это осуществить. «Народ, – замечает Гегель, – поскольку  это слово обозначает особенную  часть членов государства, представляет собой ту часть, которая не знает, чего она хочет. Знание чего хочешь, а тем более чего хочет в  себе и для себя сущая воля, разум  – плод глубокого познания и разумения, что именно и не есть дело народа».

Депутаты, по оценке Гегеля, лишь в  незначительной мере дополняют разумение  высших чиновников, и то в отношении  местных дел и специальных  потребностей. Но философское оправдание представительства не в этой незначительной пользе депутатов, а в необходимости  удовлетворить такой момент развитой до целостности идеи государства, как  субъективная формальная свобода.

Удовлетворение этого момента  обеспечивает в гегелевской конструкции  разумную связь сословий гражданского общества с политическим государством и тем самым «снимает» противоречия между ними. Через сословный элемент  законодательной власти государство  проникает, по Гегелю, в сознание народа и добивается его одобрения.

Своей конструкцией законодательной  власти Гегель, исходя из единства различных  властей, добивается единства государственного умонастроения с умонастроением и устремлениями распавшегося на особые сферы гражданского общества. Разумность, по Гегелю, состоит в  том, чтобы гражданское общество принимало участие в делах  политического государства не атомистически, не в форме единичных лиц, не как бесформенная масса, а будучи расчлененной и оформленной по сословиям.

В институциональном плане сословный  элемент законодательной власти предстает в гегелевской концепции  разумного государства в форме  двухпалатного сословного представительства: палаты пэров и палаты депутатов. Палата пэров формируется по принципу наследственности и состоит из владельцев наследственного имения, которое  неотчуждаемо и обременено майоратным правом. Она олицетворяет собой монархический  момент в сословном представительстве  и служит тому, чтобы было достигнуто единство власти монарха и законодательной  власти и чтобы представительство  гражданского общества не приобрело  опасную для трона форму.

Палата депутатов формируется  от остальной части гражданского общества, но выборы депутатов осуществляются по корпорациям, общинам, товариществам  и т.п., а не атомизированно, не путем индивидуального голосования. Палата депутатов формируется по существу не путем выборов, а, скорее, отбором. Корпорации и иные сферы направляют своих депутатов в сословное собрание «простым способом», и «выборы либо становятся вообще чем-то излишним, либо сводятся к незначительной игре мнения и произвола».

Гегель отстаивает публичность  прений в палатах сословного собрания, усматривая в ней превосходное образовательное  средство дляьграждан в отношении своих подлинных интересов и интересов государства. Публичность прений членов сословного собрания существенно отличается от общественного мнения, в котором проявляется субъективная свобода выразить собственное мнение о всеобщих делах государства. Общественное мнение Гегель характеризует как «неорганический способ познания того, чего народ хочет и что он думает». Таков же по существу смысл признаваемой Гегелем «свободы публичного сообщения», в частности свободы печати.

В отличие от этого неорганического  способа суждений и мнений различные  моменты государственного строя (в  том числе и сословное собрание со своими публичными прениями), согласно гегелевской трактовке, проявляют  себя и действуют органически  и разумно. В общественном же мнении правильное перемешано с заблуждением, и оно, по Гегелю, заслуживает как  уважения, так и презрения. Независимость  от общественного мнения расценивается  им как первое формальное условие  для совершения чего-то великого и  разумного как в жизни, так  и в науке. «В общественном мнении содержится все ложное и истинное, но обнаружить в нем истинное –  дело великого человека».

Сословное представительство как  разумный момент органической целостности  гегелевской концепции конституционной  монархии противостоит неорганическому  и атомизированному общественному мнению с его случайными и ложными суждениями. Именно в сословном собрании, а не в общественном мнении или свободе печати достигается разумная форма осуществления формальной свободы.

Гегелевская конструкция законодательной  власти пронизана доверием к верхам и осторожностью к низам общества. Свой политический идеал – конституционную монархию – Гегель конструирует, ориентируясь на возможность постепенного мирного изменения сверху существовавшего в современной ему Германии полуфеодального строя в буржуазный: сохраняется наследственный монарх, правительственная власть представляет собой правящую чиновничью бюрократию, законодательная власть сочетает пережитки сословного принципа с непоследовательно и весьма урезанно применяемым представительным принципом, органический характер разумного государства противостоит неорганической массе, толпе, публике и отдельному человеку, общественному мнению и индивидуальному суждению.