Философия Н.А. Бердяева. Философия Нового Времени

Свобода человека, по мнению Н. А. Бердяева, должна быть направлена на сотрудничество с божественной свободой в творчестве подлинного мира. Истолкование природы творческого акта, творчества вообще у Н. А. Бердяева чрезвычайно сложно. Сам акт творчества предполагает возникновение чего-то нового, не бывшего ранее. Тезис творения из ничего понимается им как творчество из свободы, а не из природы.

Природа самого творческого акта интерпретируется в экзистенциальном смысле как изменение структуры иррациональной и темной свободы и поэтому объективированного мира вообще. Благодаря акту творческому происходит полное изменение всех норм - интеллектуальных, эстетических, моральных - отчужденного мира.

Самосознание предстает в этом случае не как логизированное и объективированное, оно становится приобщеньем к ноуменальному миру. Понятый таким образом творческий акт предстает как единство свободы и благодати.

         5.1 O творческом на значении человека

Н. А. Бердяев стремится обосновать учение о творческом назначении человека. Для него диалектика морального становления личности является одновременно задачей творческой, по существу, в этом процессе и должно, по его мнению, осуществиться преодоление объективации, „освобождение“ падшего мира.

Для Н. А. Бердяева миросозерцание предшествующей эпохи есть определение чего-то, предметности, вещности, проявляющееся с наибольшей ясностью в гносеологической ориентации этой эпохи, в ее ориентации на науку, якобы способную выразить этическую максиму поведения человека. Однако эта максима предстает как понятийное выражение представлений общества о тех или иных этических нормах, которые в связи с этим исключают индивидуальный путь к ним, ибо индивид должен подчиняться извне навязанным нормам и критериям нравственности.

Н. А. Бердяев полагает истинно философским такое миросозерцание, которое предстает как познание смысла, причем смысла, соизмеримого с человеком. Поэтому для него в этике является основным не вопрос о норме, цели, навязанной извне, а вопрос об источнике творческой жизни. Поэтому этика должна стать творческой, выражающей собой динамику становления человека как личности. Однако, подобного рода задача является центральной в миросозерцании Н. А. Бердяева вообще. Именно поэтому для него этика и есть философия свободы. Для Н. А. Бердяева центральной этической категорией является категория свободы. В этой связи им критикуется свободная воля, которая, по мнению Н. А. Бердяева, представляет собой одну из неверных, приспособленных к этому миру категорий. Эта категория предполагает установленные, данные нормы добра и зла, исключает динамику нравственного становления личности как „восхождение“ по диалектической цепочке негативной и позитивной свободы, ибо человек свободен не только к добру, но и к злу, причем сам „опыт зла“ обогащает человека. Поэтому, согласно учению Н. А. Бердяева, „нельзя мыслить свободу статически, нужно мыслить динамически. Существует диалектика свободы, судьба свободы в мире. Свобода может переходить в свою противоположность. В школьной философии проблема свободы обычно отождествлялась с „свободой воли“.

Свобода мыслилась как свобода выбора, как возможность повернуть направо или налево. Выбор между добром и злом предполагает, что человек поставлен перед нормой, различающей добро и зло. Свободой воли особенно дорожили с точки зрения уголовно-процессуального понимания человеческой жизни…“ Именно; в силу этого, как полагает философ, „свободная воля“ представляет собой этическую категорию, через которую человек получает иллюзии свободы, оставаясь на самом: деле подчиненным законам и нормам падшего объективированного мира, статическому и безликому порядку, антиперсоналистическому в своей сущности. Свобода воли применима к детерминированному миру и осуществляется через и благодаря категории причинности как необходимый выбор установленных норм добра и зла. Подлинная свобода, по мнению Н. А. Бердяева, свобода как дух, как внутренний источник динамики становления человека предполагает самоутверждение человеком себя как личности, она предполагает борьбу с миром обыденности, с установленными в нем этическими нормами. Эти последние, как и сведение свободы к свободе воли, по существу, как отмечает Н. А. Бердяев, являются логическим следствием деперсонализации человека, следствием его понимания как индивида.

    5.2 Творчество как реализация свободы, путь к гармонизации бытия

В книге “Смысл творчества”, основной темой которой является идея творчества как религиозной задачи человека, получила свое первое развернутое выражение философия христианского творческого антропологизма Бердяева. Впечатления современницы писателя Е.К. Герцык о книге: „Сотни пламенных, парадоксальней их страниц. Книга не написана - выкрикнута. Местами стиль маниакальный: на иной странице повторяется пятьдесят раз какое-нибудь слово, несущее натиск его воли: человек, свобода, творчество. Он бьет бешено молотком по читателю, Не размышляет, не строит умозаключений, он декретирует.”

Бердяев ставит вопрос об отношении творчества и греха, творчества и искупления, об оправдании человека в творчестве и через творчество. Он считает, что „оно оправдывает человека, оно есть антроподицея”. Антроподицея, согласно Бердяеву, это „третье антропологическое откровение“, возвещающее о наступлении „творческой религиозной эпохи“. Оно упраздняет откровение Ветхого и Нового заветов („Христианство так же мертвеет и коснеет перед творческой религиозной эпохой, как мертвел и коснел Ветхий завет перед явлением Христа“). Но третьего откровения нельзя ждать, его должен совершить сам человек; это будет делом его свободы и творчества. Творчество не оправдывается и не допускается религией, а само является религией. Его целью служит искание смысла, который всегда находится за пределами мировой данности; творчество означает „возможность прорыва к смыслу через бессмыслицу“. Смысл есть ценность, и потому ценностно окрашено всякое творческое стремление. Творчество создает особый мир, оно „продолжает дело творения“, уподобляет человека Богу-Творцу. Бердяев считает, что „все достоинство творения, все совершенство его по идее Творца - в присущей ему свободе. Свобода есть основной внутренний признак каждого существа, сотворенного по образу и подобию Божьему; в этом признаке заключено абсолютное совершенство плана творения”. Присущая человеку способность к творчеству божественна, и в этом состоит его богоподобие. Со стороны Бога высшая природа человека показывается Иисусом Христом, Богом, принявшим человеческий облик; со стороны человека - его творчеством, созданием „нового, не бывшего еще”.

Для автора „творчество человека не есть требование человека и право его, а есть требование Бога от человека, обязанность человека”. „Бог ждет от человека творческого акта как ответ человека на творческий акт Бога. О творчестве человека, верно то же, что и о свободе человека. Свобода человека есть требование Бога от человека, обязанность человека по отношению к Богу.” Бердяев пишет: „Творчество неотрывно от свободы. Лишь свободный творит. Из необходимости рождается лишь эволюция; творчество рождается из свободы”. Тайна творчества также „бездонна и неизъяснима”, как и тайна свободы.

„Творчество - это цель жизни человека на земле - то, для чего Бог создал его. Если христианство есть религия спасения, то это спасение через творчество, а не только через аскетическое очищение от греха”, - пишет Бердяев. В книге «О назначении человека. Опыт парадоксальной этики» (1931) он утверждает, что не только этика искупления, но также этика творчества есть путь в царство небесное.

„Тьма, ничто, бездна - вот что для Бердяева в основе бытия, вот в чем корни и божественного миротворчества, и бездонной свободы человеческого духа. Но эта же тьма, бездна снова настигает светлый космос и человека и грозит поглотить их - отсюда необходимость творчества во что бы то ни стало... твори, не то погибнешь”, - пишет Герцык. „Бог всемогущ в бытии и над бытием, но он бес-силен перед “ничто”, которое до бытия и вне бытия. Он мог только распяться над бездной этого „ничто” и тем внести свет в него... В этом и тайна свободы. ...Отсюда и бесконечный источник для творчества”. Бердяев считает, что „творчество возможно лишь при допущении свободы, не детерминированной бытием, не выводимой из бытия”. Иначе, „без “ничто”, без небытия творчество в истинном смысле слова было бы невозможно”.

Бердяев выражает мысль, что „творчество есть творчество из ничего, то есть из свободы”. На мой взгляд, было бы неправильно думать, что творчество человека не нуждается в какой-либо материи (материале), так как совершается в реальности. Бердяев поясняет, что “творческий акт человека не может целиком определяться материалом, который дает мир, в нем есть новизна, не детерминированная извне миром. Это и есть тот элемент свободы, который привходит во всякий подлинный творческий акт”. Я думаю, что именно в этом смысле „творчество есть творчество из ничего”. Бердяев считает, что творческие дары даны человеку Богом, но в творческие акты человека привходит элемент свободы, не детерминированной ни миром, ни Богом.

Бердяев говорит о трагедии человеческого творчества. Он видит ее в несоответствии его результатов первоначальному замыслу, в том, что „творческий акт в своей первоначальной чистоте направлен на новую жизнь, новое бытие... на преображение мира. Но в условиях падшего мира он отяжелевает, притягивается вниз... создает не новую жизнь, а культурные продукты большего или меньшего совершенства”. Культура, по мысли писателя, является одной из форм объективации и лишь символически указывает на духовный мир. Подтверждение своей мысли Бердяев видит в том, что великие русские писатели чувствовали конфликт между совершенной культурой и жизнью и стремились к совершенной, преобразованной жизни. В том отношении очень показательны Гоголь, Толстой, Достоевский. Вся русская литература проникнута болью о страданиях народа и человека. В условиях „падшего” мира „результаты творчества носят не реалистический, а символический характер”. Такое творчество „символическое, дающее лишь знаки реального преображения. Реалистическое творчество было бы преображением мира, концом этого мира, возникновением нового неба и новой земли”, так как творческий акт “есть акт эсхатологический, он обращен к концу мира”, предвосхищает начало мира нового, новой эпохи Духа.

В работах философа прослеживается связь между исключительным отношением Бердяева к творчеству и его пессимистическим отношением к действительности. Бердяев пишет: „Творческий акт для меня всегда был трансцендированием, выходом за границу имманентной действительности, прорывом свободы через необходимость”. „Творческий акт есть наступление конца этого мира, начало иного мира.” Автор предупреждает, что может возникнуть иллюзия, что „результаты творческого акта могут быть совершенными в этом мире, могут нас оставлять и не притягивать к иному миру”. Бердяев пишет, что совершенные продукты творчества „всегда говорят о мире ином, чем эта мировая действительность, и упреждают преображение мира”. Очевидно особое отношение писателя к творчеству. „Творчество, - пишет он, - было для меня погружением в особый, иной мир, мир, свободный от тяжести, от власти ненавистной обыденности. Творческий акт происходит вне времени. Во времени лишь продукты творчества, лишь объективация. Продукты творчества не могут удовлетворять творца. Но пережитый творческий подъем, экстаз, преодолевающий различение субъекта и объекта, переходит в вечность“: „Творчество для меня не столько оформление в конечном, в творческом продукте, сколько раскрытие бесконечного, полет в бесконечность”. Бердяев понимает под творчеством „потрясение и подъем всего человеческого существа, направленного к иной, высшей жизни, к новому бытию”. Именно в творческом опыте „раскрывается, что „я”, субъект, первичнее и выше, чем „не-я”, объект”.

„Творчество не всегда бывает истинным и подлинным, оно может быть ложным и иллюзорным. Человеку свойственно и лжетворчество. Человек может давать ответ не на призывы Бога, а на призыв сатаны”. „Подлинное же творчество человека должно в героическом усилии прорвать порабощающее царство объективации... и выйти на свободу, к преображенному миру, миру экзистенциальной субъективности и духовности, то есть подлинности, к царству человечности, которая может быть лишь царством Богочеловечности”.

Можно сделать вывод, что, с одной стороны, творчество - это высшее проявление свободы, создающей из „ничто“ подлинное и ценностное, с другой – процесс деобъективации затвердевшего в формах бытия, природы и истории. „Творчество всегда есть освобождение и преодоление. В нем есть переживание силы. ...Ужас, боль, расслабленность, гибель должны быть побеждены творчеством. по существу есть выход, исход, победа.“ Творчество - это откровение „я“ Богу и миру, в нем оправдание человека, как бы ответный шаг на его пути к трансцендентному.

           6 Этика Человека. Этический дуализм

Для Бердяева исходным в этике, как в его миросозерцании вообще, является дуализм. „Нравственное сознание предполагает дуализм, противопоставление нравственной личности и злого мира, злого мира вокруг себя и в самом себе. А это значит, что в основе нравственной оценки и нравственного акта лежит грехопадение, потеря первоначальной райской цельности, невозможность непосредственно, без рефлексии и различения, вкушать от древа жизни, - того, что символизирует жизнь вечную.

Различение и оценка предполагают потерю цельности, раздвоенности. С учетом этого дуализма объективированный мир предстает как утерявший целостность и полноту, а этика, ее нормы и категории выступают как противоречивые и парадоксальные. Противоречия очевидны как в бизнесе в России, в Европе, так и в отношениях между людьми. Эпиграфом к книге „О назначении человека“ Н. А. Бердяев взял слова Н. В. Гоголя: „Грусть от того, что не видишь добра в добре“. Нетрудно увидеть в нем прямую антитезу как „Оправданию добра“ В. С. Соловьева, так и собственным построениям раннего периода творчества.

В поздних работах философ в онтологическом принципе примата свободы над бытием пытается обосновать примат личности, ее свободы над любой онтологической доктриной, подчиняющей и порабощающей, по его мнению, человека. И поэтому в сфере непосредственно этической подобный примат личности на-ходит свое выражение в критике нормативизма и ригоризма.

Нравственное становление человека (или, в терминологии философа, „нравственное излечение“) возможно на основании построения новой, энергетической этики, которая ориентируется не на законы и нормы (сфера сознания), а на сверхсознательное, „благодатную духовную энергию“. „Этика решительно должна быть энергетической, а не телеологической. И потому свободу она должна понимать как первоисточник, как внутреннюю творческую энергию, а не как способность следовать нормам и осуществлять заданную цель. Нравственное благо дается человеку не как цель, а как внутренняя сила, освещающая его жизнь. Важно, откуда вытекает нравственный акт человека, а не к какой цели он направлен… И в основу должно быть положено понятие творческой свободы как источника жизни и духа, как света, освещающего жизнь“.

Путь „освобождения“ человека Н. А. Бердяев раскрывает, выделяя три типа этики: этику закона, этику искупления, этику творчества. Н. А. Бердяев рассматриваем выделенные им этики как путь духовного становления человека. К этике закона Н. А. Бердяев относит следующие типы этик: дохристианскую, ветхозаветно-юдаистическую, языческую, первобытно-социальную, аристотелевскую, стоическую, пелагианекую, а также томистскую (внутри христианства). Существенную черту этики закона Н. А. Бердяев определяет следующим образом: „Этика закона и значит, прежде всего, что субъектом нравственной оценки является общество, а не личность, что общество устанавливает нравственные запреты, табу, законы и нормы, которым личность должна повиноваться под страхом нравственного отлучения и кары. Этика закона не может быть индивидуальной и персоналистической, она никогда не проникает в интимную глубину нравственной жизни личности, нравственного опыта к борений“. В сущности своей, согласно учению Н. А. Бердяева, эта этика парадоксальна, ибо, порабощая личность, индивидуальное, она одновременно создает возможность внутреннего развития в мире, где царствует грех, эта этика как бы приспособлена к человеческим нуждам и потребностям.